Тамара Михеева - Лысый остров

Я вдруг заметил, что мы стоим посреди города, на Белой дороге, а вокруг нас уже стали собираться люди. Зое оглянулась, глаза её наполнились весёлым ужасом, и она умчалась прочь. Я растерянно посмотрел на людей, окруживших меня, и внезапно со всей силой понял про нас с Зое, что уже ничего нельзя остановить. И тут же увидел в толпе Киро. Лицо его было бледно, глаза горели…

…Мы разговаривали с Зое обо всём. У неё был пытливый ум и чуткое сердце. Ей было интересно всё! В каком доме я живу, какие деревья растут рядом с домом, в какие игры я играл в детстве, как я разговариваю с дельфинами, почему я ростом ниже анулейских мужчин, а голос у меня такой громкий, откуда у меня шрам на руке и как я смог победить рысь.

Сначала мне казалось странным, что ни Зое, ни старика Хоту не интересуют мои вещи, все те мелочи цивилизации, которые, по книгам, так нравятся диким племенам. Я показывал им компас, термос, зеркало, фонарик, но не встречал с их стороны восторга.

— Хорошие вещи, помогают человеку, — говорил Хота и возвращался к своему гончарному кругу.

Зое смотрела терпеливо и вежливо, тихо улыбалась и вела меня смотреть на гнездо ласточек, на маленькие водопады, на логово рыси с новорождёнными котятами. Но больше всего нам нравилось бывать в Доме Людей-со. Так анулейцы называли скальную гряду, которая тянулась вдоль города. Я никогда не видел подобного хаотичного нагромождения гигантских камней. Будто великаны играли в кубики разных размеров.

Зое взбиралась с глыбы на глыбу с ловкостью горной козы, мне было стыдно отставать от неё. Пришлось преодолевать страх и инстинкт самосохранения. Мы забирались на вершину, садились на горячий от солнца белый камень и смотрели сверху на город и лес, лес без края. Только где-то правее горизонта желтела тоненькая полоска. Видимо, это Холмы. И если добраться до них, то Посёлок будет найти нетрудно. Но когда мы сидели с Зое здесь, на вершине Дома-со, было ощущение, что мы с ней далеко-далеко от всего мира, как на другой планете. Что нет рядом ни молчаливого Хоты, ни красивого Киро, ни Центра и моих дельфинов. Никогда в жизни никого я так не любил, как Зое. Может быть, только маму.

„… Люди-со — это первые люди на земле, те, которых родила Дельфиниха-Мать. Они были огромного роста, выше деревьев, такие большие, что головами доставали до Дома Богов. Люди-со были мудры и терпеливы.

Они быстро научились слушать ветер и понимать море, языки трав, птиц и деревьев. Они нашли огонь и заставили служить себе. Трудна была жизнь первых людей на земле, но они никогда не враждовали, не ссорились и во всём помогали друг другу. Они жили так дружно, что тёмные силы, позавидовав им, наложили заклятье на их детей, и дети их стали малы ростом, и каждые новые дети рождались всё меньше и меньше. Люди-со с высоты своего роста уже не могли разглядеть их. При каждом движении человек-со мог раздавить около десятка детей своих и внуков. Чтобы избежать этого, люди-со замерли, перестали двигаться. Они так долго лежали и сидели без движения, что в конце концов окаменели. Их тела превратились в камень, камень много веков терпел ветер и воду, порастал мхом и кустарником, покрывался снегом, поливался дождём. Сейчас уже трудно увидеть в очертаниях каменной гряды гигантского человека“.

Семерых детей родила Дельфиниха-Мать, семь каменных хребтов на Лысом острове. Теперь я понимаю: то, что мы называем Хребтом Дракона, нависающим над морем недалеко от Посёлка — это тоже скелет человека-со, только поменьше. И когда мы летели на вертолёте над островом, то видели то в одном, то в другом месте такие каменные нагромождения, хребты, разрезающие лес. С высоты они и впрямь напоминают великанов, которые лежат на земле, раскинув руки и подогнув колени…

…Я сильно путаюсь и сбиваюсь. Из памяти стирается даже то, что дорого человеку и что он не хочет забывать. И, видимо, всё-таки милейший Павел Сергеевич что-то колет мне, от чего мозг притупляется и не хочет работать. Отдыхайте, мол, Андрон Михайлович, не тревожьтесь…

Забыл вот рассказать, что через две недели после того, как я покинул Посёлок, однажды утром (я уже совсем окреп и мог ходить) послышался стрёкот и шум, ещё далёкий, странный и знакомый. Он волной надвигался на Город, и в Городе началась паника. Матери хватали своих детей, уводили в дома, запирали окна и двери, тушили костры и печи. Не прошло и десяти минут, как город опустел, словно вымер. Я хотел было бежать на гору, убедиться, что не ошибся, что это действительно вертолёт, но Зое, прибежавшая с улицы, втолкнула меня в дом и стремительно захлопнула дверь.

— Тушите огонь, громкая птица!

Хота уже потушил огонь в печи и был сейчас старчески спокоен. Он обнял испуганную Зое и поцеловал её в макушку, будто с поцелуем желал передать дочери часть своей твёрдости и спокойствия.

— Это за мной, — растерянно сказал я, понимая, что Лист и Мумука волнуются. Я растерялся, потому что не предполагал, какой переполох поднимет в городе обычный вертолёт. Я хотел выйти, но Зое вцепилась мне в руку. В широко распахнутых глазах — сплошной ужас. Она лепетала что-то так быстро и взволнованно, что я даже не мог разобрать слов.

В общем, те минуты, в течение которых лётчик мог заметить меня, если бы я был на улице, были потеряны, гул мотора утих…

Я стряхнул руку Зое, потому что был зол, но она такими жалкими глазами посмотрела на меня, что стало стыдно.

Город скоро снова ожил, но анулейцы ходили настороженные, притихшие, детей из домов не выпускали, не разводили костров, ничего не обсуждали. Весь день было непривычно тихо, тревожно и как-то грустно. Я понял, что с вертолётом, который здесь называли громкой птицей, связана у анулейцев какая-то давняя беда, рассказ о которой передавался из поколения в поколение, но говорить об этом было нельзя. Я пытался расспросить Зое, но она отмалчивалась; приставал к Хоте — он сказал:

— Не надо вспоминать плохое и говорить об этом вслух, даже если это было давно. Тем более к ночи.

Так я ничего и не узнал. Вертолёт ещё несколько раз тревожил анулейцев. Чем дольше я здесь жил, тем чаще меня искали. Меня мучила совесть: обо мне волновались в Посёлке, и я сильно нарушал покой анулейцев.

Зое как-то после очередного „налёта“ спросила:

— Ты сказал тогда, что птица прилетает за тобой?

— Да. За мной.

— Она хочет тебя убить?

— Нет, Зое, нет! — я поцеловал её. — Это не совсем птица, это… Ну, как же объяснить? Это такая машина, вроде той, на которой твой отец делает горшки, только она умеет летать…

— Нет! Ты не знаешь! Она убивает!

— Зое… когда-то давно, может быть, такие птицы принесли вам много горя, но эта птица другая… Ну вот, смотри! У тебя в доме живёт рысь, она добрая, ты можешь её погладить, она ест с руки и помогает вам пасти коз. А в лесу живут злые рыси, одна из них чуть не убила меня! Рыси разные, и птицы разные. Понимаешь?

— Да… — не сразу ответила Зое. — Ты приручил эту громкую птицу?

— Не я… мои друзья. Они волнуются за меня. Думают, что я погиб в лесу, и вот ищут.

— Зачем искать, если погиб?

— Ну… вдруг не погиб. Они надеются.

Зое как-то отодвинулась.

— Они любят тебя.

— Да. Наверное.

— А… там есть женщина, которая тебя любит?

— Нет, Зое, нет. Там никого нет. Только друзья и дельфины…

…Много узнал и увидел я, живя у анулейцев. Хота научил меня лепить горшки. Оказалось, что это очень непросто, и Зое посмеивалась над моей неловкостью и кривобокими кувшинами, но зато когда получилась более-менее приличная посудина, Зое бережно взяла этот кувшин и сказала:

— Оставь его мне. Ты уйдёшь, я буду гладить и целовать его, ведь он сделан твоими руками.

И тогда я подумал, что надо возвращаться.

Ещё помню два случайно подслушанных разговора. Первый — Хоты с молодым Вождём.

— Хота, — сказал Вождь сурово, хотя годился ему в сыновья. — Зачем ты хочешь, чтобы люди видели тебя слепым? Зачем ты притворяешься менее зрячим, чем ты есть?

— О чём ты, мой Вождь?

— Ты знаешь, не лукавь. Твоя дочь и чужеземец.

Хота долго молчал, потом заговорил спокойно и вдумчиво:

— Мы не властны в своем сердце, мой Вождь. Даже ты, даже я. Что уж говорить о юной девушке, души которой впервые коснулась любовь. Разве я своей властью отца или ты властью закона сможем остановить движение Солнца или ветра? Никогда. Их сердца, как Солнце, как ветер. С самого начала я видел, что происходит, но только и смог, что наблюдать за движением.

— Но он из другой земли! Он, может быть, даже из крысиного народа!

— Чужеземец говорит, что крысиного народа давно не существует. Боги наказали их за злость, и они вымерли. Их теперь даже никто не помнит.

— Радостная весть, но всё-таки… — голос Вождя смягчился, — Зое — красавица, она может найти себе лучшего мужа среди своего народа, зачем ей чужеземец?