Сергей Иванов - Ольга Яковлева

— Понимаешь, вот так у него: всё на волоске держится. Кто-нибудь чихнёт не как надо — и готово!..

— Правда?! Лёля не ответила.

Потом Ольга стала поливать цветы, а Лёля Познанская кормила старика ботаники и разговаривала с ним спокойным-спокойным голосом, каким только с больными разговаривают.

А Ольга поливала. У старика ботаники цветы полить — это не простое дело. Воды уходит, наверное, не меньше ведра. Горшки и на окнах сто. л-, и на специальных деревянных полках, и подвешенные к потолку, спускаются оттуда зелёными щупальцами, и наоборот — снизу, из большого дощатого ящика, ползут кверху по тонким верёвочкам.

Ольга то нагнётся ниже земли, то влезет на лесенку (такие бывают в библиотеках). Она поливает, конечно, без всякой минеральной подкормки: не до того. Поливает, а сама незаметно для себя прислушивается к тому, о чем Борис Платоныч с Лелей говорят.

— …нет-нет, спасибо, девочка! Будь любезна, не неволь! Я совершенно сыт.

— Ну, пожалуйста, не хандрите, профессор! Я вас оставлю без компота!

— Нет, Лёля!

Так у них разговор и топчется на одном и том же месте. Всё время они толкуют про «покушайте — не хочу». Да ещё про Потапова (это милиционер, который Огонькова разыскивает).

Ольга на минутку перестала поливать и, незаметно загибая пальцы, стала считать, сколько времени нет Огонькова. Выходило: сегодня пятый день! Ольга прямо за голову схватилась. А старик ботаники… как он только терпит?!

— Ну хотите, я ещё раз Потапову звякну?

Старик ботаники молчит, ничего не отвечает Лёле. Конечно, он хочет — чего тут спрашивать! Но ведь ясно же: никаких новостей нет. Потапов, если бы узнал, — сразу же им! А потом они звонили всего час назад.

Эх, Генка, Генка! Если б он хоть одним глазком мог глянуть на то, что творилось тут по его милости. Но Огоньков ничегошеньки не знал и гулял себе по белу свету.

Прошло ещё немного времени. Зажгли в комнатах свет. Ольга успела малость отдохнуть после цветов, и тут звонок у двери начал дзинькать и телебомкать — это стали приходить ученики старика ботаники.

Первой пришла синеглазая женщина с тёмным усталым лицом. Её звали Елена Григорьевна — Ольга сразу запомнила: так же звали учительницу из второго «Б». Лёля тихо спросила в прихожей:

— Ну как?

— Не клеится ни черта! — Елена Григорьевна сердито махнула рукой. — А-а, ладно об этом! Он-то как там?

— Весёлого мало.

— Что? Ты думаешь…

— Да ничего я не думаю, Лен! Не хочется мне о таких вещах-то думать…

Потом почти что вместе пришли двое мужчин. Один пальто вешал, а другой в это время и позвонил.

Один был высокий и большой. Когда здоровался с Ольгой, её рука будто совсем пропала у него в ладони. Евгений Михайлович — так его звали. Он был лысоватый, но зато курчавый. «Сам кудрявый, без волос, а румянец во весь нос», — вспомнила Ольга и улыбнулась.

А ещё у Евгения Михайловича была борода. Она ровно и густо тянулась от уха до уха, словно линия стриженых кустов в парке.

Григорий Григорьевич — другой ученик — был невысокий, сухой. Когда с Ольгой за руку здоровался, она каждую косточку свою почувствовала. А ходил он легко, как учитель физкультуры. Не то что Евгений Михайлович. Тот тяжело ступал, аж листья у цветов вздрагивали.

В общем, все четверо учеников были такие разные, будто специально их кто подбирал!

Но едва входили они к Борису Платонычу, как становились… одинаковые. Не одинаковые, конечно, это ясно, а всё-таки какие-то очень похожие. Ведь старик ботаники был их учителем. И они при нём как бы притихали. Притихали и ждали, что он скажет.

В школе Ольга ни разу не видела, чтобы к нему так относились. Там все при нём шумели, галдели. А если строем шли, то не строем, а просто ватагой. Даже Ольга к нему так не относилась. Она любила старика ботаники, а ещё больше просто жалела. Но чтобы уважать его, как настоящего учителя, как Наталью Викторовну, например…

Это при ней все в классе становились как бы одинаковыми — тихими-тихими. И все ждали, что она сейчас скажет. Она, может, ничего такого особенного и не говорила, просто: «Садитесь, откройте тетради. Будем проверять домашнее задание». Но всё равно класс её слушал, слушал — потому что это не кто-нибудь, а Наталья Викторовна говорит!..

А сейчас вдруг Борис Платоныч сделался настоящим учителем. Пришедшие так с ним и здоровались: «Здравствуйте, учитель!» или: «Здравствуйте, профессор!» И тихо отступали назад, чтобы дать место другому. А Ольга, затёртая в уголок, смотрела на это во все глаза и удивлялась.

Тут старик ботаники что-то сказал — Ольга не поняла, — и вдруг все засмеялись. Лёля и Елена Григорьевна пошли на кухню, принесли тарелки с едой. Они все четверо ели прямо стоя, держа тарелку в левой руке, а вилку в правой. Не потому, что сесть было некуда, а, как видно, выполняя условия какой-то старой своей игры… Хорошо хоть, что Ольга сидела. Она могла поставить тарелку себе на колени.

Вдруг на свет откуда-то выплыла бутылка (Ольга потом прочитала название: «Водка петровская»).

— Внимание! — воскликнул Григорий Григорьевич. — Кто больше? — и вынул из кармана крохотную стеклянную чашечку. Ну буквально кукольных размеров.

И вдруг у каждого из них оказалось в руках по такой чашечке. И у старика ботаники тоже.

Григорий Григорьевич разлил всем. Но так малы были эти чашечки, что, казалось, в бутылке вина ничуть и не убавилось. Они церемонно чокались и наклоняли значительно головы, как в кино, когда чокаются большими бокалами шампанского. Говорили друг другу: «Вы позволите?.. О! Ну конечно!.. Если только вы не возражаете, коллега…» И ещё они перебрасывались какими-то своими, особыми словечками и то и дело фыркали. Потом кто-нибудь говорил: «А помните, Борис Платоныч, а помните?..»

Ольга смотрела на всё это как на представление и, сама не понимая чему, улыбалась. Хотя было немного досадно, что её забыли.

Потом Ольга вдруг поняла, какое было у них осторожное веселье. Конечно: ведь они приехали сюда совсем не для того, чтобы шутить, и не для того, чтобы есть картошку, которую она им почистила, и не для того, чтобы пить из крохотных своих чашечек… Борис Платоныч — они приехали к нему. И именно сегодня, потому что боялись, что послезавтра или даже завтра могут его не застать.

Вдруг старик ботаники кашлянул раз, другой. Так всегда покашливают, когда собираются что-то говорить. И в то же время хотят, чтобы наступила тишина. Тотчас же стих разговор. Тарелки неподвижно повисли в воздухе, а бутылка в окружении кукольных чашек притаилась где-то на окне между цветами.

Старик ботаники начал говорить. Его изменившийся голос звучал тихо, но ясно. Слова, входившие в комнату, были крепкими, понятными и видимыми, как вещи. Никогда и никто раньше так при Ольге не говорил.

Когда потом, через много дней, она пробовала повторить для себя эту речь, ничего у неё не получалось. Но Ольга чувствовала, что слова старика ботаники живут у неё в душе, что она их помнит!.. А вот повторить не могла…

Ученики старика ботаники слушали его почтительно и грустно. И не шевелились, словно боялись вспугнуть что-то. А кругом, отовсюду, к старику ботаники тянулись растения. Казалось, они тоже слушали. Ловили каждое слово его — учителя и доктора, — как листьями ловили солнечный свет, а корнями воду.

Старик ботаники стал говорить отдельно каждому своему ученику — словно давал наставление перед дальней дорогой. Оказалось, он знал, что каждый из них делает. И теперь, в последний раз, старался подтолкнуть их на правильный путь. Он говорил им об их работе. Голос его был уверенный и твёрдый.

Таким вот Ольга и вспоминала его потом — Бориса Платоныча Огонькова, профессора ботаники.

И ещё старик ботаники сказал-попросил: пусть Генка будет жить с Лелей, и пусть его новую незаконченную книгу закончит Женя — Евгений Михайлович.

Всем было понятно, почему он так говорит… Но никто не стал уверять его, что, нет, мол, нет! Каждый знал: это правда. И старик ботаники этого не боялся. И значит, не надо было для него врать.

Потом стали тихо расходиться. Только Лёля осталась. На улице все трое попрощались с Ольгой за руку. Их дорога была к метро, а Ольга сразу повернула в переулок.

Уже давно стемнело. Горели фонари и окна в домах. Студёный снег визжал под ногами, как живой.

На следующий день они с классом ходили в театр. Деньги на билет Ольга давно сдала и теперь за делами позабыла, что они именно сегодня идут, седьмого декабря.

Пообедали все вместе — и продлёнщики и домашники. И даже Наталья Викторовна и воспитательница из продлённой группы Зоя Васильевна с ребятами ели.

Настроение у всех было преотличное: в кукольный театр тоже трудно попасть — почти как в цирк. А продлёнщики к тому же радовались, что не будет обычного режима дня.