Лена (Елена) Макарова - Лето на крыше

— Жила-была принцесса. Хозяйка Ледяной Горы. (Лиза показывает принцессу.) Покой ее нарушал вредный дракон (из-за горы появлялся дракон). Принцесса была круглой сиротой, и заступиться за нее было некому. Дракон извергал огонь из своих пастей и растапливал гору. Вот уже превратились в воду кровать и подушка с одеялом (как это показать, мы с Лизой не догадались), вот уже растаяли конфеты и пирожные… Но той порой мимо проезжал принц (вот он, наш спаситель! Только не едет, а идет пешком, лошади-то мы не сделали), вынул он острый меч из ножен и зарубил злодея.

— А потом женился на принцессе и увез ее из этой лужи, да? — радуется Аня.

— Да. И в этот момент, под звук аплодисментов — Лизин папа умел громко хлопать — входит сердитая Мара. «Ты знаешь, который час!» И действительно, я смотрю на часы — перевалило за полночь… «Ну-ка марш домой!»

Лиза подарила мне гору. Мара обозвала мою гору барахлом и скользким кульком. Она всю дорогу ее обзывала, но я ни за что не хотела выкидывать гору в мусорный ящик. Правда, потом она все равно затерялась, при переезде.

— Она как будто бы потерялась, а мы как будто бы найдем. А сами сделаем,— слышу я уже из-за перегородки заговорщицкий шепот.— У нас же есть и клей, и бумага…

ДУШЕВНЫЙ ДРУГ

Огромная оранжевая луна висит над старым корявым вязом. Светятся белые розы — светлячки в ночи. В тишине уснувшего сада звучит концерт Вивальди «Времена года». Свет из кухни падает на неубранный стол. На нем свечи в подсвечнике. Мы слепили его сами, из глины; вокруг подсвечника серые восковые катышки — дети соскребали мягкий теплый воск с клеенки, катали шарики. Сегодня их четверо — к нам неожиданно, сюрпризом, приехала моя подруга Света с семилетним сыном Левой и четырехлетней дочкой Алей.

Света спит, она целый день водила детей по Риге, показывала им Старый город (я своих детей так и не удосужилась вывезти в город), и только вечером, усталые, они добрались до нас.

«Петя — мой единственный душевный друг, я без него не могу»,— сказал Лева Свете. Этой фразы было достаточно для того, чтобы собраться и приехать к нам.

Лева с Петей подружились на почве любви к растениям. Лева подарил Пете кактус. «Какой он добрый, подарил мне свое самое дорогое!» — восхищался он, согревая маленькую колючку своим дыханием. Мы везли «самое дорогое» в баночке от диапозитивов, Петя всю дорогу волновался, что кактус замерзнет и погибнет, дышал на него все то время, что мы ждали автобуса.

У меня занималась одна девочка. Когда она садилась за стол, то кто бы ни оказывался ее соседом, она спрашивала: «А ты будешь со мной дружить?» Она приходила не лепить, а дружить. Если ответ был утвердительным, она, счастливая, принималась за лепку. Если нет, она не притрагивалась к пластилину. «Почему ты не хочешь со мной дружить, почему?» — допытывалась она весь урок.

Так и тут. Петя с Левой занимаются французским. Пете нравится французский. Леве — дружба с Петей. Он достаточно деликатный ребенок, чтобы спросить Петю напрямую, любишь ли ты меня, но в его глазах вечная мольба: «Скажи ты мне, скажи ты мне, что любишь ты меня».

В классе у Пети есть мальчик, Олег Чепцов. Очень добрый мальчик. Он ежедневно заходит за Петей в школу и после школы провожает его домой. Недавно в двадцатиградусный мороз Олег прибежал к нам в кедах и без пальто. «Скорее, Петя забыл галстук!» — «Так чего же Петя сам не вернулся за галстуком?» — спросила я у Олега. «А ничего, я принесу!» — машет рукой, а глаза счастливые. Когда я спросила Петю, как он позволил Олегу бежать за галстуком, Петя ответил, что он не успел оглянуться, как Олега и след простыл.

Такое острое, пронзительное чувство дружбы, когда действительно в лепешку готов расшибиться ради друга, бывает, наверное, только в детстве. Оно сродни влюбленности, и каждый из нас наверняка был в одной из этих ролей — или в роли беззаветно влюбленного друга, или в роли того, в кого беззаветно влюблены.

Лева мечтает быть как Петя, независимым, небрежным парнем, который не льет слезы над тем, что Пушкина убили на дуэли, который запросто бы встал в пару, если бы тренер дал команду строиться, а не стоял бы в стороне, боясь к кому-то присоединиться, а вдруг этот кто-то его не пожелает; он, стопроцентный отличник, мечтает, как его любимый друг, получить хотя бы одну двойку.

«Мам, он чуть что — сразу обижается. Например, мы лепили, а я забылся и начал читать. А он обиделся. На меня многие обижаются. Например, Беспальцева больше никогда не пригласит меня на день рождения. Я весь день рождения читал. Попался «Всадник без головы». А она-то меня пригласила не для чтения, а для танцев и игр».

«Если ты это понимал, надо было отложить книгу».— «В том-то и дело, что я это потом понял, в конце дня рождения»,— говорит Петя. И он не лукавит.

Узнав, что Пушкина, молодого, убили на дуэли, Лева несколько дней его оплакивал, спрашивал Свету, неужели не было людей, которые предотвратили бы эту дуэль. Он не может смириться с несправедливостью, жестокостью мира.

Как-то, по его предложению, мы лепили «дом любителей Гоголя». Лева с моей помощью вылепил портрет Гоголя. «Теперь надо Пушкина, только меньше по величине».— «Зачем? Ведь у нас дом любителей Гоголя, а не Пушкина?» — «Но ведь Пушкин подсказал Гоголю сюжет «Ревизора» и «Мертвых душ»! А чтобы было ясно, что это дом любителей Гоголя, пусть Пушкин будет меньше Гоголя».

Света переживает, что у нее такой ребенок, потому что сама такая и ей приходится нелегко. В детстве она так же восхищалась моей независимостью, как теперь Лева Петиной. Мы с ней вместе были в больнице, в одиннадцатилетнем возрасте. Я тогда дружила с хромым мальчиком из другого отделения. Мальчику только что сделали операцию, и ему нужно было ходить, чтобы нога правильно срослась. Я бегала к нему каждый день, и мы с ним ходили. Однажды, когда я в очередной раз собралась идти к нему, не обнаружила своих брюк. Оказывается, Света их специально выстирала, чтобы я не могла никуда пойти. «Где твоя девичья гордость? — сказала она тогда мне.— Таскаешься к мальчикам! Если ему надо, сам придет». Я рассердилась на нее, надела чужие брюки и все равно ушла. По прошествии многих лет Света призналась мне, что ревновала меня к этому мальчику и из ревности выстирала мои брюки, «девичья гордость» была тут ни при чем. Я же жила вдалеке от таких страстей и ничего этого не понимала, как сейчас Петя.

КОШКИН ДОМ

— А я бы хотел слепить настоящую кошку,— говорит Лева.— Я видел тут у вас черную кошку, давайте ее слепим.

— И курицу,— прибавляет Аня.

— С ведром,— ухмыляется Петя,— и будет кошкин дом.— Петя считает себя взрослым для такой затеи.

— Пожар из пластилина не получится. Его надо нарисовать на бумаге и вставить в окно.

— Дом это ерунда, дом я умею,— говорит Аня.

— А я слеплю яичко. Не простое, а золотое.

— Аля, это другая сказка,— замечает Лева,— в той сказке еще бабка, дедка, внучка, Жучка. Лучше кошкин дом. Дом можно тоже сделать из бумаги, а то на все пластилина не хватит.

Петя читает «Спартака».

— Петь, а ты? Мы же решили вместе,— огорчается Лева.

— Я почитаю.

— Мы начнем, а Петя к нам присоединится,— утешаю я Леву.— Ведь ты ему подарил такую ценную книгу.

Как заполучить Петю? Чем его привлечь? Знал бы он, что Лева из-за него приехал, за ради душевного друга?

Ставлю зажженную свечу на стол.

— Это у нас будет пожар. Когда кошкин дом будет готов, мы зальем пожар. Вернее, курица зальет.

Петя тут же откладывает книгу. Горящая свеча заманчивей «Спартака».

— У меня никак кошка не получается,— говорит Лева Пете, желая привлечь к себе внимание.

— Сейчас тебе Лизу притащу, ты, наверное, забыл, как выглядит кошка.

Он быстро возвращается с Лизой под мышкой.

— Мам, а киски не умирают никогда? — спрашивает Аня.— А собаки никогда не умирают?

Лиза выскальзывает из Петиных рук, забивается под кровать.

— Мам, наверное, киске стало грустно. Скажи нормально, стало киске грустно или нет.

— Кискам не бывает грустно,— отвечает Аля за меня. Аля — утвердительница. Я ни разу не слышала от нее ни одного вопроса. Вопросительные интонации отсутствуют в ее речи.— Кошки умирают, и люди умирают, когда состарятся. Все умирает, когда состарится,— произносит маленький рот, а в больших глазах — знание о мире. Откуда оно в такой крошке?

— Мам, ты ее не выгоняй никогда, она будет наша. Это наша стала кошка, раз она к нам так ласково обращается.

— У кошки есть хозяйка,— заявляет Аля.— Она ее любит и кормит.

Лиза выползает из-под укрытия, трется о Левину ногу, мешая ему тем самым себя изучать.

— Мам, киска только об людей так вытирается? Водой своей, да?

— Не водой, а шерстью,— поправляет Аля.

— Мам, откуда у киски мокрое достается? Наверное, от дождя. Я посмотрю, идет дождь или нет. Идет,— сообщает Аня,— значит, правильно, что от дождя.