Р. Стайн - Маска одержимости: Начало

Девин опять рассмеялся:

— Шарики есть? Можем попрактиковаться!

Я дала ему хорошего тычка в бок:

— Чего ты все время ржешь? Ничего ж смешного.

Он выплюнул в ладонь непрожаренное зерно. После чего прилепил его мне на нос.

Я шлепнула его по руке.

— Почему ты ведешь себя, как ребенок?

— У тебя научился.

— Не мог бы ты угомониться?

— Могу попробовать.

Я зачерпнула из миски пригоршню попкорна и высыпала на его курчавые рыжие волосы. Он дико замотал головой, разметав попкорн по всей гостиной.

Как я уже говорила, Девин мне очень нравится. Он весельчак. Не то что Полли Мартин.

Полли хорошенькая, как картинка. Честное слово. Она умница и красавица, сногсшибательная красавица — с этими ее зелеными глазищами и ослепительной улыбкой. Прямо как из рекламы зубной пасты.

Ее беда в том, что она ну о-о-о-о-очень серьезная. Всегда. Нет, положим, иногда она все-таки улыбается, но смеющейся я ее ни разу не видела. Она никогда не шутит. Она никогда не понимает, если ее поддразнивают. Она причисляет себя к «зеленым», печется о спасении лысых орлов, и, вдобавок, вегетарианка. Словом, вы себе представили.

Нет, во всем этом, конечно, нет ничего дурного. Но ведь я говорила — среди моих друзей одни хохмачи, клоуны и раздолбаи. Так что дружба у нас с ней непростая.

— Почему ты считаешь, что если человека силком загоняют на вечеринку к Полли — это смешно? — спросила я. — Тебе, кстати, тоже придется идти.

— Нет, мне не придется.

— Прошу прощения? Это почему же?

Его улыбка исчезла. Он поднял глаза и посмотрел на телевизор на стене. Тот работал с выключенным звуком. У нас в доме телевизор держат постоянно включенным. Не спрашивайте меня, почему. Там как раз шел какой-то кулинарный конкурс — команды участников старались как можно быстрее сготовить кексы.

— Ты, Лу-Энн, небось считаешь себя самым несчастным человеком на свете, — сказал Девин. — Но самый несчастный здесь я. Я бы убил кого-нибудь за возможность пойти к Полли на вечеринку.

— Ты же шутишь, да?

— Если бы. — Он горестно вздохнул. — Мой Хэллоуин будет куда как паршивее твоего.

Я уставилась на него, ожидая, когда он продолжит.

Он смахнул с волос оставшийся там попкорн.

— Знаешь, как пишется слово «трагедия»?

— Разумеется, знаю. Я, в отличие от некоторых, не сидела три года в первом классе.

— Я сидел только два! — сказал он. — Моя жизнь — трагедия, Лу-Энн. Мой Хэллоуин — трагедия. Вот самое подходящее слово.

Мы с Девином постоянно обсуждаем «подходящие» слова. Он знает, что я хочу стать писательницей, когда вырасту. Я здорово умею сочинять истории. Все говорят, что у меня богатое воображение.

Мама, впрочем, говорит, что у меня слишком богатое воображение. Само собой, это не комплимент. Ей бы хотелось, чтобы я была более серьезной, как мой младший братец Митч.

— Ладно, зануда, не томи, — сказала я. — Объясни уже, в чем трагедия.

— Мой папа приобрел тыквенную ферму, — сказал он.

— Какой из него фермер! Он же работает в страховой компании. Ой. Извини. Я хотела сказать, работал в страховой компании. Знаю, он ищет работу. Но… тыквы?!

Девин закатил свои карие глаза:

— И не говори. На самом деле, он ее просто снял на время. Это одно из тех мест, где тыквы на выбор. Ну, ты знаешь. Приходишь в поле, сам выбираешь тыкву, сам срезаешь. Здорово, да?

— Мы так делали, когда мне было пять, — сказала я. — Мне эти их длинные перекрученные побеги казались жуткими. Митчу было два, так он вообще разревелся. Так мы ни с чем и уехали.

— Я и сам готов зареветь, — сказал Девин. — Но папа считает, что можно поймать удачу на продаже тыкв. А до Хэллоуина всего неделя. Много ли тут продашь?

Я покачала головой:

— Надо же…

— Погоди, — сказал Девин. — Сейчас будет апофигей. Он выбил разрешение забрать меня из школы на всю эту неделю, чтобы я помогал ему на ферме.

— О, не-е-е-ет, — простонала я.

— О, да. Так что где я проведу Хэллоуин? На тыквенном поле!

— Невероятно. Невероятно.

— В сравнении с этим вечеринка у Полли — это просто отпад, — сказал Девин, покачав головой.

Его пальцы царапнули по дну миски.

— Эй, куда попкорн делся?

— Очень смешно. В основном застрял у тебя в зубах.

Шутки шутками, но говоря по правде, мне его было искренне жаль. Ну какой из него фермер! Первые семь лет своей жизни он прожил в Нью-Йорке. А уж потом его отца перевели к нам в Дейтон, штат Огайо.

Словом, Девин — парень городской.

— С этими тыквами самому сгнить недолго, — грустно сказала я.

Он вздохнул:

— Спасибо на добром слове…

Мы дружно расхохотались. Я взглянула на электронные часы. И вскочила, словно ужаленная.

— Увидимся, когда вернешься, — сказала я. — Удачи. — Я схватила его за руку и крепко (хоть и не вполне искренне) ее пожала.

Он встал.

— Лу-Энн, куда ты так торопишься? — спросил он, когда я подтолкнула его к передней двери.

— Самое время напугать брата…

Каждую ночь я рассказываю моему младшему брату, Митчу, страшилки на сон грядущий. Собственного, между прочим, сочинения — в этом я дока.

Митч обожает мои истории, и в то же время ненавидит их. Он не слишком любит бояться. Он скрежещет зубами, стискивает кулачки и отчаянно напускает на себя храбрый вид.

Не то чтобы мне хотелось мучить бедного мальчугана. Да вот беда — других историй я рассказывать не умею. Одни страшилки придумываются. Такой, видать, у меня склад ума.

Мы с Митчем чуть-чуть похожи. Оба круглолицые, с прямыми темными волосами и темными же глазами. Я — худышка, а он — довольно пухленький. Мама говорит, он еще не скинул детский жирок.

Как вы думаете, утешает это бедняжку Митча?

Не так, чтобы очень.

Митч — тихий, серьезный мальчик. Ему всего восемь, но читать он любит длинные-предлинные фэнтези-книжки о древних королевствах, драконах и эпических сражениях.

В своей начальной школе он учится на одни пятерки. А вот друзей у него немного.

Наверное, это из-за того, что он такой застенчивый тихоня.

Мы прекрасно ладим — даром что такие разные. Ссоримся — только из-за завтрака, когда приходится выбирать между блинами и вафлями. Ему подавай вафли, ну а я люблю блины. Мама утверждает, что покупать и то, и другое — бессмысленное расточительство. Так что… супермаркет частенько превращается в театр военных действий.

Я застала Митча на кухне за еженощной трапезой — печенье «Орео» и стакан молока, чтобы его туда окунать. Когда он покушал, мы пошли наверх. Митч забрался на свою кровать-платформу и натянул одеяло.

Папа установил Митчу кровать-платформу потому, что во сне он неистово мечется, крутится и переворачивается с боку на бок. В результате, со своей старой кровати он постоянно падал, набивая синяки да шишки.

— А что за история? — спросил он, взбивая подушку под головой. — Только чтобы не слишком страшная, ладно?

— Ладно. Не слишком так не слишком, — не моргнув глазом, соврала я. — Сегодняшняя история будет об одном старике, злющем-презлющем. И такой злобный был этот старик, что мог при желании превращаться в рычащее чудовище с когтями. Для этого ему достаточно было сосредоточиться на своей злобе.

— А как его звали?

— Митчем его звали, — сказала я. — И больше не перебивай.

— Нет. Серьезно. Как его звали?

— А звали его — Борис-Злодей. Но люди называли его просто Злодеем. Все его страшно боялись. Каждую ночь Борис-Злодей выходил погулять по городу и творил там всяческие злодеяния.

— Что, например?

Я приглушила свет ночника. Темные глазенки Митча, широко раскрытые от испуга, поблескивали в полумраке. Пальчики вцепились в край одеяла. Я рассказывала историю шепотом, чтобы было еще страшнее.

— Борис-Злодей любил наступать на кошек. Иногда по ночам он брал большие мусорные баки и вываливал помои прямо на чужие машины. Он ловил птиц и давил их голыми руками. Ему нравилось колотить окна в домах — чтобы послушать треск бьющегося стекла. И… и еще знаешь что?

— Что еще? — спросил Митч тоненьким голоском.

— Раз в неделю он кого-нибудь съедал.

— Он ел людей? — спросил Митч.

— Он ел только детей, и всегда твоих лет, — сказала я.

Я едва сдерживала смех. Обожаю придумывать подобные истории. Меня хлебом не корми — дай сочинить что-нибудь эдакое.

— Ему нравилось сперва их распробовать. Например, начать с одной руки… иногда, впрочем, он начинал с ноги. Но вот ведь какая штука… Голову Борис-Злодей всегда оставлял напоследок.

Митч булькнул горлом.

— Можешь себе представить? — шептала я. — Представь себе, как Борис-Злодей превращается в клыкастого монстра и раздирает на куски твоего ровесника… и жует… жует… жует и глотает…