Айрин Хант - Недобрый ветер

— Если эта девчонка тебе надоест, только скажи — я ее из дому не выпущу.

Лонни быстро взглянул на меня, потом перевел глаза на Дженни. Мы оба как в рот воды набрали и от бабушкиных слов стали пунцовыми. Дженни принесла с плиты кофейник, чтобы снова наполнить чашку Лонни. Он обнял ее и привлек к себе. Она нагнулась и чмокнула его в лоб. Оставшись с Лонни вдвоем, мы еще долго говорили о Джое. Что будем делать, если в Чикаго его не окажется? Уверенность Лопни передалась мне, его слова вселили в меня надежду.

— Нет никаких оснований считать, что он умер от голода или холода. Слава богу, нигде не обнаружен труп русоголового мальчика — я запросил почти все города Небраски. Вряд ли Джой смог уйти далеко на запад. Если бы он решил оставить наш штат, то пошел бы только в Чикаго, домой.

— А что, если он подался обратно на Юг? Ему ведь нравился Пит Харрис, и Эдвард С., и… Эмили.

— Я связался с Харрисом, — ответил Лонни. — Если Джой у них объявится, Харрис тут же даст мне знать. Он не на шутку всполошился, услышав, что Джой исчез.

— Вы что, звонили с междугородной в Батон-Руж? — изумился я.

Лонни тратит на нас слишком много денег. Смогу ли я когда-нибудь расплатиться с ним?

— Ну и что, пустяки. Мы найдем мальчика, чего бы это ни стоило.

Весь вечер я просидел в большом кресле-качалке. Лонни придвинул качалку к плите, а сам уселся верхом на стул.

— Дженни тоже любит так сидеть, — улыбнулся я и спохватился: не собирался говорить о ней, само собой вышло.

— С меня берет пример. С детства подражает мне, точно обезьянка, да и мой малыш делал то же. — Он нагнулся и закрыл задвижку в плите. — Пора ей носить платья и сидеть на стуле, как подобает женщине. Ведь взрослая уже. Надо будет с ней поговорить.

— Очень смышленая девочка, — сказал я как-то нетвердо, потому что думал в тот момент о других ее достоинствах, вспоминал прикосновение ладони к ее гладкой щеке.

Лонни подался вперед, оперся подбородком на спинку стула.

— Ты ей как будто нравишься, верно, Джош?

— Не знаю, может быть. Знаю только, что она мне нравится. Вы не сердитесь?

Он глубоко вздохнул. Я уже раньше заметил, что Лонни иногда вздыхает так, будто ему что-то давит на грудь. Однако, когда он заговорил, голос у него был веселый.

— Да нет, все в порядке, я не сержусь. Вы уже оба в таком возрасте, когда влюбиться ничего не стоит. Так оно и должно быть, никуда от этого не деться. Помню, я впервые разрешил Дэви самому перейти улицу по дороге в детский сад. Знал, что рано или поздно это должно случиться, однако натерпелся страху. — Он помолчал с минуту, а затем продолжал: — Ты парень правильный, Джош. Будь это не так, я бы не позволил Дженни проводить здесь столько времени.

— Понимаю.

— Ты больше чем на год старше ее. Она еще не дружила с мальчиками, а ты, наверное, уже имеешь в этих делах какой-то опыт.

Я потупился.

— У меня никогда не было знакомой девушки. Я всегда их боялся, а Дженни почему-то совсем не боюсь.

— Ну а та женщина — с серьгами?

— Это Дженни вам рассказала?

— Да, вскользь обмолвилась. Спросила, не дам ли я ей денег на дешевенькие серьги. Джош, мол, знал одну красавицу, которая их носила.

Я промолчал.

— Тебе не хочется говорить о ней? Ну и не надо. — Он улыбнулся и встал со стула. — Пора в постель — ты еще не окреп.

Следующие несколько дней мало отличались друг от друга, только Дженни теперь навещала меня в платье и сидела на стуле так, как, по мнению Лонни, должны сидеть юные леди. Мы говорили о многом, но ни словом больше не обмолвились о любви, о серьгах и других щекотливых вещах.

Каждый день я караулил почтальона, Я знал свою вину и чувствовал, что не заслуживаю письма — сам-то долгие недели упрямо отказывался писать родным. Но ради Джоя я готов был смирить гордыню: важно узнать, есть ли у них сведения о нем. Я все больше склонялся к предположению Лонни, что Джой мог отправиться домой, и надеялся, что это подтвердится.

«Они, наверно, никогда меня не простят, — думал я. — Ну и пусть, переживу, лишь бы Джой был цел и невредим, лишь бы знать, что он сыт, в тепле, под крышей».

Письмо принесли дождливым утром, когда я был дома один. Оно было адресовано Лонни, я сразу узнал мамин почерк. Я вертел конверт в руках и видел комнату в родном доме, маму за столом, видел, как она пишет это письмо…

Первой пришла Дженни, а Лонни вернулся лишь к ужину. Мы стояли, не дыша, пока он надрывал конверт. В нем оказалось еще одно письмо, Лонни передал его мне, а сам стал читать вслух то, что было адресовано ему.

У родителей не было вестей от Джоя с того времени, как мы покинули Батон-Руж. Мама писала, что каждый день ждет письмеца от нас, но как будто мрачная бездна поглотила обоих сыновей. Она благодарила Лонни за меня и просила сразу дать ей знать, если мы отыщем Джоя. Часть письма Лонни прочел не вслух, а про себя, потом медленно сложил листки и, покачав головой, сунул их в карман пиджака.

Когда я раскрыл мамино письмо ко мне, Лонни ушел из кухни и увел Дженни. Оставшись один, я долго не решался начать читать. Кто знает, что в этом письме?!

Наконец я включил лампочку, свисавшую с потолка, и развернул убористо исписанный листок. В самом начале мама уверяла, что по-прежнему меня любит; ей не будет покоя и счастья, пока мы с Джоем не вернемся домой. Потом она писала об отце: я, мол, его не узнаю — от забот и, волнений он стал на вид глубоким стариком. Он нашел какое-то место — работа временная, неприбыльная, но и на том спасибо, а то от вынужденного безделья отец едва не рехнулся. Китти устроилась машинисткой в конторе; она шлет мне привет, просит отыскать Джоя и вместе возвращаться домой. «Сестра так тебя любит, Джош! И она, и мы с отцом страдаем, когда от вас нет вестей». Дальше мама писала о своей работе, и вышло у нее это так смешно, что я невольно заулыбался — в прежние времена мама часто шутила, смеялась и умела рассмешить всех. «Мой дорогой мальчик, твоя мать водит компанию с подозрительными элементами, Я откликнулась на объявление в газете и теперь даю уроки музыки жене одного чикагского гангстера. Это скромная и красивая молодая женщина, но у нее никаких способностей к музыке. По-моему, ей одиноко, и она напугана. Она ко кие привязалась и платит за мое общество, а не за преподавание. Она очень щедра и великодушна. Она нашла мне еще пять учеников, так что дела наши поправились…» В конце письма говорилось: «С того дня, как вы ушли из дома, отец ни одной ночи толком не спал. Прошу тебя ради нас обоих простить его и постараться понять все, что произошло».

Я перечитывал письмо третий раз, когда Лонни и Дженни вернулись в кухню. Дождь за окном усилился, свинцовые капли барабанили в стекла. Лонни зажег керосиновую лампу и уселся в кресло-качалку возле плиты. Он ненавидел яркую лампочку без абажура, свисавшую с потолка, предпочитая ей старую керосиновую лампу. Она давала мягкий, приятный свет, но ночь была такой пасмурной, что даже домашнее тепло и уют не могли развеять уныния. Дженни включила радио, которое в последнее время не уносила из кухни, чтобы я мог слушать его днем, когда оставался один. Играл оркестр, женский голос пел дурацкую песню о том, что жизнь похожа на вазу с черешней. Дженни с минуту слушала, потом, сморщив носик, нашла другую станцию. Мы развалились в креслах, не очень-то прислушиваясь к передаче. Но внезапно одна фраза приковала наше внимание. Мужской голос сказал: «…беспризорные дети на дорогах…» Мы навострили уши. «…Это все растущая армия, — говорил диктор. — Зимой по стране бродят сотни беспризорников, главным образом мальчиков-подростков. Изредка попадаются и девочки. Среди этих бродяжек много таких малышей, что диву даешься, как они еще живы. Эта малолетняя армия рекрутируется во всех концах страны. В городах, где безработный отец не может прокормить их. На фермах, где семьи разоряются из-за низких закупочных цен. Беспризорные дети не знают, куда идти и зачем. Бредут без цели, стучатся в чужие двери, где их могут встретить подаянием или бранью, устраиваются на ночлег в пустой таре или в песчаных пещерах. Они прыгают в товарные вагоны, при этом десятки гибнут или становятся калеками; путешествуют на попутных машинах, попрошайничают, воруют, дерутся из-за куска хлеба. Они голодают, одеты в лохмотья, часто болеют от недоедания и недосмотра. Им бы жить в теплых и уютных домах, ходить в школу. Вместо этого в дождь и стужу они бредут по дорогам, каждый день подвергая себя смертельной опасности… Сегодня у нас, в пригородах Омахи, от сильного ветра и проливного дождя рухнула крыша заброшенного амбара, и дубовые перекрытия придавили четырнадцатилетнего подростка. Мальчика доставили в больницу. Врачи считают его состояние критическим. Вызванная на место происшествия полиция обнаружила, что в последние три дня в амбаре укрывались от непогоды еще восемь детей, пятеро из них, по свидетельству врачей, страдают различными формами истощения. Среди них — двоюродные братья двенадцати лет из Де Мойна, штат Айова; десятилетний мальчик из Чикаго, который, по описанию репортера, похож на русоголового ангела. Старое банджо заменяет ему арфу…»