Семён Узин - Тайны географических названий

— А почему озеро получило такое название?

Он на мгновение задумался.

— На этот счет имеется два предположения. По мнению одних, название Теплое, данное ему еще в старину, объясняется тем, что оно, несмотря на низкие зимние температуры, не замерзает.

— А второе? — подхватил я.

— Второе? — засмеялся мой собеседник. — Нет уж, позвольте прежде задать вам в свою очередь вопрос.

— Извольте, — несколько растерянно произнес я.

— Скажите, слышали вы о том, что на Иссык-Куле есть курорты?

— Как же, разумеется, слышал.

— А знаете вы, благодаря чему они возникли и развились?

— Что-то слышал о лечебных источниках, — довольно неуверенно ответил я.

— Вот-вот, — обрадовался мой собеседник. — В них-то, как говорится, и собака зарыта. Источники эти не простые, а горячие. Он торжественно поднял указательный палец. — Успешно конкурируют с знаменитыми цхалтубскими. Радоновые ванны исключительной силы. — В голосе его слышалась нескрываемая гордость. — От этих-то горячих источников, бьющих на берегах озера, как утверждают некоторые, и название «горячее», столь вас заинтересовавшее.

Он встал с кресла и прошелся несколько раз по палубе. Затем остановился у поручней и сказал:

— Не знаю как вы, а я сильно проголодался. Не пойти ли нам перекусить?

Так закончился этот памятный разговор, приоткрывший мне тайны озера Иссык-Куль.

 Мерно погромыхивая на стыках, поезд устремлялся все дальше на восток. Далеко позади остались дремучие вятские леса, промелькнули сказочным видением неповторимые уральские пейзажи, сменившись бескрайними равнинами Западной Сибири. Прогрохотали стальные пролеты мостов, переброшенных через Обь и Енисей. И снова на железнодорожное полотно надвинулся лес.

Бесконечная сибирская тайга сплошной стеной встала за окнами, протягивая к поезду свои мохнатые темно-зеленые лапы.

Я лежал на верхней полке и, глядя в окно, вспоминал, как двенадцать лет назад впервые любовался этими местами по пути на Дальний Восток, куда перебрасывали нашу воинскую часть летом 1945 года.

Казалось, с тех пор ничего не изменилось. Но я знал, что где-то здесь за безмолвным строем таежных великанов бурлит жизнь: роются котлованы, скрежещут экскаваторы и бульдозеры, поют механические пилы, возводятся стены домов, корпуса заводов и фабрик. Хотелось раздвинуть руками стволы деревьев и хоть одним глазком посмотреть на все это…

Я ехал на одну из крупнейших сибирских строек. С каждым часом поезд все более приближался к конечной цели моей поездки — Братску. И не только я, все пассажиры вагона ехали в Братск, который, как могучий магнит, притягивал к себе людей со всех концов страны.

В вагоне было шумно. Отовсюду доносились взрывы смеха, громкий говор, лихой стук костяшек домино.

Подо мною расположилась небольшая компания: трое молодых парней, ехавших на строительство Братской ГЭС, командировочный из Министерства строительства электростанций, полный мужчина в очках, которые он поминутно поправлял растопыренными пальцами, да два братских «старожила», возвращавшихся из отпуска. Один из них был совсем еще молодой, второй — постарше, лет сорока пяти — пятидесяти. Они работали на разных участках: молодой — шофером на самосвале, тот, что постарше, — каменщиком, и познакомились только здесь, в вагоне, но уже чувствовали себя старыми приятелями, чуть ли не закадычными друзьями. Еще бы! Они пришли на Ангару в числе первых, их руками закладывался фундамент стройки! Это объединяло и роднило их.

Наблюдая в окно за стремительно мелькающими деревьями, я прислушивался к происходившему внизу разговору.

— Даа, — неторопливо говорил каменщик, значительно поглядывая на молодых ребят, — вот вы сейчас сидите в вагоне, покуриваете да природой здешней в окно любуетесь. И невдомек вам, что есть кругом места почище этих, красоты прямо-таки неописанной. Эх, — вздохнул он с сожалением, — многое бы отдал, чтобы еще разок поглядеть на них.

— Ты это о чем, Петрович? — полюбопытствовал Василий (так звали шофера самосвала), отвлекаясь от газеты, в чтение которой он было погрузился.

— Припомнилось мне, Вася, как в запрошлом году ехал я на машине из Тулуна в Братск. Вот где, хлопцы, красота! Век бы смотрел не нагляделся!

— Ааа… — безразлично протянул Василий. По его тону видно было, что ему чужды восторги товарища, и красóты природы не задевают чувствительных струн его души.

— Ааа! — передразнил его возмущенный каменщик. — Бесчувственное ты бревно после этого, Вася! Да ну тебя. Не обращайте, хлопцы, на него внимания. Лучше послушайте, что я вам скажу.

— А что это за Тулун? — с интересом спросил один из парней. — Это где-нибудь там, в глухой тайге? — Он неопределенно махнул рукой.

— Да нет же, зачем там. Тулун — железнодорожная станция, на магистрали стоит; от Тайшета, где нас отцеплять должны, почитай, километров триста будет, — разъяснил словоохотливый каменщик. — От него дорога на Братск есть, не ахти какая, но машины проходят.

Ну вот, значит, по делам и мне довелось по этому тракту прокатиться, бока пообмять. Едем это мы, а небо ясное, ветра никакого, тишина кругом необыкновенная, только машины наши тарахтят. А было это в начале февраля месяца. Снег чистый-чистый, аж глаза слепит. Справа река — Ия прозывается. Берега отлогие, лесом заросли, деревья стоят снегом припорошенные. Приволье, простор. Смотрю, значит, я вперед и по сторонам, любуюсь. И вдруг вижу такое… — Каменщик схватил спичечную коробку, положил ее на одеяло и стал наглядно показывать, как было дело. — Смекаете? Вот наша машина, — он прижал коробок рукой к одеялу, — а по обе стороны снег, — та же рука пригладила складки на одеяле, — а на снегу цветы. Такие махонькие цветочки, красные, словно наша гвоздика, и такими ровными рядками тянутся, как будто кто их специально высадил.

— Э, дядя, — откровенно рассмеялся один из парней, — мы хоть здесь и новички, да только не такие дураки, чтобы поверить, что на снегу цветы растут.

— Ты, парень, не торопись, я не сказку рассказываю, а доподлинную быль. Провалиться мне на этом месте, коли вру, — повысил голос каменщик. — Дай прежде кончить, а потом судить будешь, вру я или нет.

— Верно все говорит Петрович, — поддержал рассказчика Василий, откладывая газету в сторону.

— Гляжу, значит, я на эти самые цветы и глазам своим не верю, — продолжал каменщик. — Толкаю в бок шофера и спрашиваю: «Что за наваждение?» А он ухмыляется и отвечает: «Раскрой глаза пошире». Я присматриваюсь, даже стекло на дверце кабины опустил, чтобы видеть лучше, и что же — никаких цветов на снегу нет, а только пятнышки маленькие краснеют. Опять к шоферу: что да почему?

Он мне и поясняет. Это, говорит, кровь. Прошла по снегу косуля и оставила след кровяной. Погоды-то ясные, солнце сильное, морозы морозами, а снег сверху подтаивает, а потом его корочкой ледяной прихватывает. Как пробьет косуля копытом эту корку, — а края корки острые, как бритва, — кожу на ногах сдирает. Кожа-то у нее тонкая, нежная, Из ранок кровь сочится и цветочками на снег ложится. Вот оно что. А ты говоришь вру, — он победоносно взглянул на сомневающегося.

Тот было начал оправдываться, что, мол, не хотел его обидеть.

— Ладно уж, — добродушно отмахнулся каменщик, — что с тебя взять. Молодо — зелено. Однако слушайте дальше…

— Ты, Петрович, лучше бы рассказал им про Братск, — перебил его Василий, — они ведь туда едут, небось интересно узнать ребятам, что и как.

— Что Братск? — недовольно проворчал каменщик, которому не терпелось поделиться со слушателями своими впечатлениями. — Приедут и все сами увидят.

— Скажите, — вмешался в разговор командировочный, — как обстоит в Братске дело с гостиницей? Я имею в виду, существует ли таковая, и если есть, то располагает ли необходимыми удобствами?

— Имеется гостиница, имеется, — опередив каменщика, ответил Василий, — это я точно говорю, а насчет удобств — не знаю, не живал в ней. — Он пожал плечами и усмехнулся. — Телевизоров, однако, думаю, пока еще нет.

— Вы меня не так поняли, — поспешил разъяснить командировочный, покоробленный ироническим ответом собеседника, — меня главным образом интересует, есть ли в гостинице отдельные номера, — он сделал озабоченное лицо, — вечерами придется много работать.

— Не знаю, уважаемый, чего не знаю, того не знаю. Может есть, а может и нет, — покачал головой Василий.

— А что, большой город Братск? — задал вопрос паренек, сидевший рядом с тем, который усомнился в правдивости рассказчика.

— Это как смотреть, — хитро прищурился каменщик. — Для тебя, может, покажется и небольшим впервой-то, а для нас он милее и больше многих иных. А то ли еще будет через год-другой. — В его словах звучала нескрываемая гордость за свой город. — Строится, растет наш Братск.