Артем Кораблев - Охота на привидений

Отец повернул голову и что-то сказал полковнику. Тот быстро перекатился из колеи в колею и направил свою двуствол­ку в сторону завалившегося грузовика. Отец вскочил и бросился вперед, но, про­бежав всего несколько метров, ничком словно нырнул в снег. Тут же откуда-то из-за переднего колеса «ГАЗа» сверкнул яркий всполох ствольного огня, и привы­чный уже грохот еще раз прорезал неожи­данно навалившуюся после рева мотора тишину. Пал Палыч тоже выстрелил, а отец вскочил и снова пробежал несколько метров. Пал Палыч выстрелил еще, и отец в третий раз повторил свою короткую про­бежку. Полковник перевернулся на спину и стал быстро перезаряжать ружье. Со сто­роны грузовика молчали. Пал Палыч опять изготовился к стрельбе, и только он нажал на спуск, как ему кто-то ответил с другой стороны. Отец опять вскочил и больше уже не кидался в снег, а в несколько шагов, как хороший спринтер, покрыл оставшее­ся расстояние до лежавшей на боку маши­ны и обогнул ее со стороны кузова.

Больше выстрелов мы не слышали. Толь­ко какие-то крики, из которых добрая по­ловина нецензурной брани. Затем все стихло, и через несколько мгновений я снова увидел фигуру отца, только теперь он появился со стороны кабины. Он шел к нам спокойно, неся на плече два ружья, повернутые стволами назад, будто с охоты возвращался. В другой руке у него тоже был какой-то предмет, показавшийся мне сначала портфелем. Пал Палыч поднялся и поспешил отцу навстречу.

— Что с ними? — был его первый во­прос. — Ты их не того?

— Зачем, — ответил отец, — и так ка­леки. У одного нога в капкане побывала, другой, кажется, только что руку сломал, когда грузовик перевернулся.

— А это что? — спросил полковник, указывая стволами своего ружья на то, что показалось мне портфелем.

— Сейчас посмотрим, кажется, ико­на, — ответил отец.

Истинно говорю вам: не останет­ся здесь камня на камне; все бу­дет разрушено. И прекратятся жертвы в храме, и придет сюда «мерзость запустения».

Отец Михаил отложил свое самопишу­щее чернильное перо, подарок покойной жены протопопа ко дню Ангела. Больше ему нечего было записывать в свой днев­ник ни этим днем, ни последующими. Все было сказано в двух фразах уже давно, очень давно. Впрочем, для Него нет времени.

Отец Михаил вернулся из своей поезд­ки сегодня утром. Устал, очень устал. Спал только час-полтора на вокзале в Ка­линине. Зато теперь мог отдыхать сколько угодно. Службы сегодня уже не было, и за­втра тоже не будет. Вот она «мерзость за­пустения», но это еще начало.

Как ни устал протоиерей храма Успе­ния Богоматери в Ворожееве, но ложиться ему не хотелось. Не мог. Ему не сиделось в пустых комнатах собственного дома. Хо­тя, конечно, это хорошо, что дети теперь взрослые. У них своя судьба. Двое в Кали­нине. Одна в Москве, замужем за хоро­шим человеком. Один вот в армии. Война. Трудно им с таким происхождением, шутка сказать, отец — поп, служитель куль­та. А были бы помладше, еще б трудней было. Не до них ему сейчас, не до них.

Отец Михаил снял с переносицы круг­лые очки в металлической оправе и убрал их в простенький очешник, драгоценный лишь тем, что сшила его покойная подру­га жизни. Он встал из-за стола и вышел из дома, заперев за собой дверь.

Жара стояла на улице. Знойное выда­юсь лето. Куры лениво купались в пыли и копались в полуразвороченной куче засо­хшего навоза, сваленного у соседского забора. Сонную тишину нарушал лишь хрип­лый глас репродуктора, украшавшего ма­кушку столба подле здания правления. Отец Михаил на мгновение задержался на крылечке, прислушиваясь к этому хрипу. Ничего нового, немцы рвались к Смолен­ску, советские войска отвечали контруда­рами и отходили на заранее подготовлен­ные позиции.

«Если так пойдет, — проворчал себе под нос Михаил, — осенью здесь будут. Что ж, видно, тому «надлежит быть», ска­зано ведь в Евангелии от Луки: «…придут на тебя дни, когда враги обложат тебя око­пами, и окружат тебя, и стеснят тебя ото­всюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне…», но и это еще не конец».

Отец Михаил спустился по выжжен­ным солнцем серым ступенькам. Куда те­перь идти, он и не думал, ноги сами пове­ли его к храму.

Жара — наверное, поэтому и сил нет. Во рту пересохло и вкус какой-то против­ный. В груди и горле тугой комок, сдавило все. Сейчас квасу бы выпить, да где его возьмешь? Матушки больше нет, и его самого дней десять дома не было. Хозяйст­во в запустении. Впрочем, ничего теперь не имело значения.

Вот и она, беленькая, с синим шатром на колокольне под золотой луковкой, кра­савица. И крест сияет на фоне неба голубо­го, дрожит от марева. Два деревца рядом, как братцы из сказки, стоят, заколдован­ные. Только те кленами стали, а эти топольки. Образ над входом. Дверь отперта, и внутри, наверное, никого.

Отец Михаил не пошел сразу в свой храм — отправился вокруг него, зашел на кладбище. Здесь он провожал в последний путь сельчан из своей паствы. Все реже. Все чаще вместо крестов над могилами звезды появляются. За последний год двое стариков, остальные не исповедовались, не отпевались. Он перекрестился и произ­нес молитву за их нераскаявшиеся души.

Родных могил у него тут не было. Жена похоронена в Калинине. А ведь хотела ле­жать здесь. Болела — все отказывалась в больницу ехать, хотя врач и настаивал. Когда согласилась, уж поздно было. Стои­ло ли везти!..

Отец Михаил опять помолился за упо­кой благоверной и пошел прочь с деревен­ского кладбища. Задержался у склепа по­мещика, отстроившего Ворожеевский храм. Грешник был, говорят. Отмолиться хотел, икону пожертвовал чудесную. Дорогу себе к ней и после смерти оставил. Раньше лю­ди верили, многие к светлому образу в бе­де и болезнях шли. Многим она помогала, Пресвятая Богородица. Протопоп пере­крестился и быстрым шагом покинул пе­чальный погост.

Обогнув храм, отец Михаил вошел в не­го. Гулкое шарканье ступней, такой звук шагов только в пустой церкви бывает, особенный. Потом он молился, стоя на коле­нях. Сначала перед образом Спасителя, потом перед чудесной иконой Божьей Ма­тери. Долго стоял, не чувствуя больше ус­талости, о чем молил — для всех тайной останется.

Когда встал с колен, дверь скрипнула. Отец Михаил знал, кто вошел.

— Приехал, отец наш, слава тебе, Гос­поди.

К благословению протоиерея спешили отец Николай и дьякон Антон Посохов. Конечно, они зашли сюда не просто так, оповещены уже о приезде его. В деревне ничего скрыть нельзя. Куда ни пойди, что ни сделай, всем людям известно стано­вится.

Получив благословение, остановились в ожидании. Что он мог сказать им? Все за­готовленные ранее слова вылетели из па­мяти.

— Готовьтесь, братья мои. Ничего поде­лать нельзя.

Отец Николай смолчал, только потупил взор. Дьяк не выдержал:

— Что ж это делается, отец Михаил? Ведь враг на нас идет. Церковь сделала об­ращение к людям. Мы все вместе должны быть. И в такой час последние ростки ве­ры глушить? Что ж это делается?

— Значит, тому «надлежит быть», — ответил протопоп.

— А что с храмом станет? Протопоп только плечами пожал, зато

ответил отец Николай:

— Будто не знаешь, Антон. Чего пус­тое-то спрашиваешь? Все это изымут, — он обвел по кругу широким жестом правой руки, обернувшись на месте. — А в храме склад будет, или клуб, или чего похуже, конюшню здесь сделают, прости меня, Господи.

Отец Николай перекрестился и с тоской оглядел расписанные стены, иконостас.

— Пойдемте, дети мои, — печально про­изнес протоиерей, — тому «надлежит быть».

Отец Михаил повернулся и медленно побрел к выходу, но через несколько ша­гов силы снова покинули его. Он пошат­нулся, сделал шаг в сторону и тяжело опер­ся на урну для пожертвований «на общую свечу». Другой рукой схватился за широ­кую грудь.

— Что с тобой, отец Михаил?! — испу­ганно крикнул Николай, и оба они с дья­коном поспешили на помощь.

— Ничего, — выпрямился протоие­рей, — устал с дороги. Спал мало. Поле­жать нужно. Пройдет. А за себя не беспо­койтесь, и за родных тоже. Архиепископ обещал позаботиться.

Он освободился мягким движением от подхвативших его рук и вышел на улицу, еще раз перекрестившись на пороге.

— Заприте храм.

— Так нечем, отец наш. От председате­ля приходил Терехин Иван, ключи забрал. Иконы и утварь завтра выносить собира­ются.

Эту весть берегли от протоиерея до пос­леднего.

— Михал Василич, Николай Федорыч, здравствуйте. Здравствуй, Антон, — при­влек их внимание звонкий девичий голос.

Обернувшись на него, отец Михаил уви­дел Анну Терехину, подходившую в сопро­вождении невысокого паренька со стороны Ворожеева. В пареньке сквозь застилав­ший глаза туман он скоро узнал Кольку Михеева.

Анна была секретарем местной комсо­мольской организации. Всегда улыбалась, улыбалась и сейчас. Бойкая девушка. Колька, тот шествовал за ней в некотором отдалении, шага на два позади, и пылил совсем не так уверенно, как его началь­ство.