Станислав Рудольф - Птицы меня не обгонят

— Зачем?

— Чтоб отдать кроликов!

— Мне?..

— А кому же? Тебе или Вашеку. Только тебе, наверное, дома не разрешат, а ты как, Вашек?

Вашек неуверенно переступил с ноги на ногу, потом, надвинув шапку на лоб, сказал:

— Да что ты! Если я притащу их домой, у нас начнется такое родео… нет, наши насчет животных…

— Славечек… — заныл Милан, — значит, бери ты. Я с твоим братишкой уже говорил, он — «за».

— А почему у себя не оставляешь?

Милан в бессилии развел руками.

— Не могу. Это просто невозможно. Отец их выкинет. У меня жила галка Андула. Красивая такая. Один раз он обозлился, будто она стащила его запонки, и ее пришлось отдать.

— Ты ведь держал кроликов у школьного сторожа. Почему же забрал? — удивилась Мадла. — Он добряк, мог бы немного подождать…

— Он-то добряк… — вздохнул Милан, — только сторожиха вчера взбесилась: причитает, кричит, что он только и знает — нянчится со своими ангорскими! Заявила, что возьмет и заведет себе наседку с цыплятами. Вот и пришлось моим ушастеньким убираться оттуда. И морской свинке тоже.

— И она тоже здесь? — с любопытством спросила Вендула.

— Конечно.

— Покажи… — попросила она.

— Нет настроения.

— Милан, покажи… — присоединилась к Вендуле Мадла.

— Как маленькие… — фыркнул Милан, но коробку все-таки развязал.

Все помогали доставать свинку.

— Какая хорошенькая!.. — ахнула Вендула.

— Да? — Милану хотелось услышать это еще раз, словно она сказала ему что-то очень приятное, хотя эти слова относились всего-навсего к рыженькой зверушке.

— Ну-ка, Пузырек, покажи, какой ты красавец?

— Это «он»? — хихикнула Мадла.

— Конечно. Это пан Пузырек!

Все рассмеялись.

— Послушай, Милан, — повернулся к нему Славечек, — а на ужин он нам не подойдет?

Милан погладил свинку по нежной шерстке и сказал с явной гордостью:

— Еще чего! На ужин! Морские свинки несъедобны.

— А зачем они вообще? — с недоумением спросил Вашек.

— Так просто, ни за чем, — попытался объяснить Милан. — Красивые, и все тут.

— Гм… — сказал кто-то недоверчиво.

— А свинку ты тоже отдаешь? — вдруг спросила Вендула.

Милан неуклюже затоптался на месте, мельком поглядел на девочку и, опустив глаза, стал разглядывать носки своих ботинок.

— Свинку пока нет… Попробую, может, дома… С нашими трудно. Если бы Лилина не была такой чокнутой…

— Ваша Лилина собирается поступать в театральный? Да? — спросила Мадла.

— Не знаю. Мне-то что!.. Наверное!

— А еще брат…

— У меня свои заботы. Ну, Вашек, ты как?

— Нет, не могу. Я сказал. Отец меня на куски разорвет! Вот Славечек — тот может.

— Итак, дамы и господа, я беру их, — провозгласил Славечек. — Правда, дома будет легкий скандальчик, факт. Вместо того чтоб зубрить формулы, я являюсь с кроликами!

Милан улыбнулся. Завязал коробку и, сказав Вендуле: «Отдай!» — засунул морскую свинку себе за пазуху, а коробку протянул Славечку.

— Сыпь поскорей домой, не то мне их заморозишь!

— Тебе? А я-то думал, что уже «мне»!

— Тебе, тебе! Можешь их насовсем оставить. Только давай не задерживайся…

— Что ты меня гонишь, чего я там не видал!

Милан безнадежно махнул рукой:

— Делай как хочешь!

— Ну, Милан, если ты в конце концов из-за этих косматых образин не спятишь, я буду не я! — ужасалась Мадла.

— Знаешь, Мадлинка, каждый из нас чокнутый по-своему. Некоторые, например, еще в девятом в куклы играют…

Мадла обиделась. Подняла воротник и обиженно протянула:

— Ну и ладно, ничего в этом плохого нет!

— Конечно… — успокоил ее Славечек. — Мы даем грудным деткам куклу, чтоб не кричали «уа-уа-уа!».

— Погодите, погодите, мальчики, скоро вам будет не до шуточек. Еще несколько месяцев, и начнете вкалывать до одурения.

— Вам директор уже раздавал анкеты? — спросила Мадла.

— Ага… вчера! Ох, у меня ноги зябнут! — затопал ногами Славечек.

— Беги домой! — посоветовал Милан. — Согреешься. Ну и что же ты, Вендула, написала?

— Или в экономическую или в двенадцатилетку.

— Молодчина, все по-умному! — закивал головой Петер.

— Это почему?

Петер самоуверенно тряхнул длинными патлами.

— Да потому! Неужели не ясно? Если в экономическую сыпанешься, то зашагаешь в школу, если, конечно, возьмут…

Славечек понял, что должен вмешаться:

— Главное, дорогуша Петер, что у тебя все пройдет как по маслу!

— Ага! Что касается Петера, его не иначе приведут на вступительные под звон литавр!..

— А ты, Вашек?

Вашек развел руками, пожал широкими плечами и наконец провозгласил, что будет каменщиком, как отец и дед.

Славечек с умным видом погладил подбородок.

— Ну да, это вполне естественно, — сказал он серьезно. — Я где-то недавно прочел, что в связи с твоим решением вокруг домов начнут возводить более прочные леса. Чтобы могли тебя выдержать!

Вашек не реагировал. Вашек был спокойный парень.

— А ты, Милан?

Милан молчал. Вендула его толкнула:

— Ты что написал?

— Я… ничего.

— То есть как?

— Обыкновенно. Я не буду отдавать директору анкету.

— Не дури. Ведь куда-то идти надо…

Вместо нудных длинных пояснений он опять пожал плечами.

— Мне пора. Приветик. Вечером дай им поесть! — сказал он Славечку. — Хотя бы корку хлеба.

Милан повернулся и пошел. Ребята с удивлением смотрели ему вслед.

— Что это с ним? — тихо спросила Вендула.

— Не знаю.

Славечек не мог объяснить этой странной перемены в товарище.

— Выпендривается, известное дело! — оценил поведение Милана Петер.

— А может, у него неприятности…

Все молча смотрели вслед удаляющемуся Милану, пока он не исчез за углом обшарпанного дома.

Беседа стала напоминать порванные рыболовные сети, в ячейках которых то тут, то там блеснет уклейка. Надежда на веселый обмен мнениями лопнула, словно воздушный шарик. Ребята расстались.

«За последние несколько месяцев у нас дома все изменилось. Лилина валяется на диване и читает свои дурацкие книжонки, мама ходит на цыпочках, чтоб, не дай бог, Лилинку не побеспокоить, а папа ворчит, потому что не может прочесть газету, полежать на диване, включить телевизор, не смеет курить и разговаривать во время еды, не смеет ни то, ни это, ни пятое, ни десятое потому, что это может помешать Лилинке. Лилинка Мразкова зубрит театральные роли!

А потом являюсь домой я. Я стал вдруг казаться всем страшно противным, невыносимым, ужасающе невоспитанным: «О, господи, что только из этого мальчишки будет?!»

Никогда еще я с такой неохотой не возвращался домой. Каждый раз, когда я берусь за ручку двери, у меня такое чувство, что я задохнусь.

Я задыхаюсь на нашей кухне, даже если там иногда открывают окно, задыхаюсь везде, куда ни приду, мне больно от того, что близкие не понимают меня…»

— Какое у тебя настроение, папа? — спросил Милан, выслушав пятнадцатиминутную лекцию о том, что из школы надо приходить вовремя. Он и не пытался особенно возражать. — Я был у Божьей коровки в кабинете. Помогал ей.

— У Божьей коровки? — ужаснулась мать.

— У нашей классной руководительницы Броучковой. Мы ее так прозвали.

Мама укоризненно покачала головой.

— Кроме того, отметки могли бы быть поприличней. В голове одно озорство. А потом удивляешься…

— Мама…

Плотина маминых советов и указаний была, видимо, сильно подгнившей. Поток ее слов хлынул неудержимо. Хорошо еще, что характер у Милана незлобивый. Отряхнется, как щенок, и в памяти не останется даже воспоминания о нудных нотациях.

Он повернулся к отцу.

— Выкладывай, что произошло! — бросил отец коротко.

— Ну вот, опять я горю синим пламенем! — разочарованно заметил сын.

Отец отложил газету и с подозрением спросил:

— Что-нибудь в школе случилось?

— Да нет…

— Тогда в чем дело?

Милан медленно, не спеша полез к себе за пазуху, вытащил перепуганную свинку и сказал:

— Вот в чем.

Лилина на диване испуганно завизжала:

— Крыса!

Милан сочувственно поглядел на нее:

— Как обычно, пальцем в небо!

Отец с матерью не понимая глядели на зверька. Потом оба начали выспрашивать, где он его взял.

— Выменял за тех двух ангорских кроликов… Можно мне его у себя оставить? Мама… скажи!

— Меня от него тошнит! Какой противный! — кричала Лилина. — Пускай он этого урода немедленно выкинет! Мама, вели ему!

Милан счел себя кровно оскорбленным.

— Послушай-ка, дорогая сестрица, — произнес он медленно, не переставая гладить свинку, — если бы ты была такой красавицей, как Пузырек, тебя избрали бы «Мисс 2000 года». Только тебе повременить придется!