Нина Дашевская - Я не тормоз

Чёрт знает, надо ли сдавать такое сочинение. Мне кажется, я там дальше ещё слишком много про себя написал, личного. Чего-то не по себе такое показывать кому-то. Да ещё оценивали чтобы.

На всякий случай написал и про Румату тоже.

Перечитал утром. Совсем с ума уже сошёл, с катушек съехал. Конечно, про Румату. А про Игната Волкова — бред, бред, только бы не увидел никто. Хотя совсем выбросить, сжечь — жалко.

Телефон. Домашний. Я не всегда даже трубку беру; мне обычно на мобильный звонят. А сюда чаще всего — «Добрый день, зубная клиника «Мастодонт». Или «Интервент». Или: «наш опрос займёт не более пятнадцати минут», они думают, человек может так легко выкинуть из жизни такую тучу времени на их вопросы? Так что обычно я игнорирую телефон. Но тут взял. И…

— Да, я вас слушаю, — сказал я.

— Будьте добры Румату, — сказал мне приятный мужской голос.

Пол поехал у меня под ногами.

— К-кого?

— Дона Румату Эсторского будьте добры.

Я положил трубку. Потом испугался, опять взял и стал орать туда:

— Да, подождите! — но там шли короткие гудки.

Что это было, а? Да, шутка. Конечно. Но кто мог знать, что я пишу про Румату? Прямо сейчас? Кто, откуда?!!

Мироздание или кто там со мной разговаривает. Что ты, чёрт возьми, имеешь ввиду?!!

— А ещё, мам, знаешь. Нам кто-то звонил непонятный.

— Кто? — без особого интереса спросила она, вытирая чашки. Зачем их вытирать? Это же просто вода, она потом сама высохнет.

— Не знаю. Спрашивали Румату, — осторожно говорю я. Не хватало ещё, чтобы она подумала, что я псих.

— А, — улыбается она, — надо же… Кто это был?

— Я не знаю…

— Надо было спросить. Это какой-то наш очень старый знакомый. Может, Серый… Или Каподастр.

— Кто? — они что, все с ума посходили?!

— Это наша походная компания, студенческая. Всех звали прозвищами почему-то… Каподастр — такая штука, на гитару надевается. Тональность менять. В общем, одного гитариста мы звали так, Каподастром. А папу все звали Руматой.

— Ой. Ой. Ого… А почему?

— Потому, — мама улыбнулась. Загадочно так. — Потому что он похож. И потом, работа такая, к разным народам ездить… И не влезать в их жизнь, наблюдать просто. Ты же читал Стругацких, знаешь, про что это?

Надо же. Мой папа — Румата. С ума сойти. Я, получается… Получается, я совсем про него ничего не знаю. В походы ходили… Каподастр какой-то. Ничего не рассказывали никогда, почему?…

Но всё же, всё же. Это совпадение, что именно сегодня позвонили. Когда я пишу и думаю об этом. Как это удивительно.

Чёрт. Чёрт, чёрт! Четверг же! У мамы спектакль. Значит, я должен был Лёвку забрать!

Аааа!

Мы летим с Костиком. То есть я лечу, а он пыхтит за мной.

— Не жди меня, — наконец, кричит он, — я тебя догоню!

Тыдым, тыдым, самокат скачет по трещинам, по жёлтым плиткам. Главное бордюры, не пропустить, нельзя падать. Я сосредотачиваюсь только на покрытии дороги; поставить ногу на трещину, толкнуться, не упасть, скорее, скорее!

Влетаю в ворота садика.

В группе темно. Что такое, где они?

На всякий случай объезжаю здание, заглядываю на площадку. Пусто, конечно.

Бросаю самокат у входа, влетаю внутрь.

Уборщица меланхолично трёт полы. В наушниках. Трёт не спеша, подтанцовывает.

Молодая совсем, студентка.

— Ты чего здесь? — вдруг увидела меня. — Все ушли.

— Как ушли. Лёвка. Не… Лёвка должен остаться.

— Ну, не зна-аю… Спроси там, — машет рукой неопределённо, — но всех разобрали.

Разобрали. Как сосиски в магазине. Ей и дела до меня нет.

Поднимаюсь на второй этаж через две ступеньки. И сталкиваюсь с воспитательницей.

— Ой, Игнат! Забыли чего?

— Как же… А где Лёва?

— Подожди, ведь Лёву забрали уже… Давно. Ты… У тебя всё в порядке?

— …кто забрал, — выдыхаю я. Пол теряет горизонтальность; я как-то сам теряюсь в системе координат, мир плющит. Это сон; так не бывает! И Лёвка. Так не бывает.

— Кажется… Игнат, я думала, он с тобой ушёл. Погоди, ты же сам приходил за ним!

Она что, совсем уже? Или это я с катушек слетел?!

Мы спускаемся по лестнице, и я чуть не падаю со ступенек, они подворачиваются под ногами.

Внизу, у дверей, меня ждут самокат и Костя Зайцев. А я и забыл про него.

— Заяц, слушай. Я ведь всё это время с тобой был? Да? Не уходил никуда?…

— Ты чего, — не понял Зайцев, — когда? После школы — да…

— Вы что, обкурились, что ли? — спрашивает воспитательница.

— Это вы обкурились, — кричу вдруг я, — я не забирал его! Где Лёвка!… Извините… Чёрт. Как это вообще может быть, как!!

— Может, мама его ваша забрала, — говорит Зайцев.

— Мама в театре. И она бы позвонила, написала!

— Нет, мамы вашей не было, — говорит воспитательница, — я думала, он с тобой!

Я открываю телефон. Пусто. Никаких звонков, только две рекламные смски.

Воспитательница белеет. Прямо я вижу, как белеет — сначала щёки, потом нос.

— С кем он ушёл? Когда? — спрашивает Зайцев.

— Вместе с Кирилловым они уходили… Прямо с площадки, с улицы. Большой толпой за Кирилловым пришли, родственники какие-то. И тут же Лёва уходил. Но я видела, он с тобой!

— А… Вы со мной говорили? — спросил я, уже совсем в порядке бреда.

— Нет, просто Лёва сказал — за мной пришли… Но я видела, как они уходили, правда, с Кирилловыми вместе, но Лёва бы не ушёл один!

— Может, он у Кирилловых этих, — предполагает Зайцев. — Адрес есть у вас? Телефон!

— Да, да, сейчас!

Она, конечно, перепугалась насмерть. Всё роняет из сумочки своей, вылетела косметическая коробочка, разбилась; как разноцветные мелки. Я смотрю и думаю — неужели всеми этими цветами она красит своё лицо?… Индеец она, что ли.

Совсем уже; сейчас нельзя о другом, только о Лёвке! Тогда он найдется. Не может не найтись. Если я буду думать только о нём.

Телефон мамы Кириллова недоступен. Но есть адрес. И я понимаю, что надо лететь туда.

Тут же мир обретает чёткие, понятные контуры: надо бежать!

…Мы с Зайцем на одном самокате. Это медленнее, вдвоём. И неудобнее. Он впереди, я толкаюсь и везу его, как Лёвку. Хорошо, что он лёгкий. Не могу же я бежать без него. Тем более, он сейчас явно лучше меня соображает. И когда дорога под гору, мы летим быстрее от общего веса; и я понимаю, не успею затормозить, если что. Ну и ладно. Только бы не открытый люк или не собака наперерез.

Влетаем во двор. Бросаю самокат в подъёзде; бегом на седьмой этаж, не до лифтов.

Звоню. Что я им скажу? Мальчика из садика смешно зовут Кирилл Кириллов, это всё, что я знаю о них. Кирилл в квадрате.

— Кто там?

— Откройте, пожалуйста, — бормочу я. Не могу собрать в голове, что сказать!

— Какие-то наркоманы, — ворчат за дверью. Не открывают.

А я бы сам открыл? Таким вот незнакомым, довольно взрослым уже парням, с таким вот выражением лица, как у меня?

Костя спокойно звонит ещё раз.

— Что надо? — спрашивают за дверью.

— Извините, это брат Лёвы Волкова, из садика, — спокойно и ясно говорит Зайцев. — Мы Лёву потеряли. Вы вместе уходили, не помните ничего?

Дверь открывается. Выглдывает неопределённого возраста тётка.

— Из какого ещё садика?

— Кирилл Кириллов здесь живёт? — спрашиваю я. Неужели это его бабушка, вот ужас!

— А, Кирюша, — расцветает вдруг она, — это соседи наши, вот! — и показывает на дверь напротив. Уф, значит — не его бабушка… Хотя она уже не кажется такой ужасной.

— Извините, мы номер квартиры, значит, перепутали, — вежливо так говорит ей Зайцев и звонит в другую дверь. Я перепутал, не он; я же первый добежал и звонил. Да, 71, а не 73.

В семьдесят третей квартире нам сразу открывают. Парень чуть старше меня. Светлый, лохматый. Я несколько секунд просто смотрю на него. А, вот оно что! Сразу становится легче, будто я уже нашёл Лёвку. Это был он, лохматый. Издалека воспитательница решила, что это я. Со спины мы, наверное, похожи. Так что хотя бы никто не свихнулся. А Зайцев тем временем выясняет у моего двойника:

— Кто забирал Кирилла из садика, ты?

— Да, мы все вместе… Не помню никакого Лёвы, сейчас спрошу.

Нам помогает уже всё семейство Кирилловых: и мама, и папа, и бабушка, и сам Кирилл Кириллов, и все рассказывают, перебивая друг друга:

— Да, мы вместе уходили, а Лёва мне сломал робота, а у него шапка была с кораблём, и у Артёма такая шапка, но это точно Лёва был… С папой.

С каким ещё папой?

— Папа в отъезде, — объясняю я.

— Ну, такой мужчина, высокий, борода у него… Седая…

— Какая ещё борода?!

Аааа, кто это, кто?! Седая борода. Какой ещё дед мороз увёл моего Лёвку?! Моего, моего, моего Лёвку?!!

— Может, знакомый твоей мамы? Из театра, — предполагает Зайцев.

Мне хочется его треснуть, с его спокойствием, его логикой, его заботой…