Татьяна Рик - Чур, Володька — мой жених!

А однажды у Вички появился котёнок! Живой! Такой серенький с полосками. Самый простой котёнок, такой нарисован в книжке Маршака «Усатый-полосатый». И мы с ним играли, тискали его, заворачивали в тряпочки. Вичка приносила его даже на продлёнку. Это потому что дом её совсем рядом со школой и можно было за котиком сбегать. Он жалобно пищал и иногда царапался. Но мы его прощали — он же маленький!

В один несчастный зимний вечер у нас на кухне зазвонил телефон — это звонила Вичка. У котёнка сильный понос, и что делать — неизвестно! Моя мама взяла телефонный справочник и стала звонить в ветеринарные клиники — где лечат животных. Ей сказали, что, наверное, дети котёнка просто затискали, поэтому он всё время какает. И нужно купить специальную таблетку, намазать её подсолнечным маслом и засунуть котёнку прямо в горло. Тогда всё пройдёт! Я скорее позвонила Вичке и всё ей рассказала: как называется таблетка, как намазывать её маслом, как котёнку рот держать, чтобы не выплюнул… Но Вичка сказала, что родители уже унесли котёнка куда-то в лечебницу. Мне сразу стало легче и веселее: конечно, там его вылечат! Назавтра в школе я сразу побежала к Вичке и спросила, как здоровье котика. Но Вичка вдруг сказала, что его отдали «в хорошие руки». Я ничего не поняла! Почему какие-то руки называются хорошими? А все остальные руки плохие, что ли? Почему кота вдруг в эти руки отдали, если уже вылечили?

Без котёнка стало грустно — пришла тоска. Я однажды потом спросила Вичку, как он там, в хороших-то руках. А Вичка сказала, чтобы я больше не спрашивала. Потому что родители признались ей, что никаких рук и не было, котёнка просто отнесли на улицу подальше от дома и там оставили. Выбросили! Выбросили! Живого! На снег! Я всё время думаю, как он там? Мёрзнет очень, наверное! И ещё я никак не могу понять, почему моя мама звонила в клиники, а Вичкины родители не стали. Просто унесли и выкинули, как тряпку… И в гости к ним больше не хочу.

С Иркой и Вичкой мы стали играть в октябрят-героев. И даже решили писать о них книгу. Началось с того, что нам на продлёнке прочитали книжки про пионеров-героев: Марата Казея, Зину Портнову, Леню Голикова и Валю Котика. Котик — это фамилия такая, ласковая, милая. Жил и жил бы мальчик с такой фамилией, но он отдал свою жизнь за нашу Родину. Жалко его очень! Но мы им гордимся. И на него равняемся — так нам учительница сказала. Пионеры-герои большие! Им лет уже по 11–12! А некоторым даже 13–14! А мы пока ещё октябрята. Но разве не могут быть октябрята-герои? Вот мы бы сражались с фашистами, если бы были на войне! И мы стали играть, что мы такие октябрята-партизаны: Муся, Лёнька и Володя. И ещё у нас понарошку есть командир Петренко — взрослый дядька. Я была Муся, Вичка была Лёнька, а Ирка была Володя. По-моему, это первый и последний раз, когда она согласилась быть мальчиком, а мне наконец досталась роль девочки.

Наши отважные октябрята бегали по «полям», в «пещере» прятались, в «лесу» в засаде сидели! Словом, боролись против фашистов. Бороться с врагами — долг настоящих героев. Рикки-Тикки ведь боролся с кобрами! А я — настоящий Рикки-Тикки!

Про героев решили написать книгу. Я начала писать свою, а Вичка — свою. А Ирка, кажется, ничего не писала. Мою повесть я стала записывать в тоненькую зелёную тетрадочку. Получились первая глава и вторая. И рисунки. Показала Вичке. А она принесла мне тетрадку со своей повестью. Тоже не много: несколько страниц. И тоже — с рисунками. Как Муся ползёт в тыл врага на разведку. Вичкины рисунки мне понравились. Они были более взрослые, чем мои. Ну не даром у неё мама художница. Вичка говорит, мама ей велит наброски делать: людей, животных… Хотя я тоже хорошо рисую — это все говорят. Но Вичка лучше. Меня как-то огорчило, что Вичка написала совсем другое, не как я… И в одну книжку это как собрать? Поэтому, наверное, я так и не написала третью главу. И четвёртую. И пятую. И вообще…

На обложке этой зелёной тетрадочки я изобразила разных детей — портреты. Просто придуманных детей — не из повести. И подписала над ними имена: кому какое подходит.

Тут-то я и решила твёрдо, на всю жизнь, что стану теперь детской писательницей. И буду рисовать картинки к своим книгам. Книги я буду писать непременно детские. Взрослые книги ужасно скучные — я там почти ничего не понимаю. А детские — простые и приятные.

Я очень люблю читать. Я уже много чего прочитала, ещё до школы даже. И на уроках я тоже читаю, особенно на уроках чтения. Пока Синицын по слогам кусочек страницы одолел, я уже весь рассказ закончила и следующий начала. После Синицына Батыгина вызвали. Он тоже медленно-премедленно — по слогам… А я уже и следующий рассказ дочитала. А потом Татьяна Григорьевна меня спросила. А я не следила! И она мне двойку поставила. Я пришла домой и плачу: «Двойку получила!» Мама спрашивает: «По какому предмету?» — «По чтению!» — рыдаю я. И тут мама засмеялась. Потому что по чтению у меня всегда всё хорошо. Я когда в школу поступала, учительница на собеседовании сказала: «Я немножко даже завидую тому учителю, к которому ты попадёшь». А Татьяна Григорьевна мне не радовалась. Она на меня всегда злилась почему-то. В общем, мама меня за двойку по чтению не ругала.

А ещё я читаю на продлёнке. После уроков мне приходится каждый день там сидеть до самого вчера: до половины седьмого и даже до семи. Потому что если домой идти — нужно через дорогу переходить. А там движение сильное. И на этом месте часто аварии бывают. Родители боятся, что меня машина собьёт. И я сижу и беседую с техничкой. И жду, жду… А днём мы гуляем по школьному двору. Двор у нас большой: за спортивной площадкой растут яблони и вишни — тут когда-то был сад. Гулять там хорошо, только там часто встречаются какашки: человеческие или собачьи — не знаю. Они всё портят, потому что на них можно нечаянно наступить. Но это — когда тепло, а зимой — снег. И если его очень много, он может в сапоги набиться. И тогда ноги будут мокрые — тоже неприятно.

Однажды зимой я бродила по спортплощадке. И нашла там кусочек веничка. И стала этим веничком писать на снегу свою фамилию: как бы я расписывалась, если бы была большая. Фамилия у меня совсем простая — Рик. Но вот как написать Р так, чтобы оно не было похоже на Я-наоборот? В результате у меня получилась Р похожая на письменное Д. Но меня это устроило. «Правда, подделать такую подпись, наверное, несложно, — подумала я. — Вот будут у меня дети, буду я расписываться у них в дневниках… А они наполучают двоек и будут за меня подписываться. Чтобы учительница думала, что я их двойки видела. А я — ни сном, ни духом. Ну и ладно. Ну и пусть».

Папа у меня тоже Рик, понятное дело. Но он так расписывается, что никогда в жизни не поймёшь, что это Рик, и тем более не подделаешь!

Потом я подумала, что если я выйду замуж, то фамилию придётся поменять. И роспись тоже! «Нет, — подумала я, — не буду менять. Не каждому так в жизни повезло, чтобы фамилия была не как у других, а редкая. Вот имя у меня — как у всех. У нас в классе четыре Тани: Чернухина, Мареичева, Шибанова и я. А в саду, кроме меня, была Таня Фокина. Всё время путаница!»

Мама говорит, что она хотела назвать меня Олей. В общем, Таней тоже хотела, но боялась, что меня будут дразнить песенкой из фильма: «Ах, Таня, Таня, Танечка, с ней случай был такой: служила наша Танечка в столовой заводской…» Мама не хотела, чтобы я служила в заводской столовой. Но потом всё-таки почему-то назвала Танечкой. Надо сказать, что никто и никогда меня этой песенкой не дразнил. ТОлстой вот дразнили. «Рик, снимай парик!» — тоже дразнили. Сто раз! А по имени — нет.

Зато мама иногда называет меня Татой. В моей любимой книжке Чуковского «Бибигон» есть две девочки: Тата и Лена. Вот меня тоже называют Тата. И мне это приятно! Когда я была маленькая, у меня была пластинка, где Чуковский сам свою книжку читает. Мне очень нравилось! И я её слушала целыми днями. Бабушка говорила, что она сейчас сойдёт с ума от этого Бибигона. А я уже знала всю сказку наизусть, но всё равно, всё равно слушала и слушала, и слушала. Я представляла себе, что я сама — Бибигон, и я сражаюсь с коварным Бурундуляком, с огнедышащим драконом, который не пускает на Землю мою родную Цинцинеллу — мою сестру! Я побеждаю! Сестра Цинцинелла в восторге хлопает в ладоши, мы летим на Землю, в прекрасное Переделкино, к дедушке Чуковскому!

Иногда Бурундуляком был мой деда Миша. И я рубила ему голову настоящей шпагой — такой длинной штукой, которая помогает ботинки надевать. Взрослые называют её ложкой почему-то, но она на ложку совсем не похожа. На ней, на ручке, ещё есть голова какой-то тётеньки. Говорят, это Нефертити, египетская царевна.

Я вырасту и стану писательницей, как Чуковский. И не буду работать в заводской столовой — мама напрасно волнуется. Я буду героем — как Бибигон, как наши октябрята, как Рикки-Тикки!

На продлёнке я как-то раз нашла кольцо! Оно лежало на снежной утоптанной дорожке перед школьным крыльцом и сияло на солнце! Я подняла его и стала рассматривать. Золотое! Настоящее! С большим жёлтым камнем, прямоугольным. Самое удивительное, что моя мама ещё раньше нашла на улице такое же точно кольцо, только с малиновым камнем. Это просто чудо какое-то! Я завернула его в носовой платок и спрятала в портфель. А потом перепрятала в карман школьного фартука. А потом переложила в другой карман. А потом надела на палец. А потом опять убрала в карман. А потом показала девчонкам, Вичке и Любке. «Только никому не говорите! — сказала я. — Потому что это тайна!» Чтобы никто не подглядел, мы отошли подальше, под берёзы, ближе к забору, спрятались за кустом, и я показала им своё сокровище. И тут рука моя дрогнула, и кольцо выпало. Куда, куда оно упало? Мы стали шарить в снегу. Но ничего не находилось. Потом мы стали рыть бурые прелые листья под снегом. Рыли их долго, руки замёрзли и покраснели. А кольцо всё не находилось. Я копала под кустом и по сторонам… Но оно так и не нашлось. Как в сказке. Появилось волшебно и исчезло тоже волшебно. Или, может быть, Любка нашла и незаметно сунула его в карман? На Вичку я такое не думаю, а вот Любка… Или я напрасно — так про неё?.. Жалко кольца! Очень жалко! Ну, сама виновата. Нечего было хвастаться. Ладно, то, второе, что мама нашла, у нас останется навсегда!