Егорушка в школе - Баршева Марина Сергеевна

— Верно! Вот молодец, ты всегда хорошо придумаешь.

— Мы с Леней понесем, мы — самые большие.

— Нет, я понесу.

— Нет, я!

— И я хочу!

— По очереди понесете, ребята. Идти далеко. Все успеете. Ну-ка, Володя и Леня, идите сюда.

Володя с Леней стали рядом. Взялись за руки крест-накрест.

Егорушка сел, как на стул, а руками обнял их за шеи, чтоб легче было нести.

И так пошли.

В венках. Опутанные цепями — желтыми, зелеными, красными.

Впереди несут Егорушку. И он в венке. Золотой венок.

— Песню, ребята! Веселей будет идти.

Шагали ребята.

Крутилась за ними легкая пыль.

Блестели на солнце золотые венки и цепи. Далеко разносились звонкие ребячьи голоса:

— …Куем мы счастие людей…

Встречные сторонились.

Самый любимый Егорушкин урок — рисование.

Читать еще не научился. Писать — еле-еле.

А вот рисовать — это он умеет. Сразу понял.

Что хочешь, нарисует.

Сегодня Любовь Николаевна сказала:

— Ребята, нарисуйте про свой дом, про свою семью, кто что хочет.

Дежурный раздал бумагу, карандаши — рисуй!

Егорушка послюнил карандаш. Рамочку нарисовал.

Разукрасил синим и красным.

Потом стал рисовать.

— Что это ты, Егорушка, нарисовал? Никак лошадь?

— Эх-ма, лошадь! Уж ты и скажешь. Любовь Николаевна. Разве не видишь? Кот это… Ваську я нашего нарисовал.

— А я человека умею рисовать, — сказала Аня.

— Ну, человека чего тут уметь. Сейчас и я нарисую.

Опять послюнил.

Кружок наверху. Другой побольше — внизу. Вверху две палочки. Внизу две палочки. Готово дело.

Человек. И с руками. И с ногами.

Еще послюнил.

Вот и дом человеку готов.

На крыше труба. А из трубы дым, дым… завитками.

Над трубой солнце. Круглое, красное солнце. И свет от него во все стороны тоже красный.

— Егорушка, — говорит Любовь Николаевна, — как же человек будет жить в этом доме? Посмотри-ка: человек-то больше дома.

Посмотрел Егорушка. Подумал. И то правда: голова у человека вровень с крышей.

— Ну, я ему голову поменьше сделаю. Сейчас резинкой сотру. Только и делов.

Деревья около дома стал рисовать.

Сломает карандаш. Починит. Послюнит. Порисует. Опять сломает… Опять починит…

Весь лист изрисовал.

— Еще бумаги дайте. Я сейчас трамвай нарисую.

— Нет, уж довольно рисовать, — сказала Любовь Николаевна. — отдохните. Сейчас будем рассказывать. Ну-ка, про свой рисунок кто расскажет?

— Я!

— Нет я!

— Любовь Николаевна, можно я?

— Я про кота нашего расскажу.

— Послушаем, ребята, что Егорушка расскажет.

— У нас в деревне крысы здоровые… во какие! Вот раз наш кот — его звать Васька — под сундук так и лезет, так и лезет. А не подлезть ему — голова не пускает. Танюшка, — это мою сестру так звать, — подняла сундук. К-а-а-к оттуда, выбегли три крысы! А он, Васька-то, как припустится за ними!

— Что ж, поймал?

— Нет, куды! Они под печку схоронились.

— Теперь ты, Аня, расскажи, что нарисовала.

— Я про ребеночка нарисовала. Это наша жиличка пошла вечером на черный ход, а там ребеночек маленький. И в одеяльце. А на одеяльце бумажка приколота. Написано: «Звать Владимир».

— Куда ж ребеночка дели?

— Жиличка его взяла заместо сына. Она когда и мне дает с ним водиться. Я люблю водиться. Он маленький… Вот и все. Больше я не знаю, чего рассказывать.

— Теперь я расскажу — про пожар!

— Любовь Николаевна! Лучше я! Интересное какое! Про жуликов.

— Нет, я про трамвай! Я видал, он с рельсов сошел.

И пошли рассказывать…

До вечера бы не переслушать. Да Любовь Николаевна сказала:

— Теперь давайте придумывать задачи.

У Кати сразу готова задачка:

— Сидело на дереве 4 воробья. К ним прилетело еще 4 воробья. Сколько всех стало?

И сама же сосчитала:

— Всех воробьев стало 8.

— И я придумал, — кричит Шурка. — Сидело на, дереве 4 волка. К ним залезло еще 4 волка. Сколько всех стало?

— Эх-ма! — говорит Егорушка. — А волки-то по деревьям не лазят. У нас в лесу они по земле бегают.

И стал свою задачу рассказывать.

И каждый придумывает. Да потрудней старается.

Только какую трудную ни придумай, Егорушка сразу решит. Поднимает руку и кричит:

— Я срешал!

Долго придумывали. Считали. Каждому ведь хочется.

— Ну, отдохните, — сказала Любовь Николаевна. — Идите в зал поиграйте.

Шумят. Кричат. Топочут.

Гул стоит.

А ребятам хоть бы что. Каждый сам кричит, других и не слышит.

Хочется побегать, а нельзя. Тесно.

На собрании решили не бегать, столкнуться можно. Вот не послушались, бегали. И что же?

У Бориса на лбу шишка.

Пете Сидоркину нос в кровь разбили.

Сене Митяеву зуб вышибли.

А уж так, так хочется побегать!

Хорошо бы и ножку девчонкам подставить — опять нельзя! Они сейчас в учком наябедничают — тогда разделывайся. А сами, сами не слушаются. Тихонько, тихонько, как мышки, вдоль стен бегают, в салочки играют.

И Егорушка не слушается. Выбежал из класса. Раскатился на полу, как на льду. Их ты!

— Шурка! Минька! прокатите меня! Потом я вас.

Присел на корточки.

Шурка, и Минька за руки его потащили. Покатили.

Егорушка как на салазках.

Вон там в мяч играют.

Мяч тугой, здоровый. Так и летает. Так и летает. Только поспевай — лови! Скакнул здесь, скакнул там, а сейчас на другом конце скачет, и все за ним скачут.

Егорушка у всех под ногами вертится. Сам, как мячик, прыгает. Уж так хочется хоть разок поймать да самому вверх подбросить.

Д-з-з-з-и-н-н-н-ь!..

Зазвенело стекло. Осколки посыпались на пол.

И сразу сделалось тихо.

Все замолчали. Столпились. Смотрят на окно. На осколки. На дежурную учительницу.

— Дошалились, — говорит она. — Разбили стекло… Как же это вы, ребята, так неосторожно? Кто разбил?

Никто не отвечает. Только шепчутся.

— Здорово бабахнул. Вдребезги.

— Она разбила. Я видал.

— Что ты врешь! Она не играла. Всегда на девочек…

— Сам ты разбил.

— У меня и в руках-то не было мяча. Я только смотрел.

А учительница опять:

— Что ж вы молчите, ребята? Кто умел разбить, должен уметь и сознаться. Надо набраться храбрости и сказать.

Опять молчат. Верно, тот, кто разбил, храбрости набирается.

И вдруг… тихонько так. Голос дрожит.

— Я… разбил…

Вон тот маленький мальчик. Рыженький. Стоит весь красный и пояс руками крутит, крутит.

— Я нечаянно… хотел в потолок, а он в окно… Он сам скакнул.

— Эх, мальчик! Надо быть осторожней. Теперь нечего делать — придется тебе заплатить за стекло. Скажи родителям.

Заговорили:

— Попадет ему!

— Влетит!

— Поделом. Не бей!

— Стекло дорогое.

А Лиза что-то шепчет Кате.

— Скажи, скажи.

— Ну что ж, и скажу.

И сказала.

Немножко боялась, и голос дрожал, а все-таки сказала:

— Это неправильно ребята… Мы все играли… Почему один Егорушка будет платить? Он нечаянно… Пускай и мы будем платить.

Тут все загудели. Заспорили.

— Так как же, ребята, — спросила учительница, — один Егорушка заплатит за стекло или все?

— И мы!

— Все!

— Пускай все платят!

Только Сеня Митяев ворчал:

— Сам разбил — сам и плати. Этак и мы все разбивать будем.

А Петя Сидоркин дернул Егорушку за вихор и сказал.

— Эх ты, стекольщик!

И опять все стали веселые.