Ико Маран - Хоботок по прозвищу Слоняйка

Когда она поравнялась с Мурляной, вовсе не намереваясь сворачивать в школьный двор, кошка воскликнула:

— Хоботок, добрый вечер! Ты куда собрался в такой поздний час?

Хоботок даже не ответил на приветствие — настолько он был выведен из себя. Но он все же остановился и сказал:

— Я собрался на реку Лимпопо.

— Куда, куда? — не поверила Мурляна своим ушам.

— Лимпопо, — повторил Хоботок и хотел продолжить свой путь.

— Погоди! — повысила голос Мурляна, что случалось с нею очень редко. — Лимпопо совсем в другой стороне!

Хоботок остановился и спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Хоботок, дорогой, а глобус на что? Ты думаешь, только для мух, чтобы им было, где отдыхать! Вовсе нет! Такой взгляд лженаучный.

— Так в какой же стороне Лимпопо? — нетерпеливо спросил Хоботок.

— Ты хочешь, чтобы глобус явился сюда? Нет, братец, нам придется самим пойти к нему. Идем!

И Мурляна зашагала с поразительной для своих семи тысяч лет грациозной походкой.

Хоботок, волнение которого улеглось и переросло в безразличие, машинально потопал за ней.

Миновав бесконечные лестницы и коридоры, они пришли в живой уголок, в котором хранились и пособия по географии. Не успела за ними захлопнуться дверь, как их оглушило приветствие:

— Дур-рак! Дур-рак!

Зеленый попугай радостно махал крыльями и ласково вращал глазами. Он был несказанно рад, что видит Хоботка, потому что Хоботок был его любимец. Хоботок поднял голову. Дружеское приветствие попугая стряхнуло с него безразличие. Ему вспомнился первый школьный день с его маленькими недоразумениями и огромной надеждой стать когда-то большим и умным. Какой это был чудесный день!

Да, большим и умным… Умным Хоботок уже стал, и теперь он знал, что большим не станет никогда. Как бы хорошо он ни учился, он не вырастет ни на один сантиметр. А Сийм будет расти, и чем больше, тем меньше он будет понимать Хоботка. А это так грустно, что дальше некуда.

Хоботок почувствовал жжение в уголках глаз, он тряхнул головой — на пол упали две капли.

Мурляна деликатно отвернулась, а Хоботок, хлюпая хоботом, сказал:

— Где-то протекает.

Ему приходилось видеть чужие слезы, а своих он не узнал — потому что это были его первые слезы.

Мурляна откашлялась, как это делают учительницы, и сказала:

— Пожалуйста, сядь и расскажи все по порядку, что с тобой сегодня случилось.

Хоботок сел и рассказал. Все шло гладко до того места, где он, чтобы спасти Сийма, самоотверженно бросился под ноги противнику. А дальше слова то сбивались в кучу, то теряли друг друга из виду.

— И он сказал, что я … Я испортил его прекрасный военный план… и… опозорил его…, Что я… делаю его жизнь невыносимой, а это ужасная несправедливость — ведь я хочу ему только… добра. А он ничуть не умнее своих мальчишек! Поэтому я и ухожу на реку Лимпопо!

— Да, — задумчиво сказала Мурляна, — тяжелый случай… И знаешь, почему? Потому что иначе и не может быть.

— Как это не может? Почему он должен играть с этими ужасными пистолетами? Почему я не играю, почему мама не играет, почему папа не играет? Никто не играет, только он играет!

— Знаешь, что я тебе скажу, Хоботок, — ласково ответила Мурляна. — Тебя обидели, а обиженные игрушки все преувеличивают. Но ты зря обижаешься…

— Нет, не зря! — воскликнул Хоботок.

— Тогда, по-твоему, — Мурляна продолжала сохранять спокойствие, — и соска, и погремушка тоже должны обижаться…

— Какая соска? Какая погремушка?

— До того как Сийм познакомился с тобой и разными кисками, утками и мишками, он играл с соской и погремушкой. Они имеют полное право злиться на вас, негодников, что вы их оттеснили…

Сравнение с соской так ошеломило Хоботка, что он потерял дар речи. И кого бы такое не ошеломило?

Мурляна продолжала:

— В каждом возрасте у человека свои игрушки. Мишки и кубики должны отступить перед ружьями и пистолетами. А настанет время, когда Сийм и их будет стыдиться…

Такое предсказание сильно обрадовало Хоботка. Он с надеждой спросил:

— А во что он будет играть, когда он и пистолеты забросит?

— В мысли.

— А когда и они надоедят ему?

— Тогда будет играть с детьми.

— С чьими детьми?

— Со своими.

Хоботок не смог удержаться от смеха, когда представил, что у Сийма когда-то будут свои дети. И тут же в голове у него пронеслась небесно-синяя мысль.

— Тогда я вернусь! Тогда я вернусь с реки Лимпопо! Мурляна растерянно кашлянула, почесала подбородок и спросила сдержанным тоном, который скрывал ее грусть:

— Ты все же окончательно решил уходить?

— Да, я это решил окончательно. А чего он говорит, что я делаю его жизнь невыносимой, если я хочу ему только добра! Я могу все простить, только несправедливость не могу!

— Ну что ж! Давай, я провожу тебя до границы своих владений.

Мурляна рассеянно скользнула взглядом по глобусу, три раза шевельнула правым усом, отчего весь живой уголок ожил, затем взмахнула лапкой, как дирижер, и величавой поступью вышла. Хоботок послушно последовал за ней. Их провожал тысячеголосый хор птиц и букашек, в котором изредка прорывалось кваканье лягушки и неистовый крик попугая:

— Дур-рак! Дур-рак!

В воротах школы Мурляна остановилась и, указав Хоботку дорогу, сказала:

— Мне грустно расставаться с тобой, и все же мне приятно, что познакомилась с таким слоником, расставание с которым печалит, а не радует. В добрый путь, Хоботок!

Глаза Хоботка снова округлились, и он растроганно сказал:

— До свидания, Мурляна. Я пришлю тебе большой красивый желтый банан, как только прибуду на место.

— Спасибо, Слоняйка! Вышли мне его телеграммой, тогда быстрее дойдет. Прощай!

— Прощай!

И Хоботок уверенно зашагал, размахивая хоботом. На свежем снегу после него оставались радужные следы…

Ребята, если кто увидит маленького надувного слоника, разгуливающего одного, покажите ему, как пройти к реке Лимпопо!