Николай Сладков - Под шапкой-невидимкой

ШАПКА ПО МОДЕ

ШАПКУ делай по моде. На какой цвет в твоём месте мода — такую и ШАПКУ шей. В пустыне все птицы и звери жёлтое носят — и ты шей ШАПКУ под цвет песка. На каменных россыпях пёстрое в моде — и ШАПКУ делай из лоскутов. Для леса хороша ШАПКА пятнистая, в поле — зелёная, а на снегу — белая. Даже красную можно надеть — если снимаешь в цветущих маках.

Любой цвет подойдёт, лишь бы по птичье-звериной моде.

Даже большое путешествие, как известно, начинается с первого шага за околицу. За околицей лужа, но она такая же голубая, как море. За околицей лопухи и крапива, но они такие же зелёные и непроходимые, как джунгли. И ветер за околицей тот же, что шумит над горами, пустынями и океанами. И то же солнце, что светит всему миру.

Чтобы переплыть океан на плоту, в первую очередь, как это ни странно, нужен совсем не плот. В первую очередь нужно желание. Будет желание — найдутся и плот и океан. Не будет желания — не помогут ни дюжина плотов, ни полдюжины океанов.

Первый шаг — самое важное. Кто шагнул за околицу — тот уже не сможет остановиться.

В лес пойдёшь — кого-нибудь да увидишь. А увидишь — узнать захочешь. Узнаешь — непременно полюбишь. А полюбишь — в обиду не дашь. Уж так человек устроен: что любит, то и защищает. Все защитники природы по этой тропинке прошли. А если не веришь, попробуй-ка сам в лес сходить...

Просыпайся, вставай!

В лесу уже косач прокричал — дикий петух. Всех лесных жителей разбудил. В деревне домашний петух пропел — деревенских жителей разбудил. Сорока из леса в деревню новости на хвосте принесла.

Вставай, вставай, — новый день на дворе! Новые встречи, новые дела, новые радости.

В настоящем лесу должен жить медведь. Лес без медведя не лес, а так — дачное «лоно». Это какой-то легкомысленный лес. В нём уже не попутешествуешь, а только прогуляешься, и ночёвка в нём не серьёзное дело, а забава. Остаётся в нём только дышать да вздыхать. Не насторожит тебя треск сухого сучка, не напугает неожиданный шорох, не взволнует неясная тень. Лес без медведя — скучный лес.

Другое дело — лес, в котором живёт медведь.

В нём не хочется повышать голос, не хочется шагать напролом и бездумно глазеть по сторонам. В нём строже становится глаз, насторожённее ухо. Идёшь не спеша и слышишь торжественный гул вершин. Это шумит лес. Лес, в котором живёт медведь...

Медведем пугают с детства:

— Не убегай за ворота — там медведь!

Это для совсем маленьких.

— Не ходи один в лес — там медведь!

Это уже для школьников.

Пугают и взрослых:

— Нарвёшься на медведицу с медвежонком — узнаешь, где раки зимуют!

Я встретил медведицу с медвежонком — не успел испугаться, как они от меня удрали. Потом повстречал медведицу с двумя медвежатами — они тоже меня не съели.

— Раз не съели, стало быть, ты их и не встречал! — авторитетно заявили знатоки.

И вот встречаю медведицу с тремя медвежатами. Вспомнив недоверчивых знатоков, мгновенно хватаюсь за фотоаппарат. Медведи копаются в земле. А я стою чуть дыша. Я страшно боюсь, что вот сейчас медведи меня увидят или почуют и кинутся... в лес. А я не успею их снять. И опять мне никто не поверит, что медведи не нападают первыми на людей!

Я быстро щёлкаю затвором. Стою совершенно открыто. До зверей сорок шагов.

Первыми на меня уставились медвежата. Но для их неопытных глаз я, видимо, просто сошёл за пень.

Потом на меня посмотрела мамаша. Но и у неё я не вызвал никакого интереса.

Покопавшись в земле ещё минут двадцать, мохнатая семейка покосолапила в лес. Мне даже стало обидно: хоть бы рявкнули для приличия, что ли?!

Я свистнул и хлопнул в ладоши. Медведи рассыпались в цепь и чёрными колобками укатили в кусты.

Фотографии получились, и я показывал их «знатокам». Но они сказали, что медведицы свирепеют только тогда, когда у них не менее четырёх медвежат.

Что ж, придётся опять ходить и искать. Может, и повезёт!

Хочешь увидеть — стань невидим. И тогда увидишь зверей такими, какими бывают они только наедине с лесом. А на это посмотреть стоит. Без страха зверь становится самим собой. Становится самим собой и перестаёт быть... «зверем»!

Можно увидеть, как целуются на поляне олени.

Франтиха-чибисиха смотрится в болотное зеркальце.

Спокойно пасётся на поляне косуля.

Зверь, когда увидит охотника, становится сам не свой. Шерсть поднимается дыбом. Глаза наливаются страхом. А у птиц от ужаса раскрываются клювы. Все прячутся, убегают и улетают.

Удирают без оглядки даже свирепые кабаны.

Чёрный коршун кидается ввысь, в облака.

Белка затаилась на сучке.

Даже безобидный водяной уж прячется за корягу.

До чего же приятно, когда тебе доверяют. И до чего же обидно пугалом быть!

— Хоть сыновья мои, Орёл, и воробьи, да зато их десять.

— А у меня, Воробей, хоть и один сын, да зато орёл!

— Слушай, Лосёнок, ты Лось или Лосиха?

— Я, Заяц, и сам не знаю! Вот если рога к весне вырастут — значит, я Лось, а если не вырастут — значит, Лосиха. Приходи летом, разберёмся.

— Мышка-трусишка, ты треска боишься?

— Ни крошечки не боюсь!

— А громкого топота?

— Ни капельки не боюсь!

— А страшного рёва?

— Нисколечко не боюсь!

— А чего ж ты тогда боишься?

— Да тихого шороха...

— Всем ты, Еж, хорош и пригож, да вот колючки тебе не к лицу!

— А что, Лиса, я с колючками некрасивый, что ли?

— Да не то чтобы некрасивый...

— Может, я с колючками неуклюжий?

— Да не то чтобы неуклюжий...

— Так какой же я такой с колючками-то?

— Да какой-то ты, брат, с ними несъедобный...

Скажи «лебединое озеро» — и все подумают, что ты о балете. Скажи «лебединая песня», и все подумают, что ты о легенде. А если скажешь, что ты о настоящем озере лебедей, о настоящей лебединой песне, то могут и не поверить.

А есть ещё и озёра и песни. Мало, но есть...

Неожиданно лебеди стали сплываться: грудью в грудь, клювом в клюв. Если бы на них посмотреть сверху, то увидел бы на голубом белую лилию. Гигантскую лилию с лепестками из белых тел, с тычинками из шей и золотых клювов.

Гибкие шеи разом вскинулись вверх, золотые клювы раскрылись, и громкие клики, радостные и торжественные, понеслись над водой. Птицы кричали прямо в весеннее небо и били по воде белыми крыльями, взбивая белую пену.

Когда долго сидишь под ШАПКОЙ-НЕВИДИМКОЙ, а птица и зверь не показываются, становится скучно. Тогда в гости ко мне приходит Лесовичок. То в окошко вскарабкается, то снизу подлезет, то сверху спустится. Придёт, повозится в уголке и притихнет. Сидим вдвоём — время коротаем.

За ШАПКОЙ ветер шумит, дождь барабанит. А под ШАПКОЙ тепло, уютно и дремлется...

Я Лесовичка про лес расспрашиваю, он отвечает.

— И откуда ты только всё знаешь? — удивляюсь я.

— Уж дело моё такое, — отвечает. — Лесовичок ведь я!

Выбьет желудёвую трубочку о шершавую, как кора, ладонь и улыбнётся.

Вот раз спрашиваю его:

— Скажи, Лесовичок, почему горку, во-он ту, Козьей называют?

— Козы дикие там раньше жили.

— А озерко это почему Гусиным зовут?

— Всё потому: гуси когда-то гнездились.

— И болото потому Куропачье?

— И болото. Куропатки на нём водились.

— А куда же теперь-то они подевались: козы, гуси да куропатки?

— Известно куда: охотники перевели.

— А жалко тебе их небось?

— Ещё бы не жалко! Бывало, лесом идёшь — на козу любуешься, на озере с гусями разговоришься, на болоте с куропатками пошутишь. А теперь? Ни поговорить, ни пошутить, ни полюбоваться. Скучно. Вот к тебе пришёл — не прогонишь?

— Мне что, сиди. Вдвоём веселей.

Сидим вдвоем. Время коротаем.