Сергей Анисимов - Путешествия П. А. Кропоткина

берега.

Передвигались, конечно, медленно, но все-таки работали без-

устали круглые сутки. Первые дни шли благополучно. На пути

пришлось пересекать несколько довольно широких протоков

Амура. Плавание в таких местах было очень рискованным:

маленькую лодку могли затопить волны. Однажды, когда

переправлялись мимо устья протоки почти в километр шириной, лодка едва

не погибла.

Бурная погода не прекращалась, волны вставали огромными

буграми. Лодка проваливалась между ними словно в водяную

пропасть. Двое сидевших на веслах крестьян, бледные как полотно,

с посиневшими губами, в ужасе шептали молитвы. Они собирались

вот-вот бросить весла, лодку и пуститься, до берега вплавь. Но

Кропоткин ни на минуту не терял самообладания. Он подбадривал

гребцов, а сам не переставая вычерпывал ковшом воду. Его

поддерживал смелый подросток лет пятнадцати, который сидел за

кормовым веслом. Паренек ловко скользил между волнами, когда

они опускались, а когда огромная волна поднималась перед носом

лодки и грозила ее затопить, он резким движением весла

направлял лодку на гребень.

Самая тяжелая работа лежала на Кропоткине. Волны все вре-

г

мя перехлестывали через борт, а он с отчаянной быстротой

вычерпывал воду. Однако, к своему ужасу, он видел, что вода

набиралась быстрее, чем он успевал вычерпывать ее. И вот в лодку

хлестнули подряд два больших вала, все залило, и лодка вот-вот

должна была погрузиться.

Один из гребцов сделал Кропоткину знак, чтобы он отстегнул

тяжелую сумку с деньгами, которая висела у него через плечо

(всем казалось, что неминуемо придется бросаться вплавь), но

Кропоткин только отмахнулся и продолжал вычерпывать воду.

Желанный берег был уже близок, и по днищу лодки заскребла речная

галька. У всех вырвался вздох облегчения, и гребцы дружно

причалили к берегу.

Долго отдыхать не пришлось. Гребцы знали, почему торопился

Кропоткин, и сами согласились, подкрепив силы и обсохнув у

костра, продолжать путь, несмотря на опасность.

«Двум смертям не бывать, а одной не миновать», говорили они,

налегая на весла.

Так плыли они днем и ночью, еле успевая передохнуть, и

наконец, через несколько дней, добрались до места крушения барж.

Картина была тяжелая: буря разбила сорок четыре баржи. Спасти

удалось очень небольшую часть каравана. В водах Амура погибло

около ста тысяч пудов муки.

Нужно было предотвратить голод во что бы то ни стало. С этой

мыслью Кропоткин немедленно отправился в дальнейший путь.

Опять без отдыха плыл он вверх по Амуру, меняя гребцов.

Парохода решил не ждать, тем более что точных известий, когда он

придет, не было. Призрак голода в низовых станицах на Амуре стоял

в воображении Кропоткина, и он плыл и плыл... И вот, наконец,

ему посчастливилось: на водной шири Амура вдали показался

пароход. Он медленно двигался, словно полз вверх по течению,

но все-таки шел несравненно скорее весельной лодки и вскоре

нагнал ее.

Не обошлось и тут без новой беды. Когда Кропоткин причалил

к пароходу и влез на борт, то узнал, что капитан парохода

«допился до чортиков» и прыгнул через борт. Машину остановили,

спустили лодку и капитана спасли. Однако, несмотря на «купанье»,

он не вытрезвился и лежал у себя в каюте в белой горячке.

И команда и пассажиры были в растерянности и просили

Кропоткина принять на себя роль капитана. Другого выхода не было,

и он согласился.

К счастью, на пароходе был опытный лоцман, хорошо

разбиравший карту фарватера. Он отлично справлялся со своим делом.

А на капитанском мостике с раннего утра до поздней ночи проха-

живался Кропоткин и командовал в рупор. Когда надо было

приставать к берегу за дровами, неопытному капитану приходилось

решать новые задачи, но природная сметливость выручала

Кропоткина.

В то время пароходы на ночь надолго становились на якорь.

И тут Кропоткин проявил себя как хороший организатор. Он собрал

команду и объяснил ей, почему он так торопится. Кочегары

согласились трогаться в путь с первыми проблесками рассвета, как

только прояснятся очертания берегов.

Кропоткин благополучно довел пароход до Хабаровска и сдал

его Амурской компании.

От Хабаровска шел другой, более скорый пароход. Кропоткин

мог бы плыть на нем и несколько отдохнуть от усталости. Но уже

через день-два спокойного плавания мысль о голоде в низовьях

Амура начала терзать Кропоткина. Ему казалось, что и

быстроходный пароход шел вверх очень тихо, а Кропоткину надо было с

Амура добраться еще до Читы. Конечная цель его путешествия

была далеко.

И Кропоткин не выдержал: у устья реки Аргуни он сошел с

парохода и поехал верхом по горной тропе в сопровождении казака.

Ему предстояло пересечь одно из самых диких мест Восточной

Сибири. Надо было сделать триста километров по Газимурскому

хребту. Опять он ехал днем и ночью, иногда подремывая в своем

седле, и только около полуночи останавливался где придется в

лесу, чтобы развести костер, немного согреться и просушить иной

раз намокшую одежду. Он подкреплялся одним чаем с сахаром и

сухарями, запас которых всегда был в его переметной сумке за

седлом.

Едва начинался рассвет, Кропоткин и его казак-ординарец были

снова в седле.

До конца навигации оставались считанные дни, по реке уже

двигалась шуга (мелкие льдины). Важно было выиграть хоть день,

хоть два, хоть несколько часов.

Никакие разумно направленные усилия в жизни не пропадают

даром, и случилось так, что, еще не добравшись до Читы,

Кропоткин встретил на Каре забайкальского губернатора. Его

сопровождал приятель Кропоткина полковник Педашенко — умный,

энергичный человек. Он распорядился немедленно отправить в низовья

Амура новый транспорт с продовольствием. Таким образом,

низовые станицы на Амуре были обеспечены продовольствием.

Но и на Каре Кропоткин не отдыхал. Надо было торопиться с

докладом в Иркутск.

Скорость, с которой Кропоткин сделал длинный и трудный

путь до Иркутска в три тысячи километров, всех поразила.

Оказалось, что он первый привез весть о катастрофе.

Приехав в Иркутск, он отсыпался почти целую неделю, так что

по молодости лет ему даже стыдно было в этом признаться.

Кропоткину хотелось приняться снова за прерванные научные работы

и готовиться к новой экспедиции. Но дело со сплавом оказалось

незаконченным.

КУРЬЕРОМ В ПЕТЕРБУРГ

Когда через неделю Кропоткин явился к генерал-губернатору,

Корсаков спросил его:

— Вы хорошо отдохнули? Можете ли вы выехать завтра

курьером в Петербург, чтобы лично доложить о гибели барж с

провиантом?

В наше время трудно себе представить, что тогда значило

«скакать» курьером в Петербург. В осеннее бездорожье нужно было

сделать дней за двадцать около четырех тысяч восьмисот

километров на лошадях до Нижнего Новгорода (ныне Горького), а уж

оттуда ехать до Петербурга по железной дороге.

Надо было мчаться день и ночь на перекладных в кибитке или

в коробке по мерзлым выбоинам.

Кропоткин в следующую же ночь тронулся в путь, не совсем

понимая, зачем его так спешно послали.

В Барабинской степи и на Урале путешествие превратилось в

настоящую пытку. Бывали дни, когда колеса кибитки ломались на

каждом перегоне между станциями. Реки только что начали

замерзать. Переправа через Обь и Иртыш была небезопасна: густо шел

лед. Казалось, что вот-вот он затрет лодку, в которой

переправлялся Кропоткин.

Но вот он добрался до реки Томи, которая только накануне

стала. Ямщики отказались наотрез переправить Кропоткина на

западный берег, и ему пришлось настойчиво убеждать их в

необходимости немедленно двинуться. После долгих переговоров ямщики

стали требовать от Кропоткина расписку.

— Какую вам расписку? — удивился Кропоткин.

— А вот напишите нам бумагу: «Я, мол, нижеподписавшийся,

сам свидетельствую, что утонул по воле божьей, а не по вине

крестьянства».

Кропоткин поговорил с ямщиками и обещал такую расписку

вручить им на другом берегу. Ямщики рассмеялись, повеселели и

согласились его переправить. Дело было очень опасное. Шли по льду