Владимир Марченко - Подорожники

– Давай вместе. Я – буду толкать, – предложила девушка, приобнимая его за плечи. Он взял её руку с тонкими холодными пальчиками и пытался согреть. – Что-то я замёрзла от молока.

Начал моросить дождь. Георгий пытался придумать выход из ситуации. «Телега не нужна. Её можно бросить. Отволочь в кусты лесополосы. Кинобанки можно спрятать. Деньги… Он понесёт. К утру, они преодолеют десять километров. В принципе можно дойти до бригады. Там передохнуть в сторожке».

– Я спрячу кинобанки, и мы пойдём. Согласна? Есть второй вариант. На том поле солому сволокли. Огромная скирда. Залезем в нору, дождёмся утра. Утром кто-нибудь поедет. Попросим довезти. Директор узнает от конюха, увидевшего лошадь без телеги, пошлёт за нами машину или конюха.

– Я – за второй вариант, – говорит Надя, сдерживая стук зубов. – Замёрзла сильно.

Георгий Сидорович поёжился, передёргивая плечами, продолжал:

– Прячу кинобанки в лесополосе. Веду Надю по полю. Она спотыкается. Часов у меня нет. Смотрю на Полярную звезду, ищу Большую медведицу. Возможно два часа. У Нади жар. Вырыл нору в соломе. Сижу. Надо что-то делать. А вдруг умрёт. Такая она мне стала родная, хоть плачь от жалости. Что-то или кто-то меня как будто бы подкинул. Вылез я из соломы. Пошёл за скирду. Что вы думаете? Стоит трактор ДТ с волокушей. Аж подпрыгнул. Повозиться пришлось. Пускач ревёт. Двигатель раскручивает, но не запускается. Топливо есть. Всё в норме. И всё же зарокотал он, дорогой. С большим трудом умостил Надю в кабину. Она сознание теряет. Ничего не понимает. Прижала к себе свой мешок и отталкивает меня.

– Что дальше? – нетерпеливо спрашивает Лёха. – Спас девушку? И не поцеловались ни разу?

– По деревне еду. Грохот, сами понимаете, на всех парах. Это счас асфальт, а тогда песок и мурава – по проезжей части улиц. Положили Надю. Я – мешок с собой, в киносеть. Утро. Рано. Никого. Кинобанки выгрузил. Хоть кому бы сдать. Надо было на почту везти, а я знаю? Куда? Приехал на мотоцикле киномеханик, взглянул на банки.

– Где ещё одна?

– В трактор. Нет.

– «Кардинал Ришелье», – называет номера частей. Я – не соображаю. Потерял в темноте.

– Акт пишем на Григорьеву, – Начальник этой конторы приходит… Акт составляют. Говорю, что поеду и найду этого «кардинала». Спрашивают Надю. – Подвёл человека по монастырь. И директора подвёл. Везде и во всём виноват. Не могло же банку с лентами ветром укатить. Там она лежит. Недалеко от телеги. Беру акт и читаю. Двенадцать тысяч рублей. Поймите, говорю, человек при смерти лежит. Он не виноват. Это я потерял. На неё написали. Найду я сейчас. Поеду и привезу. Ругались, ругались. Тут пришёл какой-то дядя. Неведома, кто и откуда. Потом я узнал из райкома инструктор. Попёр на меня, что называется буром. Телегу покатил, как говорят. Наглец. Пошёл к трактору. Он меня хватает за рукав. Дёрнул я его, он – упал. У меня наган выпал из кармана. Какие-то тётки со швабрами стояли. Визг. Крик. Набросились на меня и связали. Сижу связанный, и оправдываюсь. Меня никто не хочет за честного человека признавать. Банки нет. Лезут мешок открывать. Ору им – не имеете права! Это государственные деньги. А у меня никаких документов с собой нет. Всё в машине оставил.

На мотоцикле приехал милиционер. Выслушал. Всё понял. Позвонил в совхоз наш. Сообщил, что да как. Мне трубку дал. Я – добавил, что Надю в больницу уложили, без памяти она. Кинобанку я в лесополосе потерял. Сейчас пойду деньги сдавать в сберкассу. Милиционер помогает. Требует деньги пересчитать. Подписали мне бумаги.

– Нашли банку? – не утерпел Тишин. Мне показалось, что он чем-то недоволен. Резко встал, посмотрел на часы и покачал паяльную лампу, пытаясь определить, сколько осталось в бачке бензина. Скирдин продолжал рассказ, который я немного приукрасил, снабдив малозначащими пояснениями и дополнениями.

– Куда же она денется. Поставил я трактор на место. Милиционер уехал с этой лентой. Пошёл я пешком. Несу запчасти. Милиционер вернулся. Душевная милиция. Довёз меня до гаража. Что Надя? Через три дня приехала. Сын у нас и дочь. Юрка из армии должен придти. Обещал в марте…

Тишин включил переноску и резко придвинулся к сидящему Георгию Сидоровичу.

– Так вот ты каков, – усмехнулся Лёха. – Фантазёр. А вы тут уши развесили. Сидим. Слушаем. Наврал он. Не так всё было. Расскажите, пожалуйста правду, как всё было на самом деле.

– Так и было. – удивился наш спутник, почесал небритый подбородок.

– Тебя удавить надо! Тварь ползучая.

Мы с трудом оттащили Тишина к борту. Удивлённо смотрели на парня и Скирдина. Пожилой мужчина вёл себя довольно странно. Никодимов откинул брезент. В ночной тишине сверкали на чистом небе звёзды. Очень далеко, в степи просматривался одинокий свет фонаря или прожектора. Вероятно, это был полевой стан бригады.

– Что случилось? – недоумевал Никодимов. – Расскажи, Алексей.

– Нет уж. Пусть он поведает свою историю. Только честно.

– Я – всё рассказал, – дёрнул плечом мужчина. – Если ты, что-то знаешь, так и расскажи, где я неправ, что не так.

– Расскажу. – Загорячился Тишин, вынимая сигареты, и усаживаясь на борт кузова. – До Нового года есть время, но пить я с ним не буду. Почему? Потому. Сволочь первого сорта. Вот он кто. Прикидывался добреньким…

– Поясни, – потребовал я, рассматривая лёд в ведрах с водой. Мы надеялись, что вода не замёрзнет вся. Изредка прогревали её, чтобы утром залить в двигатели, не тратя много времени на таяние снега.

– Оскорбляешь человека, а мы ничего не можем понять из твоих слов, – Закурил и Никодимов, подталкивая солому к кабине.

– Не хотел я. Но придётся. Так вот – это. Мой отец. Биологический, так сказать. Только сегодня я с ним познакомился.

Мы молчали. Скирдин удивлённо качал головой. Тишин нервно курил.

– Вот каков наш коммунист, член группы народного контроля. …Хорошо. …По порядку. Всё было так. Мать была без сознания. Она простыла раньше, а в дороге её стало плохо. Этот козёл воспользовался бессознательным состоянием девушки.

– Не хотел. Так получилось. Мы лежали рядом… Поженились.

– Молчи, тварь. Пока я тебе башку не пробил. Это было бы ничего. Эта скотина не только потерял кинобанку, но ещё и залез в денежный мешок, разрезав его по шву, а потом склеил. Ты думал, что никогда, и никто не узнает, что ты вор. …Какой ты мне отец? Но вот ещё что. На суде. Был товарищеский суд. Он ничего не сказал в мамину защиту. Получилось так, что деньги украла она. Никто не верил в то, что она смогла это сделать. Директор совхоза выплатил убытки из кассы. Директор получил выговор. …Мама уехала меня рожать к бабушке. Она знала, что деньги ты украл – насильник, но молчала и терпела. Надеялась, что признаешься. Она тебя любила очень. Всю жизнь. До самой смерти. Я случайно нашёл два письма от её подруг. Ничего не понимал. Когда этот рассказал о кинобанках, тут я прикинул, что и к чему. …Но меня после службы занесло именно сюда. Мы с Иваном приехали. Он-то местный. Предложил мне погостить у него. Познакомил с девушкой. Так вот и остался. Мог сто раз уехать. Почему оказался в одной организации с ним, да ещё и вот так встретился с папашей.

– Алексей, хватит шутить. Не смешно. – Говорил Георгий Сидорович. – Это какое-то совпадение. Я ни виноват. Денег я не брал никаких. Приедем. Надя подтвердит. Мы поженились после того, как она выздоровела. Это ты зря наговариваешь. Никуда не уезжала Надежда. Забеременела на второй год… Лишку выпил?

– Срок давности. – Нехотя сказал Никодимов. – Ничего ему не будет, выговор заработает. Ну, из партии вышибут. Набьём мы его поганую рожу. Тебе легче не станет. Поверь мне. Он с этим жил. Разбогател за счёт девчонки. …Сиди. Не дёргайся. Замёрзнешь. А мы потом отвечай за тебя, как за человека.

– Хватит шутить. Не первое апреля. – Взмолился Скирдин.

– Вот это встреча… – удивлялся я, думая, как жила эта девушка, веря и надеясь в справедливость. Может, это была такая любовь? Скирдин сухо рассмеялся. Лёха отвернулся. Мы подавленно молчали с Никодимовым. Настроение было испорченным основательно.

– Как фамилия у твоей матери?

– Жилякова. Надежда Фёдоровна Жилякова.- ответил Тишин.

– Моя Надя – Григорьева. Слушать надо лучше. Внимательнее. Совхозов Новостепных много и у нас в крае, и в Казахстане. Твоя мама, где работала? … Не помнишь. Попался ей подлец, а вы тут на меня насели.

– Простите, Георгий Сидорович, виноват я. Перепутал…

– Хорош, сынок. Папу не узнал. – Усмехнулся Никодимов.

Мы грели воду. Перед обедом пришёл бульдозер и грейдер. Выпили немного, но голова болела от бензиновой гари. Тишиных стало трое. Раиса родила девочку.