Михаил Ильин - Воспоминания юнги Захара Загадкина

Два или двенадцать?

— Будь другом, Захар, окажи услугу, нужна помощь в одном быстром наблюдении, — с такой просьбой обратился ко мне корабельный доктор, когда мы шли Ньюфаундлендской отмелью у бере­гов Северной Америки и ненадолго застопорили ход, чтобы принять почту от советского рыболовного судна, промышлявшего там сельдь и треску.

Надо сказать, что наш корабельный доктор не только врач. Команда у нас здоровая, молодцы, как на подбор, болеем редко. Свободного времени у доктора много, и он постоянно занимает­ся научными наблюдениями над жизнью попутных морей и океанов. Помогать таким наблюдениям юнга Загадкин считает своим прямым долгом. Кому, как не мореплавателю, двигать вперед науку о родной стихии!..

Отложил все дела и явился в распоряжение доктора. Взяли мы по градуснику, приладили к ним небольшие грузила, к гру­зилам проволоки метров двадцать привязали. Затем сверили ручные часы и поспешили в разные стороны: доктор — на кор­му, я — на нос корабля.

Времени в обрез — судно вот-вот опять полным ходом пой­дет. Смотрю на часы, в условленную минуту градусник в воду опускаю, в условленную минуту наверх вытягиваю. Порядок! Тут же быстро записал температуру, бегу в каюту к доктору.

— Сколько у тебя, Захар?

— Два градуса выше нуля. А у вас, доктор?

— Двенадцать выше нуля... От неожиданности глаза на лоб по­лезли. Как же так? У носа корабля температура морской воды одна, у кор­мы — другая? И разница не мала: де­сять градусов! Может быть, плохо опу­стил градусник или неверно его пока­зания понял? Неужели на таком лег­ком наблюдении осрамился Захар Загад­кин?

Доктор смотрит на меня, улыбается.

— Озадачен, дорогой? А дело, За­хар, простое. Ньюфаундлендская отмель не только рыбой славится. Если в том месте, где мы ход застопорили, одно­временно опустить термометры с носа и кормы, они обязательно разную тем­пературу морской воды покажут...

Объяснил мне доктор эту странность. Действительно, когда знаешь, всё уди­вительно простым оказывается. Теперь сам могу происшествие с градусниками объяснить, если кто-нибудь не догадал­ся, чем оно вызвано...

Скалистый мыс Доброй Надежды остался у нас справа но борту. Спустя часа полтора у подножия знаменитой Столовой горы, и впрямь плоской, словно стол, да к тому же ещё накрытой облаком, как скатертью, показалась россыпь построек боль­шого города, называемого англичанами Кейптауном, а голланд­цами — Капштадтом. Различие в названиях, впрочем, обманчиво: в пере­воде на русский язык оба слова озна­чают одно и то же: «город близ мы­са». В порту этого «города близ мыса» нам предстояло ждать китобойное судно, которому мы везли срочный груз.

Шли последние дни декабря. Вы, конечно, знаете, что в Южном полу­шарии многое в природе происходит иначе, чем у нас, в Северном. Солнце и луна ходят по небу не слева напра­во, а справа налево. Когда у нас лето, в Южном полушарии зима, когда у нас зима, там лето. Знал это и я, но все же было непривычно, что в канун Нового года жарко печет солнце, лю­ди одеты легко, а в порту продают красные помидоры, свежие яблоки...

По своему обыкновению, свобод­ные часы я отдал знакомству с новым для меня городом. Ничего лестного сказать о Кейптауне не могу: пыль­ные и узкие, почти без зелени ули­цы, неподалеку от нарядных и краси­вых зданий стоят жалкие и убогие хибарки. В хороших домах живут белые хозяева страны, в ла­чугах — остальное население.

Что ни шаг попадаются на редкость противные надписи: «Не для цветных», «Только для белых», «Только для чёрных». Такими надписями «украшены» городские троллейбусы и авто­бусы, кинотеатры, рестораны, парки. Даже вспоминать об этих надписях неприятно.

Во время одной прогулки по Кейптауну я забрёл на город­ской пляж, прилёг на горячий песок и долго смотрел на синее море и такое же синее небо. Пенистый прибой с весёлым гово­ром рассыпался у моих ног, вода манила прохладой, и мне захотелось выкупаться. Я разбежался и нырнул под волну. Однако тут же пришлось плыть обратно — вода была не по-летнему студёная. Только тогда я заметил некоторую особен­ность пляжа: на песке лежало довольно много людей, но никто не купался.

Я решил побегать по пляжу, чтобы быстрее согреться. Не­ожиданно меня остановил смуглолицый юноша.

— Наверное, вы моряк с советского судна, я сужу об этом по вашей фуражке, — произнес он по-английски. — Я очень люблю вашу великую страну, где не смотрят на цвет кожи че­ловека, и прошу передать ей мой привет. А на городском пляже купаться не советую: вода здесь чрезмерно холодна. Садитесь в автобус, и за полчаса вас доставят на соседний, пригородный пляж, где вода более тёплая...

— Странно и непонятно, сказал я, — пляжи соседние, а температура воды различная... В чём тут секрет?

— Не знаю, — ответил юноша. — Я малаец и учился в шко­ле всего два года. Объяснить секрет не могу, но поезжайте на другой пляж, и вы сами убедитесь в этой странности...

Не в моей натуре отказываться от раскрытия таинственного, и я решил немедленно последовать совету молодого малайца. Я пригласил юношу отправиться со мной, но он не принял при­глашения.

— У меня будут неприятности, — заявил он. — Хозяева нашей страны не терпят, когда цветные ездят в одной машине с белыми. А я цветной, мой прадед был рабом, привезенным сюда с островов Малайского архипелага.

Пришлось расстаться с новым знакомым и одному сесть в автобус.

Машина покинула городские улицы, вырвалась на шоссе, и вскоре мы оказались в пригородном районе, застроенном кра­сивыми особняками и санаториями. Вдоль побережья тянулись рестораны, кафе, пляжи.

У одного пляжа я вылез, быстро разделся и кинулся в воду. Она была тёплая! Купание доставило много удоволь­ствия, но тайну тёплой воды я не раскрыл. Так же как в го­роде, к пляжу подступали горы, одинаково грело солнце и такой же прибой шумно плескался у кромки берега.

Вернувшись на судно, я спросил капитана, почему на пляжах Кейптауна морская вода имеет различную темпера­туру.

Вместо ответа капитан распахнул передо мною атлас. Я увидел мыс Доброй Надежды, чёрный кружок, обозначающий город Кейптаун, а на море вблизи мыса — пучок цветных стрелок. Одни стрелки тянулись к мысу из Мозамбикского пролива, другие — из Южной Атлантики. И мне стало ясно, почему на городском пляже вода была холодная, а на пригородном тёплая.

На рассвете я выбежал на палубу и был пора­жен видом моря. Насколько хватало глаз, оно было покрыто оливково-зелёной травой. Легкий ветерок колыхал травяные заросли, местами перемежав­шиеся густо-синими полосами воды. Не было сомнения, мы плыли по огромному лугу! Я любовался редким зрелищем, когда внезапно душу мою обуял страх: не запутается ли киль корабля в бесчисленных растениях? Ведь тогда мы надолго застрянем в диковинном море-луге...

Я спустился в камбуз, где кок готовил у плиты оладьи к утреннему кофе, и высказал свои опасения.

Кок ухмыльнулся.

— Не ты первый, Захар, кого смущает это море, — произ­нёс он, протягивая мне кружку дымящегося кофе. — В тысяча четыреста девяносто втором году один знаменитый мореплава­тель был удивлен не менее тебя, когда впервые увидел эти изумрудные луга. Странный звук, с которым корабли разрывали зеленый ковер травы, напугал матросов, и, как ты, они боялись, что суда будут опутаны плавающими растениями. Однако все обошлось благополучно. Знаменитый мореплаватель выбрался на этих мест, а будущее показало, что растения нисколько не мешают судоходству. Бесспорно не застрянем и мы. Поэтому выпей горячего кофейку, Захар, и забудь о своих опасениях. Нам грозит иная, более серьезная неприятность: у моря, по которому мы плывем, нет берегов!

— Как — нет берегов? У всех морей есть берега...

— У всех есть, а у этого нет. История не знает мореплавателя, который хотя бы раз высаживался на его берегах. Если юнге Загадкину удастся увидеть их, пусть даже на горизонте, это будет величайшим географическим событием! Тогда я, скром­ный корабельный кок, тоже ознаменую твое открытие — подарю тебе своего попугая!

Кто бы отказался от возможности сделать величайшее от­крытие, да ещё получить в подарок серого Жако — любимца всей команды? Только не юнга Загадкин! И все свободное время я торчал на палубе, терпеливо ожидая минуты, когда на гори­зонте покажутся берега луга-моря. Мне было все равно, какими предстанут они глазам первооткрывателя — скалистыми или песчаными, высокими или низменными, обитаемыми или без­людными, — но я должен был увидеть их во что бы то ни стало, ведь моря без берегов не может быть!