Леэло Тунгал - Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой

— Съешь прямо сейчас!

Парень удивлённо засунул в рот сразу два печенья — наверное, он не ждал, что его голод так быстро утолят — и с набитым ртом спросил «Чео?». Он хотел сказать «Чего?», но голод помешал.

— Ешь-ешь, — сказала я так ласково, как только могла, и парень сунул в рот ещё два печенья.

— Если ты поможешь мне затянуть ремешок на ранце, мы сможем сразу пойти к нам домой. Мама обещала сварить борщ, а он у неё всегда ужасно вкусным получается!

— Что ты гонишь! — сердито сказал парень — ему, наверное, было стыдно за свою нищету. — Я не голоден. На, забирай свои чёрствые пряники!

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Свен, — ответил парень. — А тебе какое дело? Покажи свой ранец!

— Здесь надо слегка подтянуть, но у меня не получается, — наставляла я Свена. — А меня зовут Кристийна. Скажи, ты очень страдаешь от нищеты?

— Какая, на фиг, нищета? — грубо сказал Свен. И лицо его покраснело.

— Думаю, мы могли бы тебя усыновить. У нас в семье ни одного мальчика. Мама будет ужасно рада, когда она сразу получит такого большого и крепкого сына. Не надо будет варить ему кашку и сидеть с ним дома.

— Перестань, — сердито сказал Свен. — Нет у меня времени с тобой болтать, меня парни ждут.

Двое чужих парней подошли к нам, невежливо держа руки в карманах.

— Пожалуйста, помоги мне надеть ранец, я немножко боюсь этих мальчиков, — честно призналась я.

Свен поспешно надел мне лямки на плечи и сказал:

— А теперь вали отсюда!

— Барышня хочет что-то сказать? — спросил ещё издалека один из невоспитанных парней.

— Пират, тебе помочь? — спросил другой.

— А, не берите в голову! — махнул рукой Свен.

На тротуаре осталось лежать что-то синее. Наверное, Свен уронил, когда поправлял мне ранец. Я пригляделась: это был красивый пластмассовый значок с изображением Старого Тоомаса, золотом по синему.

— Свен, ты свой значок обронил, — сказала я. Хотела отдать ему значок, но Свен повернулся ко мне спиной и сказал:

— Это твой значок. Приколи его на грудь и вали отсюда, ясно?

— Слыхала, тёлка, что Пират сказал? — прорычал львиным голосом тот, кто повыше, и сплюнул жвачку на тротуар.

Свен даже не попрощался со мной, он нагло двинулся с другими парнями к магазину. Знал бы он, какой борщ варит мама, пожалел бы! Ну и пусть. Если он предпочитает водить дружбу с такими глупыми мальчишками — его дело! У нас он быстро обогрелся бы, оделся бы прилично и даже научился бы себя вести. У нас даже Имби умеет говорить «Спасибо!». Мы с Хелен в девять месяцев ещё не умели. Правда, что за разговор ее «пасип!», просто маленькая вежливость.

Бабушка слушала мой рассказ, качая головой, а дедушка мрачно молчал, а потом заявил:

— Увезу-ка я лучше тебя в деревню — тут, я вижу, в школу ходить опасно!

— Увезёшь, как же! — вздохнула бабушка. — Ох уж эта жизнь, нигде спасу нет!

— Этот Свен по прозвищу Пират — гроза нашей школы, — важно объявила Хелен. — Ужасно противный и наглый парень!

— Ничего он не противный, — возразила я.

— В «Жизни животных» есть фотки куда более противных зверей. Может быть, Свен просто не знал, что вежливый человек благодарит за печенье.

— Уже в пятом классе — и не знал! — махнула Хелен рукой. — Что за детский разговор!

— Нет, я заметила, что у него не в порядке со слухом. Может, в младенчестве ему в ухо попала жвачка. А это не шутка! Кто знает, какими мы были бы, будь у нас жвачка в ушах!

Мама расхохоталась:

— Ну, с этим мне повезло! Я находила жвачку то в волосах, то на наволочке, то на ковре, но в ухо пока этот кусок резины не попадал никому!

— Когда я вырасту, стану ушным врачом! — решила я. Но тут заметила, что дедушка усмехнулся как-то горько, и добавила: — Нет, ушно-спинным. Или даже ушно-спинно-шейным доктором!

— Пасип! — пропищала Имби с маминых колен и протянула ручку к моему синему значку. Заполучив его, она сразу сунула значок в рот.

— Я бы хотела и детей лечить. Мама, может один человек выучиться на лекаря от всех болезней на свете?

Мама улыбнулась:

— Будь хорошей девочкой, тогда ты станешь лекарем от всех болезней для нашей семьи!

— Зубным врачом я не стану, но утешать больных могу! — продолжила я свои размышления.

— Послушай, маленький доктор, помассируй мне немного шею, — попросил дедушка.

Наверное, медицине тоже надо учиться с ран-него-раннего детства, как коровографии и собакодрессировке?

Мы с Хелен решили, что с сегодняшнего дня будем самостоятельными. А чего тут удивительного? Отец говорит, что уже в восемь лет он летом пас коров, а мама всего только в шесть лет самостоятельно ехала поездом в Вильянди к своей бабушке. А нас, уже грамотных девочек, дальше Ыйсмяэ не пускают!

— Сегодня совершим коротенькое путешествие, завтра чуть длиннее, а послезавтра ещё длиннее, — предложила Хелен.

— Так мы через год уже совершим кругосветное путешествие! — решила я. — К тому времени попробуем выучить какой-нибудь иностранный язык!

— Попробуй с одним автобусным талоном объехать вокруг света! — махнула рукой Хелен.

— Да и мама не разрешит, — вздохнула я. — А знаешь что, давай сегодня вдвоём навестим дедушку!

Дедушка уже вторую неделю лежит в больнице скорой помощи, у него какая-то ужасная болезнь спины, название которой звучит примерно как «радиатор». Мы уже три раза навещали дедушку, но каждый раз с мамой или папой. Я хорошо помню, как добираться до больницы: немножко проехать автобусом, немножко пройти пешком — тоже мне сложности!

— Но можно и в зоопарк сходить, — сказала Хелен. — Не знаю, этот медвежонок всё ещё крошка или уже подрос? Ах да, у нас нет денег на билеты. Ну что же, пойдём проведаем дедушку.

Конечно, у медвежонка в зоопарке посетителей хоть отбавляй, в том числе плохие мальчики и тёти, которые суют ему печенье, хотя это запрещено. Кормить дедушку не запрещено, но сам он сидит печальный и стесняется и злится, что его кормят как маленького. Он просится домой, но врачи считают, что ему почти месяц нужно полежать в больнице.

Я сказала Хелен:

— Давай не будем заходить домой, поедем в больницу с ранцами. А то вдруг нас не отпустят. А если знаешь наверняка, что не отпустят, то лучше и не спрашивать!

— Ежу понятно, что не отпустят. Тётя Цапля сразу напялит парик и свалит уход за ребёнком на нас, — сказала Хелен.

Тётя Цапля ходит к нам уже не первый день, и из-за неё наша жизнь стала намного скучнее. Мама готовится вскоре выйти на работу и приучает Имби к няне. Имби, может, и привыкнет к тому, что её называют просто бэби, но нам с Хелен странно, что тётя Цапля так и не запомнила наши имена и называет меня Керсти, а Хелен — Элле. Когда мы ей возражаем, она машет рукой и ворчит:

— Ну и жуткие имена нынче придумывают!

Внучку тёти Цапли зовут Керсти, а маму Керсти — Элле. Она сноха тёти Цапли и вообще нехороший человек, ленивая и неряшливая в придачу. Тётя Цапля в ссоре с этой ленивой и неряшливой Элле и хочет выставить её из своей квартиры, но не получается. Наверное, Элле очень тяжёлая.

Всё это тётя Цапля рассказывает нам, пока мы едим приготовленный мамой суп: сама няня не умеет открывать скороварку и ждёт, пока мы с Хелен вернёмся из школы. Хелен откручивает крышку, мы втроём едим, затем тётя Цапля надевает коричневый парик с блестящими локонами, на парик — шляпу и уходит домой. Если мама приготовила котлеты или ещё какое-нибудь блюдо на сковородке, тётя Цапля ожидает нас уже отобедавшей, с париком на голове, и сразу торопится домой, проверить, в силах ли она выставить сноху или всё ещё нет. С нами тётя Цапля оставаться не хочет, так как ей платят за уход только за одним ребёнком. Я лично довольна, что тёте Цапле не платят за уход за мной, так как я её слегка побаиваюсь. Мама говорит, что с тётей Цаплей надо быть очень обходительными, иначе нянька уйдёт, а где ты другую найдёшь? Когда тётя Цапля кинула в раковине мою чашку на чашку Хелен и у обеих отломились ручки, мама только застенчиво улыбнулась. Тётя Цапля заявила, будто детский сервиз изготовлен из эмалированной жести и глины. А мама сказала: «Наверно!» Мне такое обхождение не нравится, если с чашками так обходиться, в доме скоро не останется ни одной целой.

— Не знаю, как тётя Цапля откроет кастрюлю с супом, — сказала я сестре в автобусе.

— Пора ей становиться самостоятельной, — ответила Хелен. — Долго мы с ней нянчиться будем?

Больница оказалась на удивление пустой, в раздевалке не висело ни одного пальто, а гардеробщица сидела в углу и читала газету.

— Вы куда, деточки? — спросила она, глядя на нас поверх очков. — К дедушке? Так ведь, голубушки, приёмный час ещё не наступил, приходите часа через два. Или у вас очень важное дело?