Семён Узин - Тайны географических названий

Беспокойно спал в ночь накануне состязания Пелопс. Невольно его мысль обращалась то и дело к Миртилу. «А что, если он обманет и не выполнит уговора? Тогда неминуема смерть от копья непреклонного Эномая».

Рано утром, едва рассвело, Пелопс, вознеся молитвы бессмертным богам, взошел на колесницу и застыл в ожидании, когда появится Эномай, чтобы совершить жертвоприношение Зевсу.

Как только тот приблизился к жертвеннику и приступил к совершению обряда, Пелопс громовым голосом ободрил коней, и колесница понеслась. Подобно вихрю, мчится Пелопс, то и дело подгоняя коней ударами хлыста. Развевается на ветру его одежда, искры летят из-под копыт лошадей. Нет-нет да оглянется Пелопс, не нагоняет ли его царь Эномай.

Вот властитель Писы показался из-за поворота, и кажется, что не по земле скачет он, а несется по воздуху. С каждым мгновением все ближе и ближе к Пелопсу колесница Эномая. В руке у царя копье, которым он приготовился поразить смельчака, осмелившегося состязаться с ним в скорости.

Не миновать Пелопсу гибели, если бы Миртил не сдержал данного обещания. В тот миг, когда Пелопс уже прощался с жизнью, услышал он за собой вдруг страшный треск и оглянулся. Колесница Эномая разбитая лежала на земле. Тут же распростерся поверженный царь Писы. Он был мертв.

Так и не удалось жестокому Эномаю избежать судьбы, предсказанной ему оракулом[18]. Предсказание гласило, что ему суждена смерть от руки мужа его дочери. Поэтому-то он и препятствовал своей дочери выйти замуж, убивая всех искателей ее руки.

Погиб царь Эномай, ничто не мешало более Пелопсу осуществить свою мечту жениться на красавице Гипподамии. Победителем возвратился он в Пису и, взяв в жены дочь погибшего Эномая, стал править его царством.

С тех пор и получил полуостров, где правил Пелопс, его имя и стал называться Пелопоннесом.

 События, описанные ниже, изложены в Акбар-Маджмуа, собрании документов испано-арабской литературы, древние манускрипты которого хранятся и по сей день в Париже.

В этом уникальном собрании документов, живописующих эпизоды истории тысячелетней давности, содержится множество чрезвычайно любопытных фактов, но я ограничусь лишь пересказом истории о скале Тарика.

Граф Юлиан, правитель Сеуты[19], неистовствовал. Он метался из угла в угол, как загнанный зверь, изрыгая проклятья на голову короля вестготов[20] Родерика. Лицо правителя побагровело от бешенства, на лбу надулись крупные жилы, глаза налились кровью.

— Презренный выскочка! Дьявольское отродье! — брызгая слюной, выкрикивал он, потрясая в сильнейшем гневе руками. — Ты дорого заплатишь мне за бесчестье моей дочери! О подлый!

Граф бросился в кресло и, закрыв лицо руками, горестно простонал:

— Моя несчастная дочь! Будь проклят тот день, когда я решил отправить тебя в Испанию! — Но тут же снова вскочил и, сверкнув глазами, прорычал: — Клянусь мессией[21], ничтожный Родерик, я свергну тебя с престола, который ты незаконно захватил, и вырою яму под твоими ногами!

Вспышка неистового гнева обессилила графа. Он грузно опустился в кресло и глубоко задумался. Но грудь его тяжко вздымалась, глаза свирепо поблескивали под насупленными бровями, а рука то и дело судорожно сжимала рукоятку заткнутого за пояс кинжала.

Бушевавшая в его груди буря ушла вглубь и время от времени напоминала о себе.

Гонец, принесший весть, столь разгневавшую правителя Сеуты, невозмутимо наблюдал за своим господином. Он понимал, что поругание чести графа требует отмщения, и терпеливо ждал, какие последуют приказания.

Но граф молчал. Погруженный в свои мысли, он забыл о существовании гонца, и тот стоял, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь нарушить гнетущую тишину.

Наконец правитель Сеуты встрепенулся и оглядел комнату.

— Аа, — мрачно произнес он, заметив злополучного вестника, — ты еще здесь?.. Ступай к начальнику отряда, охраняющего ворота в город, и передай ему мое повеление слово в слово.

Слушай меня внимательно. Ты скажешь, что я приказываю ему тотчас же отправиться в лагерь мавров, осаждающих Сеуту, и передать их военачальнику, что правитель города готов вступить с ним в переговоры. Что я облекаю его правом договориться о месте и времени встречи со мною руководителя мавританского войска. Подтверждением истинности твоих слов послужит этот перстень. — Граф снял с пальца кольцо и передал гонцу. — А теперь отправляйся да побыстрее.

Который день уже стоят войска арабского военачальника Мусы ибн-Нусайра под стенами Сеуты. Тщетны все усилия мусульман овладеть этим оплотом Византийской империи[22] на северном побережье Африки. Город стойко сопротивляется, многочисленный флот подвозит подкрепления и продовольствие.

И вдруг совершенно неожиданно граф Юлиан объявил, что готов прекратить сопротивление. Он пошел даже дальше: предложил свою помощь и поддержку, если мусульмане последуют его совету и предпримут попытку напасть на королевство вестготов.

Муса ибн-Нусайр, радостно удивленный таким оборотом дела, обдумывал предложения правителя Сеуты. Он находил их весьма соблазнительными и предвкушал все выгодные последствия этого предприятия в случае удачи.

Предводитель арабов даже зажмурил глаза от удовольствия, представив себя в роли непобедимого полководца, покорителя Испании. Но тут же стряхнул с себя это сладостное наваждение. А нет ли коварства в поведении графа Юлиана? Не ловушка ли это? Да и к тому же прежде надо получить разрешение калифа[23], без него он не может ничего предпринять.

Муса громко хлопнул в ладоши. Полог шатра откинулся, и бесшумно появился слуга.

— Это ты, Али? — не оборачиваясь, спросил предводитель арабов.

— Да, господин, — почтительно ответил тот, опускаясь на колени и целуя его ногу.

— Седлай коня, Али, и собирайся в дальний путь, — повелительно произнес Муса ибн-Нусайр. — Тебе предстоит отвезти письмо великому повелителю правоверных калифу Валиду, да хранит его аллах на долгие годы. Завтра с рассветом ты должен покинуть лагерь. Скачи день и ночь, чтобы как можно быстрее доставить мое послание. Письмо получишь после того, как я его продиктую. А теперь иди, готовься в дорогу, и да сопутствует тебе милость аллаха.

— Слушаю и повинуюсь, — не поднимаясь с колен, сказал Али, затем проворно вскочил на ноги и, пятясь, вышел из шатра. Муса ибн-Нусайр проводил его рассеянным взглядом и снова погрузился в приятные размышления о великом будущем, которое его ожидает.

Ответ калифа Валида гласил, что на первый случай следует послать в Испанию раззию[24] и по возможности не подвергать мусульман опасностям моря.

Получив разрешение действовать, Муса ибн-Нусайр не стал мешкать. Он призвал одного из своих подчиненных Абу Зора Тарифа и приказал его готовиться к походу.

— Возьмешь четыреста человек и сто лошадей, — сказал он ему, — и переправишься через пролив. Повелитель правоверных внял моим просьбам и милостиво разрешил открыть военные действия против «собак»-неверных короля Родерика. Но будь осторожен во время переправы, чтобы слуги аллаха не погибли в морской пучине.

Высадка отряда Абу Зора Тарифа на берег была осуществлена благодаря помощи графа Юлиана, предоставившего в распоряжение мусульман свои корабли.

Арабы, едва очутившись на земле Испании, тотчас же двинулись в глубь территории и вскоре оказались вблизи города Алхесираса. Напасть на город они не рискнули из-за своей малочисленности, а ограничились тем, что разграбили окрестности и, захватив богатую добычу, в том числе большое количество серебра и молодых красивых женщин, вернулись к берегу, погрузились на корабли и отплыли обратно в Африку.

Ибн-Нусайр был доволен результатом первой вылазки отряда Абу Зора Тарифа. Он не замедлил послать гонца в Дамаск, чтобы известить калифа о первом успехе, а сам тем временем продолжал обдумывать дальнейшие планы.

Легкость, с которой Абу Зора Тарифу удалось высадиться в Испании, и безнаказанность его действий вселяли в Мусу уверенность, что ему удастся без особого труда завоевать королевство вестготов. В его голове зрел план нового похода, но уже с более значительными силами, которые были бы в состоянии противостоять войску Родерика.

Минул год. Наступило лето 711 года.

В проливе, отделяющем Иберийский полуостров[25] от африканского побережья, и на его берегах наблюдалось сильное движение. Близ Сеуты слышался многоголосый говор, конское ржание, бряцание оружия. Смуглые бронзоволицые берберы в белоснежных тюрбанах всходили на корабли, которые затем пересекали пролив, чтобы оставить их на противоположном берегу.