Валеркина охота - Виктор Павлович Решетников

— Вставай-ка, эй, утиный заступник. Закоптили этих, айда за свежими… Аль не поедешь?..

Валерка вылез, протер глаза. Спросонья хотелось пить.

— Ну, чего киселеешь? Я все уж собрал, поехали. Сегодня не так густо будет, однако постреляем.

Плыли молча.

— Тебя на свое место, али еще где высадить?

— На свое.

Валерка выпрыгнул из лодки и, встав опять на островке, смотрел, как ходили под рубахой Федоровы лопатки, как вздымались весла.

Бросив на землю ватник, он сел, раздвинул ветки и смотрел, как умащивается в своем закутке Федор, всплескивает, качая лодку, шелестит листвой деревец.

Затихло. Валерка положил рядом патроны, зарядил ружье.

Больше он в этой бойне не участвует. Двух штук ему вполне хватит. Бог с ним, с костюмом. Пусть Федор своих коптит, а он убьет пару и хватит.

Загуляла по заводи плотва, всплескивая, высверкивая бочком, оставляя расходящиеся круги, которые тут же растворялись в глади воды. Медленно вечерело. В отдаленьи опять забахали выстрели, но уже не так часто, как вчера. Шевельнулся в своей лодке Федор, и чутко слышное пришло по воде его движение. Просвистели над лесом чирки, сделали круг, но, не снизившись, улетели на озера. Валерка отсидел ногу, распрямил и чувствовал теперь, как, холодя и покалывая, расходится кровь.

Низко, рядом, пронеслась пара крякашей. Валерка вскинулся, не намереваясь стрелять, все же схватил ружье. Раскатился дуплет Федора, уплыл на луга, на озера. Шлепнулись с разлета крякаши, чисто снятые выстрелами.

— А хорошо бьет «Гринер», — словно против воли восхитился Валерка. — Ловко он их. Мне бы такой дуплет, и на сегодня конец охоте.

— Ну, ты чего? Так и будешь пеньком сидеть? — Федор встал. — Чего не стрелял?

Валерка молчал.

— Ладно, одна твоя. Считай, что почин сделали. А вообще-то не летят, черти. Старый дурак, нужно было чучела взять — выставили бы сейчас, приманили. — Он недовольно бормотал, больше самому себе, чем Валерке, и опять зашумел, усаживаясь в лодке.

— «Одна твоя», — передразнил Валерка. — Нужна она мне, будто я сам не убью. «Почин сделали…»

Он взял ружье, завертел головной. «Я сейчас тебе тоже «одну твою» устрою».

Большая стая крякв круто заходила сверху. Свистя крыльями, утки облетели заводь, растянулись над замершим Валеркой и отвернули к Федору, охотники не шевелились: оба поняли, что стрелять не следует: кряквы сядут. И верно. С ходу, веерами распустив хвосты, плеская крыльями, стая расселась на воду. Утки затихли, ослушиваясь, сплылись в кучку. Федору, если стрелять, — дистанция предельна, Валерке — рядышком.

Он осторожно поднял ружье, выделил пару с боку стаи, чтоб не поранить остальных, и нажал спуск.

Шумно взлетели утки, раз за разом выстрелил Федор, сбив одну. Валеркины две, поникнув, остались на воде.

— Ну, вот! Это выстрел! Правда, по сидячим, зато сразу двух. — Валерка, точно вчера, разгорячился, возбужденно перезарядил ружье, победоносно глянул в сторону лодки: — Знай наших!..

А уже опять косячок кряквы пролетал над головой, словно прорвался заслон, расходился массовый лет. И хотя утка летела в основном высоко, Валерка стрелял, сбив в лет уже трех, потеряв счет Федоровым выстрелам, забыв все свои обеты, стрелял возбужденно и часто и, только истратив все патроны, спохватился, вмиг успокоился и сел, не обращая внимания на стрельбу Федора, на уток.

Стемнело, вышел на воду туман. Собрали уток, поплыли к своему берегу. Федор, веселый от удачной стрельбы, подсмеивался над Валеркой, а он, набросив на корзину ватник, понурясь, молчал. Ни о чем не хотелось думать. Вместо раскаяния была опустошенность.

Он принялся считать Федоровых уток, набросанных под ноги, но сбился и вдруг, замерев, уставился на Федоров сапог, которым тот расплющивал при каждом взмахе весел желтую утиную лапку.

Ужинали молча. Федор несколько раз пытался заговорить, но Валерка отмалчивался. После ужина Валерка, присев к костру, почистил ружье и, сунув его в чехол, унес в палатку.

Федор с ухмылкой спросил:

— Стало быть, окончена охота? Хватит?..

— Дядь Федь, поедем завтра домой. Правда, ведь хватит. Смотри, сколько набили. — Валерка глядел на Федора просительно, готовый на любые уступки, готовый побороть неприязнь, только бы завтра домой.

— А чегой-то нам на третий день ворочаться, коль собрались на неделю? — Федор зло прищурил глаза. — Харч есть, погода хорошая… живи, а?.. И вообще, вот что: надоел ты мне, паря. Я ведь и рассержусь так-то. Уток, видишь, не бей — это против закона. Вроде я мошенник какой али злодей. Перебью вот всех — американцам не достанется… Да что их, меньше после вчерашнего стало?! Ну!.. Меньше?!

…То-то, молчать и я умею, коль сказать нечего. Да и сам ты, что — лучше меня? А надулся…

— Да не надулся я, дядь Федь. Обидно, что мы как заготовители какие: набьем — коптим, потом опять. Словно и не охотники…

— А каких ты охотников хочешь? Конечно, заготовители. Не вести же ее каждую домой, если до дома-то пятнадцать верст, да все водой. А в Сибири охотники пушнину добывают — думаешь, таскаются с каждым зверьком? Дудки! Они прямо в лесу шкурки обделывают. Домой один легкий мех несут.

— Так они же сдают его.

— Сдай и ты. Что, у тебя кооператив уток не примет? Примет. А копченые — они дороже.

— Какая разница? Все равно нажива.

— Ну, совсем заумничался. Ты порох и дробь покупал?

— Ну.

— Вот те и ну. Чего же еще нужно? Деньги заплатил, теперь стреляешь, оправдываешь. Да чего говорить, идем спать. Завтра опять целый день птицу обрабатывать.

— «Оправдываешь, оправдываешь» — будто я для этого охотой занимаюсь. Это ты только все про деньги думаешь.

— Кончай, говорю! Нет тебе дела, о чем я думаю! Его еще с собой взяли, а он, словно на собрании, — эко, критику развел. Да чего тебе плохо-то? Много уток убили, так опять скажу — не стрелял бы. Да и одни мы, думаешь, такие? Округ вон не меньше нашего палили. Рассуди ты наконец, глупая голова: положено пять птиц за день. Ежели каждый день ходить — сколько