Сергей Голицын - За березовыми книгами

Николай Викторович с силой взял Галю за плечи и поставил ее в проходе между скамейками. Сам он встал напротив нее, скрестив руки на груди. Он глядел на Галю в упор, и Галя глядела на него также в упор. Эта кудрявая тринадцатилетняя девчонка, не моргая, выдержала взгляд своего пионервожатого.

В полном молчании ребята столпились вокруг и ждали, что будет. Все пассажиры, не понимая, что происходит, с любопытством глядели на Николая Викторовича и на Галю.

Галя была одета в такие же, как и мы, синие шаровары и куртку, обута в такие же белые кеды. Она первой начала говорить, слова произносила медленно, с расстановкой, но без запинки. Одновременно она протянула Николаю Викторовичу конверт и деньги.

— Вот вам от мамы письмо, а вот вам десять рублей семьдесят копеек. Десять — это мама передает, а семьдесят копеек я сама накопила.

Николай Викторович по-прежнему стоял, скрестив руки на груди, и по-прежнему молчал.

— Я с мамой до первой остановки на электричке проехала, а потом меня мама к вам в вагон посадила. А в моем рюкзаке килограмм колбасы ветчинно-рубленой, очень хорошей… А где мой рюкзак? — Галя вдруг спохватилась, беспокойно оглядела ребят.

— Цел, цел твой рюкзак, — шепнул Миша.

Невыносимое молчание Николая Викторовича длилось уже несколько минут.

— А как же Галя сюда попала? Значит, она тоже пойдет с нами в поход? — вдруг выскочил Ленечка.

Гриша щелкнул его по носу.

Николай Викторович все еще удручающе молчал. Наконец, не говоря ни слова, он протянул руку, взял от Гали письмо. Она хотела передать ему деньги… Он отмахнулся, будто от горящих углей, и начал читать письмо про себя, потом молча передал листок мне.

Я прочел:

«Дорогой Николай Викторович, простите, пожалуйста, но иначе я не могла поступить. Вера Ильинична меня не хочет и слушать, а я убеждена, что ваше замечательное путешествие послужит только на пользу моей дочери. Никогда она ничем особенным не болела. Если бы вы знали, как безумно она хочет идти в поход! Посылаю с ней…»

Затем шли две строчки про колбасу; я дочитал письмо и отдал его Николаю Викторовичу.

— Вы как считаете, может ли она идти с нами в поход или нет? — Николай Викторович пристально взглянул на меня.

— Мм-м, с одной стороны, нельзя не считаться с мнением школьного врача, — начал я, — но, с другой стороны, мать утверждает, что ее дочь совершенно здорова, а шум в сердце достаточно частое явление среди детей переходного возраста, однако…

— Вы мне ответьте прямо: может Галя идти с нами в поход или не может? — очень невежливо перебил меня Николай Викторович. — Иначе я высажу ее на следующей остановке.

Многие ребята ахнули.

— И почему это оно вдруг вздумало шуметь?! — воскликнула Танечка.

— Я вам дам ответ после того, как самым внимательным образом выслушаю Галю, — стараясь быть каменно-твердым, ответил я.

— Так это же очень просто сделать! — обрадовалась Танечка. — Мы вытащим из рюкзаков одеяла, девочки встанут с ними на скамейки — вот здесь и здесь, все загородят, и получится прехорошенькая комнатка.

Николай Викторович одобрительно кивнул головой, но я горячо запротестовал:

— Нельзя выслушивать сердце на ходу поезда.

В конце концов договорились: Галя едет с нами до Владимира, там я ее осматриваю и решаю, взять ли ее с собой в поход или безжалостно отправить в Москву.

Я оглядел ребят. Впереди стояли Лариса Примерная, Танечка, Миша, Гриша, Вова… Галя успела уже спрятаться за спины подруг — ее не было видно. Только невозмутимый Ленечка вновь уселся в сторонке со своим «Капитаном Сорвиголова». Он, видимо, пришел к убеждению, что весь переполох благополучно разрешился.

— Как эти книги найдем, ничего ему не скажем. Пускай возвращается с пустым рюкзаком. — Эти угрожающие слова Миша явно бросил в мой огород.

Ух, как они на меня неприязненно смотрели! Неужели это те самые мальчики и девочки, которые совсем недавно вместе со мной с таким увлечением мечтали о походе?!

«Наш поход вот-вот сорвется, — с ужасом подумал я. — А вообще кто меня связал со школой? Она».

И мне сделалось нестерпимо жалко девочку, но как врач я знал, что не имею права ее жалеть.

Ко мне обратилась Танечка:

— Доктор, милый, я стану за ней ухаживать. Мы ее будем так беречь, только пустите ее…

Лариса Примерная сняла очки, и я впервые увидел ее серые живые глаза. Обычно сдержанная, даже суховатая, сейчас она волновалась, смотрела на меня так выразительно.

— Доктор, не выгоняйте Галю, — попросила она.

— А я никаких книг искать не буду, — пробурчал про себя беловолосый Вова.

Темнело. Мы закрыли окна. Постепенно ребята успокоились, расселись по скамьям. Галя безмятежно дремала на плече Танечки. Лариса Примерная неистово строчила в свой дневник. Да, сейчас ей придется наверняка не меньше пяти страниц накатать.

Николай Викторович подозвал Гришу:

— Знали вы про Галю?

Гриша молчал и ерошил свой чубчик.

— Ты мой ближайший помощник, давай признавайся.

— Знали, только Ленечке побоялись рассказать, — ухмыльнулся Гриша.

— Ах, вот как! У вас настоящий заговор был? — притворно повысил голос Николай Викторович.

Кажется, сам он больше, чем ребята, хотел, чтобы Галя пошла с нами в поход…

А поезд все мчался, колеса вагона мерно стучали. За окном в полной тьме мелькал совсем черный лес. Ребята спали, кто сидя, кто лежа на скамьях…

Еще перед нашим отъездом Николай Викторович связался по телефону с Владимирской областной туристской станцией. Там устроимся ночевать.

Мы приехали во Владимир ночью. Немногие случайные прохожие объяснили нам, как пройти. Мы двигались молча, беспорядочной толпой, хотелось спать. Лида ковыляла сзади всех с закрытыми глазами. Слева и справа стояли дома, большей частью белые, каменные, с магазинами в нижних этажах.

Идти ночью по обезлюдевшим улицам незнакомого города было немного страшно и вместе с тем любопытно.

Прямо посреди улицы неожиданно возникло перед нами большое белое странное здание, напоминавшее треугольник. По сторонам стояли две башни, соединенные вместе. Золотой купол венчал треугольник и уходил ввысь, в таинственную тьму ночи.

Это была знаменитая крепость двенадцатого века — Золотые Ворота, построенные еще Андреем Боголюбским. Ни один враг никогда не сумел взять их приступом. Даже в страшные дни татарского нашествия, когда хан Батый жег Владимир, здесь, в башнях Золотых Ворот, грудью оборонялись отважные русские дружинники и выстояли против полчищ Батыя.

Наконец после долгих блужданий мы нашли в тихом полутемном переулочке туристскую станцию. Молчаливая, заспанная старушка открыла нам дверь, зажгла свет, показала две комнаты. В каждой комнате стояли в два ряда койки, покрытые серыми одеялами.

— Девочки, — крикнул Николай Викторович, — быстренько заходите и сейчас же спать! Если начнете хихикать…

Какое там хихикать — половина девочек спала стоя.

Мы с мальчиками направились в соседнюю комнату.

— Нас семнадцать, а коек пятнадцать… Кому-то придется спать на полу. — Николай Викторович оглядел ребят.

Черноглазый Миша выскочил вперед, поднял руку:

— Можно, я буду спать на полу?

За Мишей выдвинулся беловолосый Вова, за Вовой — еще двое.

— Я тоже хочу!..

— И я!..

— И я!..

Все мальчики, кроме Гриши, Васи и Ленечки, решили устроиться на полу. Гриша и Вася, как начальники, выбрали самые лучшие места у дальнего окна.

А Ленечка удивленно пожал плечами и изрек бесспорную истину:

— Зачем я буду спать на полу, когда столько свободных кроватей?

Остальные мальчики сдвинули койки к одной стене, сняли с них матрасы и прочее, устроили себе на полу постели и улеглись все подряд.

Утром Миша оглушительно продудел «подъем» в свой кулак-рожок. Все умчались во двор на утреннюю зарядку; я повернулся на другой бок и задремал. Не успел я забыться, как все девочки с пронзительным визгом, хлопая дверью, влетели в нашу спальню.

— Доктор спит, не видите, что ли! — крикнул на всю комнату Вова.

— Он нам так нужен, — с дрожью в голосе ответила одна из девочек.

Я сразу понял: они прибегали узнать, скоро ли я встану, и, наверное, хотели еще раз замолвить словечко за свою подругу. Они снова затопали босыми ногами мимо моей койки и выскочили в коридор.

Делать нечего, приходится вставать.

Я неторопливо оделся, умылся в сенях из рукомойника и вошел в соседнюю комнату.

За длинным столом сидели все наши и, собираясь завтракать, о чем-то возбужденно разговаривали. Как только я вошел, все моментально стихли.