Наталия Кузнецова - Дело о бледном вампире

Тихо-тихо, без особого выражения, Марина прочла:

— Уходят в даль людских голов бугры,

Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,

Но в книгах ласковых и в играх детворы

Воскресну я сказать, что солнце светит.

Ромка явственно представил себе огромнейшую, бесконечную массу коротко стриженных людей, исчезающую в безвозвратной черной бездне. Ему сделалось пронзительно грустно, и он подошел поближе к Марине, чтобы разделить с ней овладевшие им чувства.

Разгадав Ромкины мысли, девушка ласково обняла его за плечи. Его грусть смешалась с неземным блаженством и непонятным волнением. А Марина тряхнула головой и предложила:

— Спустимся вниз? Хотите увидеть «улиц перекошенных чулки», где ходил Мандельштам?

— В другой раз. Мы с Ириной Сергеевной, пожалуй, вернемся в гостиницу, — сказала Антонина Борисовна. — Спасибо вам большое, Мариночка, за экскурсию. До вечера.

— До вечера. — Марина убрала руку с Ромкиных плеч и взглянула на часы.

— А далеко отсюда до улицы Сакко и Ванцетти? — вернувшись к реальности, спросил Ромка.

— Как раз на нее мы и попадем, если сойдем вниз. А зачем она тебе?

— Нам поручили зайти там к одной женщине, — пояснила Лешка. — Передать ей деньги и конфеты.

— Могу вас проводить, тем более что мне нужна тамошняя аптека.

Когда, распрощавшись с женщинами, они спускались по круглой лестнице вниз, их догнал симпатичный светловолосый молодой человек. Лешка сразу его узнала: он заглядывал вчера в их купе в поисках Марины.

— Добрый день. Как вы здесь оказались?

Парень обращался к Марине, но за нее ответила Катька.

— У нас экскурсия была по мандельштамовским местам.

— Я так и подумал.

— А ты откуда взялся? — удивилась Марина.

— К Денису заходил. Он у института живет. — Молодой человек качнул головой влево. — И вас издалека увидел.

У Ромки вмиг испортилось настроение. С недовольством он дернул Катьку за руку.

— Кто он такой?

— Актер, вместе с Мариной в театре играет. Виталий Георгиевич.

Молодой человек услышал ее и весело улыбнулся.

— Можно просто Виталий. И на «ты». А вы далеко направляетесь?

— Зайдем на минутку в один дом, им надо, — девушка обвела рукой троицу, — затем в аптеку — и в театр. А вечером в Доме актера концерт — ты не забыл?

— Не забыл. Но время еще есть, и я вас провожу. Можно?

— Ну конечно. — Марина лучезарно улыбнулась ему, и Ромка почувствовал себя маленьким и лишним. К счастью, ему было чем отвлечься — мыслями о кладе.

Зеленый домишко, в котором жила родственница Дарьи Кирилловны, был маленьким и низеньким, с небольшими подслеповатыми окошками и облупленной коричневой деревянной дверью. Над крышей домика возвышались печная труба и старая телевизионная антенна.

Серафима Ивановна оказалась невысокой, худенькой, древней-предревней старушкой. Только глаза у нее были темными и живыми, совсем как у Дарьи Кирилловны. Запахнув бордовый байковый халат, она удивленно встретила большую компанию.

— Вы ко мне?

Ромка шагнул вперед.

— Вы — Серафима Ивановна? Мы из Москвы. Нас Дарья Кирилловна к вам прислала, она вам привет передает и кое-что еще. Я — Рома. А это — моя сестра и наша подруга, к которой мы приехали.

— Я — Оля, она — Катя, — сказала Лешка.

— А мы — сопровождающие их лица, — засмеялась Марина.

Ромка протянул Серафиме Ивановне конфеты и конверт с деньгами.

— Вот, возьмите.

Слегка ошеломленная неожиданным визитом стольких людей, старушка заглянула в конверт и смутилась:

— Ой, да зачем мне столько! Неудобно-то как! Да вы проходите, пожалуйста, чего ж на пороге стоять?

Марина покачала было головой, но Ромка не дал ей возможности отказаться и тут же ринулся в домик.

В комнатке, куда он попал, у одной стены блестела железная кровать с круглыми шишечками, застеленная синим покрывалом с белыми нитяными узорами. Подушку на ней украшала старинная кружевная накидка. У окна стоял стол, а на другой стене над старым комодом в рамочке висела небольшая, выцветшая и пожелтевшая фотография молодых людей: девушки в белом платье и парня в темном костюме. Взявшись за руки, оба радостно улыбались в объектив фотоаппарата.

Ромка повертел головой и с ходу спросил:

— А печку вы зимой топите?

Хозяйка покачала головой.

— Тогда зачем у вас на крыше труба?

— И труба, и печка остались с прежних времен. Печку я уже лет двадцать как не топлю. У меня теперь газовый нагреватель.

— А почему вы ее не разобрали? — не отставал Ромка.

— Сначала боязно было, — терпеливо отвечала старушка. — Думала, а вдруг газа не будет? А теперь кому разбирать? Хотя ни угля, ни дров у меня давно нет, если что, так и так замерзну.

— А это вы? — спросила Марина, вглядевшись в фотографию на стене.

— Я, — кротко ответила Серафима Ивановна. — С моим мужем, Колей, перед самой войной.

— А сейчас он где?

Серафима Ивановна вздохнула.

— Он не вернулся с войны.

— Погиб?

— Пропал без вести. Куда я только не писала, где его не искала! И Дашенька, спасибо ей большое, мне в этом помогала, в Москве справки наводила, по разным инстанциям ходила, но и у нее ничего не вышло.

Марина снова внимательно посмотрела на фотокарточку.

— Как же мне знакомо это лицо! — Она осторожно сняла снимок со стены и пошла с ним к окну, чтобы получше его разглядеть. — А фамилия вашего мужа не Строев?

Серафима Ивановна удивленно взглянула на девушку.

— Строев. Николай Егорович.

— Николай. Коля. — Маринины глаза заблестели. — Значит, это он, я почти уверена. Знаете, мой дед часто рассказывал, как ему Коля Строев на фронте жизнь спас. И фотографии часто показывал. Они у меня остались. Там мой дедушка и ваш муж сидят на какой-то поляне.

— Деточка! — ахнула старушка. — Родная моя! Если тебе не трудно, принеси мне, пожалуйста, хоть одну такую фотокарточку. Мне бы посмотреть на него хоть разочек! А как твоего деда звали?

— Владимир Гаврилович Васильев.

— Володя, значит. По-моему, Коля о нем писал. — Серафима Ивановна кинулась к маленькой тумбочке возле кровати, выдвинула ящик, достала несколько потрепанных, желтых от времени конвертов-треугольников. Такие письма Лешка видела только в кино. — Здесь все мое богатство. Три года я их ждала и изредка получала, а потом только ждала и ждала… А где же он сам-то, Володя? Жив?

— Дедушки давно нет.

Марина, погрустнев, задумалась. Старушка, сжав руки, молча ждала, что она ей скажет еще. И девушке пришла в голову новая мысль.

— Я знаю, кому можно позвонить. Другой дедушкин однополчанин, Федор Иванович, жив, и можно у него спросить, не известна ли ему судьба вашего мужа. А потом проследить путь их воинской части. Важно знать ее номер. Их, дедушка рассказывал, несколько раз расформировывали.

— Разве этим кто-нибудь будет заниматься? — с горечью сказала Серафима Ивановна. — Теперь новых проблем много. Кому я нужна, старая?

— Не говорите так, теперь о фронтовиках и их женах заботятся. Главное — знать, с чего начинать. Архивы-то целы.

— Ох, деточка, мне тебя сам Бог послал, — прошептала старушка, и в уголках ее ясных глаз выступили слезы.

Пока они разговаривали, Ромка даром время не терял. Он вышел в кухоньку и потихоньку открыл печную заслонку. Опасаясь сажи, с осторожностью сунул внутрь руку. Но заслонка оказалась чистой.

Вслед за ним вышел Виталий.

— Бывают же такие совпадения, — качая головой, сказал он. — Бедная старушка. Если бы Маринин дед при жизни знал ее адрес, то помог бы ей найти следы мужа. Скорее всего, он в плен попал, а оттуда мало кто возвращался.

В мгновение ока Ромка отскочил от печки.

— Совпадения и не такие еще бывают, — бросил он и отправился назад в комнату, чтобы прикинуть, где еще можно поискать клад. Но вся компания уже собралась уходить.

Подойдя к двери, Марина обернулась.

— Серафима Ивановна, сегодня вечером я занята. А завтра днем постараюсь к вам забежать с фотографиями.

— Спасибо тебе большое, — проникновенно произнесла старушка. — Приходи, когда сможешь, я всегда дома.

— До свидания! — хором воскликнули остальные.

Взглянув на часы, Марина с Виталием заторопились в театр.

Все вскочили в подошедший автобус, и тут только Марина вспомнила, что забыла зайти в аптеку.

— Зайдешь завтра, — сказал Виталий и взял ее за руку. — Ты действительно решила помочь старушке узнать, что сталось с ее мужем?

— Конечно.

— Я тебе помогу.

— Спасибо тебе. — Марина улыбнулась Виталию так же нежно, как Ромке, когда они говорили о Мандельштаме. Ромка с досадой отвернулся и, прижавшись носом к грязному автобусному окну, принялся разглядывать город.