Илья Дворкин - Бурное лето Пашки Рукавишникова

Дед засуетился, стал делать ненужные, расплывчатые движения, Пашке даже показалось, что он провёл рукой по глазам.

— Спасибо, — сказал он наконец тихонько, — спасибо, мы вас ждать станем… вместе, с козлом вместе… Приезжайте!

Дед взял козлика на руки, погладил его и торопливо, будто боялся, что ребята передумают, полез в шалаш.

И что-то бормотал при этом — ласковое и непонятное.

Мальчишки, хорошо выспавшиеся на бахче, шли уже довольно долго.

Жёлтое солнце упало за горизонт, как пятак в копилку. И долго ещё в том месте шевелились прозрачные розовые лучи. Потом лучи побледнели, надломились и далеко-далеко, на самом краю степи, осталась только алая узкая полоса. И сразу же, будто включили зеленоватую лампу, засветила полная луна.

Степь сделалась странная, таинственная и опасная.

То, что казалось гладким зелёным бесконечным лугом, стало совсем не гладким.

Налились чёрным густым цветом какие-то провалы, высветлились, засеребрились плоские бугры.

Мальчишки сами не заметили, как прибавили шагу, они почти бежали.

Вдалеке показались жёлтые дрожащие огни.

Их становилось всё больше и больше, и вот, наконец, засветился впереди чёткий островок человечьего жилья.

— Это Кайманачка, — сказал Пашка, — мы дошли, Джамал, дошли, слышишь!

— Не дошли ещё, — буркнул Джамал, — ещё пилить и пилить. Километра два будет.

Пашка тихо, счастливо засмеялся.

— Два километра! Что такое два километра. Мне кажется, мы целую тыщу сегодня отмахали.

— Во даёт — тыщу! — Джамал повертел головой.

Он был не склонен к преувеличениям, он даже хмурился, но Пашка-то прекрасно видел, что губы его так и растягиваются сами собой в счастливую улыбку. Дошли всё-таки! Добрались.

Пашка поднял над Джамалом руку с торчащими пальцами и выросли над тенью головы рога — получилась чертовщина какая-то.

Джамал расхохотался.

— Увидит кто — в обморок упадёт, — сказал он.

Показались крайние дома Кайманачки, зачернели какие-то приземистые, длинные сараи.

— Это, конечно, замечательно, что мы пришли наконец, но как же мы твоего батю или маму в этой темноте искать станем? — спросил вдруг Джамал.

Пашка думал о том же.

Мальчишки остановились.

— По домам, конечно, глупо ходить, — задумчиво сказал Пашка. — Я считаю так: нам надо найти гараж. Там, наверное, кто-нибудь есть. Сторож или механики какие-нибудь, слесаря.

— Попробуй его найди, этот гараж, — пробормотал Джамал.

Но тут им повезло. Гараж они нашли быстро. Правда, гаражом назвать это было нельзя — просто стояло под открытым небом множество машин. Стояли впритык — нос к носу, и никакого сторожа, никаких механиков. Было тихо и пустынно.

— Давай номера будем глядеть. Батин номер ЛЖ тридцать четыре — сорок восемь.

— Спички бы достать.

— А мы в какой-нибудь кабине посмотрим. В кабине должны быть, там такой ящичек есть для разного барахла, справа.

Мальчишки открыли кабину первой попавшейся машины, пошарили там — спичек не было, открыли другую, третью.

В ночной тишине лязг открывающихся и захлопывающихся дверей разносился резко и гулко, как выстрел.

Пашка полез в следующую кабину.

И тут случилось такое… Такое, что и рассказывать не хочется; Случилась нелепая, глупая и неожиданная история.

Пашка в темноте надавил нечаянно локтем на клаксон, гудок коротко взревел; и тут же, будто только и ждали этого сигнала, из ночи выскочили люди. Много людей с фонарями. Кричащие, сердитые, они окружили мальчишек, схватили их и куда-то поволокли.

Пашка и Джамал настолько растерялись от неожиданности и страха, что слова не могли вымолвить. Они слышали, как люди кричали:

— Наконец-то попались, ворюги!

— А я-то на Парамонова грешил, думал, он мои шведки спёр! Прости, пожалуйста, Парамонов.

— Да ладно уж!

— То-то всё пропадает: то лампочку вывернут, то свечи.

— Ты видал, видал, как они по кабинам шарили! Я за ними давно слежу!

— У-у, жульё чёртово! И совсем ведь шкеты ещё. Ну, завтра им отцы вломят, завтра узнаем, чьи они, такие умные!

— Да вы что, товарищи! Что вы! Никакие мы не жулики! Мы спички искали. Я батю своего ищу и маму! — тонким голосом закричал Пашка.

Он всё ещё не пришёл в себя, говорил торопливо и нескладно.

— Тамбовский волк тебе товарищ! Батю он в кабине ищет, видали! Батю со спичками ищет! Или маму!

— Ну, ловкач!

— Да, батю! Рукавишников ему фамилия! Он шофёр.

— Слыхали?! Про Рукавишникова пронюхал. Рукавишников про своего малого каждый день рассказывает. Его Пашкой зовут, он у него в Питере остался. Они с женой только про него и беседуют!

— Правильно! Я ж он и есть. Вот он я! — радостно и облегчённо закричал Пашка. — Я из Ленинграда приехал! То есть из Иртышгорода сейчас, даже с Иртыша, с баржи. Мы с бахчи идём.

— Во нагородил, парень! Во заврался — в огороде бузина, в Киеве дядька: баржа, бахча, Ленинград. Чёрт-те что!

— Да что ты с ним разговариваешь, с паршивцем, врёт же всё, как сивый мерин.

— Тащи их в амбар! Утром разберёмся.

Ошеломлённых Пашку и Джамала затолкнули в пустой тёмный амбар, и дверь захлопнулась. Потом снова отворилась, чья-то рука деловито влепила Пашке затрещину и с грохотом хлопнула дверью.

Загремел снаружи засов, и голоса стали удаляться.

Пашка, дрожащий от оскорбления и злости, со стиснутыми зубами бросился к двери, замолотил по ней кулаками, ногами.

Он вопил какие-то злые, непонятные слова и снова бил и бил в глухую толстую дверь. Но снаружи была одна лишь равнодушная тишина. Одна тишина.

Наконец Пашка не выдержал. Он сел на пол и разревелся.

Он поджал под себя ноги и ревел, раскачиваясь, как молящийся турок.

Он добирался сюда, в эту Кайманачку, через всю страну, проехал тысячи километров, прошёл десятки, попадал в беду, встречался с опасностями, чуть не сгорел, мог утонуть — и всё для того, чтоб добраться сюда.

И вот добрался.

Как последнего жулика, заперли под замок, оскорбили, надавали по шее.

— У-у, собаки! У-у, гады! — подвывал Пашка.

И вдруг сразу замолчал. Резко, будто ему рот заткнули.

Он услышал, что Джамал смеётся!

Это было так неожиданно и обидно, что Пашка замолчал и изумлённо вытаращился в темноту.

— Ты… ты смеёшься?! — прошипел он. — Тебе смешно? Смешно, да?

— Ты чудила, Пашка! Ревёшь! Тебе радоваться надо, а ты ревёшь!

— Чему радоваться? Что нас под замок засадили, радоваться? Что мне по шее наложили, радоваться? Что жуликом обозвали, радоваться? Радуйся, если можешь!

— Пашка, ты мать и отца нашёл! Чудак! Ты слыхал, что они говорили? Ведь батя твой и мама здесь, понял? Радоваться надо, Пашка!

— А ведь правда! — Пашка неуверенно улыбнулся в темноте. — Правда ведь… Они говорили… Точно. Я слыхал.

— Конечно! Утром всё выяснится. Смеяться будут, — говорил Джамал.

Но Пашка вдруг снова нахмурился.

— А вдруг их сейчас нету здесь? Вдруг они куда-нибудь уехали на несколько дней? Пока разберутся, нам знаешь что будет? Нам не знаю, что будет! Плохо будет!

Джамал притих. Такое ему в голову не приходило.

Мальчишки молчали и думали.

В амбаре пахло сеном и ещё чем-то неуловимым, но приятным.

Глаза постепенно привыкли к темноте, в щели светила луна, мальчишки уже различали лица друг друга.

— Мальчишки!

Пашка вздрогнул, приподнялся. Джамал завертел головой.

— Мальчишки, вы здесь?

Шёпот раздавался совсем близко. Казалось, кто-то притаился здесь рядом, в амбаре.

— Ты кто? Что здесь делаешь? — прошептал Пашка.

— Я вас выручать пришла. Вам удирать надо.

Теперь Пашка понял, что голос слышится снаружи.

Он подполз к стене, приник глазом к щели и в лунном неверном свете увидел девчонку. Тоненькую, как карандаш. Ту самую, что вместе с ними тушила в Иртышгороде пожар. Это было так невероятно, что Пашка затряс головой.

Но девчонка не исчезла. Это было не привидение, а настоящая, живая девчонка. Та самая, ошибки быть не могло.

— Ты как здесь очутилась? — спросил Пашка. Он чуть не сказал «Чур тебя, чур!», но вовремя удержался.

— А я здесь живу. В Кайманачке. А в Иртышгород я с маманей на базар ездила. Это ж совсем рядом, двадцать пять километров всего! Мы ещё вчера вернулись. А чего вы тогда сбежали? Все вас искали. Сказали, тебе медаль дадут. Такую специальную пожарную медаль. Я слыхала. За геройство, говорят, на пожаре, а ты сбежал. Теперь фигушки получишь.

Девчонка трещала, как пулемёт. Всё это она выложила сразу, одним махом, тихим свистящим шёпотом.

— А я вас сразу узнала. Ещё когда вас сюда волокли. Во, думаю, здорово, ему медаль, а его в амбар под замок. Хи, хи, хи!

— Чего ж ты не сказала, что знаешь нас!