Сергей Анисимов - Путешествия П. А. Кропоткина

Кто бы узнал сейчас среди загорелых, закаленных

путешественников недавнего ученика аристократического пажеского корпуса,

каким был Кропоткин несколько лет назад!

Кропоткин был доволен и счастлив, пожалуй, больше всех.

Люди, которые доверили ему срои жизни, были здоровы и

закалились. Из пятидесяти лошадей сорок дошли до города Читы.

Якутские лошади были нагружены, пожалуй, не меньше, чем в день

выезда экспедиции. Правда, поклажа была другая: вместо запаса

черных сухарей и другого продовольствия в мешках лежали камни

с наклейками и другие коллекции, собранные Кропоткиным и

Поляковым в пути.

Материалы экспедиции, собранные на многих гольцах трех

горных систем — на Северо-Муйском, Южно-Муйском и Яблоновом

хребтах — и на Витнмском нагорье, имели большую ценность для

науки.

Как человек в высшей степени скромный, Кропоткин в своих

отчетах Географическому обществу почти не упоминает о всех тех

трудностях, лишениях и опасностях, которые пришлись на его долю.

Только в письмах к брату он признавался, что дошел до предцын-

готного состояния: у него вылезли волосы до половины темени.

«Моя лысина твою догоняет», шутил он. Расшатались и жестоко

болели зубы, но он надеялся, что в нормальных условиях это сразу

пройдет.

«Отвечая на вопросы удивленных обывателей, что пришли с

олекминских приисков, — писал Кропоткин, — мы замечали, что в

этом городке, живущем на Иркутско-Амурском тракте с его иркут-

ско-амурскими интересами, никто ясно даже не отдавал себе

отчета, где это олекминские прииски».

В Чите Кропоткин и его спутники сами удивлялись, как это они

одолели этот «непроходимый» путь.

Прошло немного дней. Кропоткин и его спутники быстро

отдохнули и стали забывать о перенесенных муках путешествия. Кропот-

кин радовался: он познал счастье больших теоретических

обобщений. В его уме сложились новые, смелые географические теории,

основывающиеся на большом научном материале, собранном им в

экспедициях.

* * *

Уже первый отчет об Олекминско-Витимской экспедиции вызвал

огромный интерес среди географов.

Когда в 1867 году в Петербурге Кропоткин сделал доклад в

Русском Географическом обществе, все тогдашние географы и

путешественники — члены общества — слушали его с захватывающим

интересом. Географическое общество присудило ему золотую

медаль за Олекминско-Витимскую экспедицию и избрало его

секретарем отделения физической географии.

Кропоткин позже опубликовал свои труды «О ледниковом

периоде» и «Об орографии Восточной Сибири», и они принесли ему

мировую славу.

Больше всего радовало Кропоткина, что он привлек внимание

ученых -- географов, геологов — и путешественников к далекому

сибирскому краю — к исследованию и изучению малоизвестной

окраины своей великой родины.

После Кропоткина основные черты рельефа Забайкалья

исследовали академик В. А. Обручев, профессор А. П. Герасимов и др.

По предложению академика В. А. Обручева, в честь первого ее

исследователя полоса гольцов, проходящих по Ленско-Витимской

горной стране, была названа хребтом Кропоткина. Это

название осталось в географической литературе и на картах.

Работа Кропоткина «Об орографии Восточной Сибири» была

долгое время настольной книгой для геологов и географов»

изучавших этот край.

Известный ученый Вознесенский, изучая Восточную Сибирь,

назвал именем Кропоткина голец в Становом хребте.

По ценности научных открытий и важности практических

результатов, по трудности и опасности, по проявленной Кропоткиным

предприимчивости и бесстрашию Олекминско-Вйтимская

экспедиция была самым значительным из всех его сибирских путешествий.

Кропоткин всегда был необычайно скромен в оценке своих

научных подвигов. В отчете об Олекминско-Витимской экспедиции

Географическому обществу он писал:

«Впрочем, кое-что, не лишенное интереса, удалось-таки собрать:

важно уже то, что нам удалось заглянуть в неведомый край и

пересечь это нагорье во всю его ширину».

Дальше он дал отчет на шестистах восьмидесяти страницах, к

своему отчету присоединяя и отчет своего друга И. С. Полякова.

«Читатель заметит, — писал Кропоткин, — что мы оба вовсе не

говорим о человеке. Самая главная причина этого та, что мы

людей почти вовсе не видали...

2—3 полуголодные семьи тунгусов попались нам на Витиме при

устье Нерчи, то-есть в самом начале похода; 5—6 якутских и

тунгусских семей попались лотом при устье Муи; 2—3 бурятских

семьи — на Енгандине».

Огромный край, по которому путешествовал Кропоткин, был

почти ненаселен.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПЕТЕРБУРГ

Кропоткин ясно понимал, что у него нет достаточных

теоретических знаний, чтобы обосновать свои смелые географические

гипотезы.

Военная служба связывала его: он оставался чиновником

особых поручений по казачьим делам при иркутском

генерал-губернаторе. Это отнимало много времени и отвлекало его от науки. Но

расстаться со службой было не так просто: все-таки она давала

средсгва к жизни. От доходов с имений своего отца Кропоткин

сам давно отказался.

Еще в Сибири он начал литературную работу, посылал

корреспонденции в газеты, перевел английскую книгу «Философия

геологии» Педжа. Литературная работа давала небольшой заработок,

но на нее тоже требовалось свободное время. Все же Кропоткин

решил отказаться от офицерской службы, выйти в отставку,

вернуться в Петербург и жить исключительно на литературный

заработок. Петербург манил его как научный центр, где были универ-

ситет, библиотеки и Географическое общество, в которое он уже

не раз посылал свои доклады.

Что более всего его смущало и мучило — это недостаток

систематического образования.

В письмах к брату он с тоской говорил, что ничего не знает и

поэтому ничего не сможет сделать в науке. Это, конечно, было

преувеличением.

Кропоткин подал в отставку и весной 1867 года был уже в

Петербурге.

Он решил поступить «на старости лет», как он говорил (ему

шел двадцать шестой год), в университет, для того чтобы получить

систематическое математическое образование. Он чувствовал, что

только оно может дать ему положительные знания для обоснования

волновавших его географических проблем. И Кропоткин стал

студентом математического отделения физико-математического

факультета.

Известный путешественник, человек с большим жизненным

опытом, с бородой во всю грудь и уже начинающий лысеть сел на

студенческую скамью, среди молодых, безусых первокурсников. Но это

нисколько не смущало Кропоткина, да и некогда было думать об

этом.

Кропоткин начал усердно заниматься математикой.

Жил он в это время на свой литературный заработок: писал

статьи в газеты и журналы о своих путешествиях и делал

переводы для научных изданий. Свободное время он отдавал своей

излюбленной науке — географии, осмысливанию собранных в

экспедициях материалов.

Радость научного творчества Кропоткин ощутил впервые, когда

готовил отчет об Олекминско-Витимской экспедиции.

Еще во время путешествий по Восточной Сибири он убедился,

что горные цепи, как они значились тогда на картах, нанесены

совсем неверно.

Во время путешествия в Саянах, по Маньчжурии и особенно во

время Олекминско-Витимской экспедиции Кропоткина поразило это

несоответствие карт тому, что он видел в действительности.

Тогда же у него невольно возникло стремление во что бы то ни

стало разъяснить основные черты в строении рельефа этой

обширной страны.

«Так например, чертежники, — писал Кропоткин, — изобразили

восточную часть Станового хребта в виде громадного червя,

ползущего по карте на восток. Этого хребта в действительности не

существует».

Таких примеров он знал немало.

Кропоткин видел, что истоки рек, текущих с одной стороны в

Ледовитый океан, а с другой — в Тихий океан, зарождаются в

одних и тех же болотах.

«В воображении европейских топографов, — писал

Кропоткин, — самые высокие горные хребты должны находиться на