Ольга Коршунова - Преступления экстремистского характера

Основное внимание учеными уделялось и уделяется процессуальному аспекту проблемы, в меньшей степени исследованной представляется гносеологическая сущность уголовного преследования. Выступая в качестве формы и содержания, они тесно взаимосвязаны. Трудно переоценить значение каждого из них. Форма предопределяет содержание деятельности, в свою очередь результаты исследования деятельности могут не только выступить в качестве основы для выработки наиболее эффективных средств, способов и методов ее осуществления, но и стимулировать совершенствование формы.

Поскольку наиболее полное представление об объекте можно получить только с учетом результатов изучения исторического аспекта проблемы, то исследование уголовного преследования как уголовно-процессуальной категории ряд ученых начинают с определения того момента в истории государства и права, с которым связано появление уголовного преследования в России. Следует отметить, что в литературе нет единого мнения о моменте начала использования данного понятия в российской юридической технике. Впервые собственно понятие уголовного преследования (точнее, судебного преследования) законодатель использовал в Уставе уголовного судопроизводства (20 ноября 1864 г.).

Однако отдельные авторы считают возможным в связи с исследуемым понятием упоминать более ранний законодательный акт – «Краткое изображение процессов или судебных тяжеб» (март 1715 г.).[1]

По мнению М. Ф. Владимирского-Буданова, в «Кратком изображении» нашло место «полное применение понятия следственного (инквизиционного) процесса…»[2] Тем не менее отдельные элементы состязательности, существовавшей ранее, все же сохраняются: возможность для сторон проявлять некоторую инициативу в движении дела, обмен челобитной и ответом, определение круга спорных вопросов и доказательств и др.[3] Закон закрепляет достаточно стройную систему судебных органов России, т. е. специальных органов для осуществления правосудия, но они еще не отделены полностью от администрации. Нет и деления на судебные и следственные органы.[4]

Указанный документ действительно дает основную схему судоустройства и определяет некоторые общие положения процесса[5], вместе с тем термина «уголовное преследование» не содержит, более того, законодатель пока еще не различает гражданский и уголовный процессы. Таким образом, указанный законодательный акт можно рассматривать лишь как первый шаг законодателя в урегулировании вопросов, связанных с тем, что позже будет именоваться уголовным преследованием.

Существенные изменения в систему и полномочия органов, связанных в той или иной степени с уголовным преследованием, внесла судебная реформа 1864 г. Первым из законодательных актов реформы было «Учреждение судебных установлений» (20 ноября 1864 г.). Этот акт не только ввел новую систему судов в России, но и закрепил ее принципиальное отличие от дореформенной системы – всесословность[6]. Он также содержал нормы, достаточно подробно в отличие от предыдущих актов регулирующие организацию и деятельность прокуратуры в самостоятельном разделе третьем – «О лицах прокурорского надзора», где были закреплены строгая иерархическая дисциплина, единоначалие и независимость прокуроров от каких бы то ни было местных, административных и судебных органов (ст. 129).

Задачи прокуратуры в соответствии с Учреждением судебных установлений охватывали надзор за единообразным соблюдением законов, возбуждение уголовного преследования, участие в уголовном и гражданском судопроизводствах.[7]

Эти положения получили свое развитие в Уставе уголовного судопроизводства (20 ноября 1864 г.), после принятия которого на смену инквизиционному процессу приходит состязательный. Именно в этом законодательном акте появляется впервые термин «уголовное преследование» («судебное преследование») – в ст. 1 Общих положений Устава. Закреплены были и такие важные процессуальные положения, как возможность возбуждать судебное преследование как должностными, так и частными лицами (ст. 2), право поддерживать частное обвинение в мировых судах потерпевшими (ст. 3), обязанность прокуроров и их товарищей поддерживать обвинение по уголовным делам, подведомственным общим судебным установлениям (ст. 4) и др.[8]

Самостоятельный раздел второй Устава посвящен предварительному следствию. При этом полиции вменялось в обязанность сообщать о происшествии, содержащем признаки преступления, судебному следователю и прокурору (или его товарищу) (ст. 250), а также производить дознание (ст. 252). Полномочия прокурора закреплены статьями, объединенными в отделение третье главы первой раздела второго Устава. Прокурор в соответствии с Уставом не производил расследования, но давал «предложения судебному следователю» и постоянно наблюдал «за производством сих следствий» (ст. 278). По производству же дознания полицейские чины состояли в непосредственной зависимости от прокуроров и их товарищей (ст. 279). Прокурор имел право присутствовать при производстве следственных действий (ст. 280), судебный следователь исполнял все законные требования прокурора по всем «предметам, относящимся к исследованию преступления и к собиранию доказательств» (ст. 281)[9].

Таким образом, многие и ныне действующие положения, связанные с осуществлением уголовного преследования и лицами, которые его осуществляют, их полномочиями и взаимоотношениями, были установлены еще в ходе судебной реформы 1864 г.

В послеоктябрьский период Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1923 г. также использовал понятие «уголовное преследование». Но в УПК РСФСР 1961 г. этот термин уже отсутствовал и вновь появился в уголовно-процессуальном законодательстве в начале XXI в. с введением Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.

Существенные изменения законодательства не могли не вызывать интереса ученых к исследованию проблем, связанных с уголовным преследованием. Эти проблемы рассматривали в своих работах такие видные отечественные ученые, как С. И. Викторский, Д. Т. Тальберг, И. Я. Фойницкий.[10] Разработкой теории уголовного преследования активно занимались М. С. Строгович, М. А. Чельцов-Бебутов, Н. Н. Полянский, Ф. Н. Фаткуллин, П. С. Элькинд, А. М. Ларин и др.[11] Этими проблемами в настоящее время занимаются А. Б. Соловьев, М. Е. Токарева, С. П. Щерба, А. Г. Халиуллин, Н. А. Якубович, А. П. Лобанов, О. Я. Баев и др[12].

Помимо исторического аспекта проблемы наиболее существенные споры связаны с определением содержания указанного понятия и моментом его начала в уголовном процессе. Не ставя задачи детального исследования процессуальных проблем, связанных с уголовным преследованием, представляется необходимым проанализировать некоторые наиболее значимые спорные положения.

В зависимости от подхода к определению процессуального понятия уголовного преследования существующие в литературе точки зрения можно объединить прежде всего в две группы.

Достаточно распространенной в начале XX в. и сохранившей актуальность позже является точка зрения, в соответствии с которой понятия «уголовное преследование» и «обвинение» тождественны. В разные годы такую позицию высказывали в своих работах А. Я. Фойницкий, который отождествлял эти понятия, рассматривая их в качестве синонимов[13], М. С. Строгович, писавший, что «уголовное преследование – это обвинение как уголовно-процессуальная функция, т. е. обвинительная деятельность»[14], А. М. Ларин, рассматривавший уголовное преследование как уголовно-процессуальную деятельность, состоящую в формулировании и обосновании вывода о совершении конкретным лицом конкретного общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом[15].

Другая группа ученых обосновывала в той или иной мере тезис, согласно которому понятие «уголовное преследование» шире, чем понятие «обвинение», что рассматриваемые понятия соотносятся как общее и частное. К этой группе следует отнести Н. Н. Полянского[16], П. С. Элькинд[17], Д. С. Карева[18], Н. А. Якубович[19], А. Б. Соловьева, М. Е. Токареву, А. Г. Халиуллина[20] и др.[21] Указанная позиция представляется более приемлемой на данном этапе развития теории уголовного преследования по нескольким причинам. Прежде всего следует учитывать, что отождествление уголовного преследования с обвинением неизбежно приводит к выводу о том, что основным содержанием уголовного преследования является предъявление и поддержание обвинения конкретного лица. На самом деле представляется, что основным содержанием уголовного преследования является такой процесс изучения обстоятельств преступления, который приводит к законному и обоснованному выводу о совершении этого преступления определенным лицом (лицами). Этот вывод на различных этапах уголовного процесса формулируется в постановлениях о привлечении лица в качестве обвиняемого, обвинительном заключении и обвинительном приговоре. Сложность и многофакторность процесса исследования обстоятельств преступления объективно на том или ином этапе может привести к ошибочному выводу о виновности лица. Объем доказательств, достаточный для предъявления обвинения на одном этапе уголовного преследования, может оказаться совсем недостаточным для передачи уголовного дела в суд и тем более для вынесения обвинительного приговора. Отказ от обвинения конкретного лица, ранее привлеченного в качестве обвиняемого, не означает безусловное прекращение уголовного преследования с целью отыскания того, кто фактически совершил преступление.