Николай Печерский - Будь моим сыном

— Все вы такие! — сказал он. — Никогда не считаетесь! Возьму и брошу всех. Посмотришь! Назло брошу. В пусты­ню Сахару уеду. Буду на верблюдах ездить. Как шейх!

Взгляд Пыхова принял мстительное выражение. Он увидел загадочную пустыню, пальму с жесткими седыми листьями и самого себя на верблюде.

Но это продолжалось всего одну минуту. Пыхов Ким слез с верблюда и снова очутился в Козюркине, рядом с Ваня­той.

— Я тебе по дружбе, а ты... — огорченно сказал он. — Когда я тебя увидел, я думал — дружить будем... Я тебя теперь совсем раскусил...

Окончательно поссориться Пыхову Киму и Ваняте не уда­лось. На ток, забрызганная грязью до лобового стекла, при­катила машина. Грузовик развернулся и подъехал к погруз­чику. Коротко и требовательно загудел сигнал.

— По места-ам! — крикнула Марфенька. — По места-ам!

В час дня появилась со своими зелеными термосами тет­ка Василиса. Она была и за повара и за кучера. Тпрукнула на лошадь, сползла своим тяжелым, рыхлым телом на зем­лю и крикнула ребятам:

— Скоришь, хлопчики, скоришь, а то борщ остыне! Там вже такого борщу наварила, ну просто тоби одын вкус!

Колхозники и ребята повалили к навесу. Тетка Василиса затрещала деревянными ложками, загремела алюминивыми, погнутыми от долгого и нужного дела мисками.

Все дружно принялись за еду. Миски держали на коленях. Где уж тут думать о столах и стульях — похлебал борща, поел крутой пшенной каши, и снова за работу.

Не зевай, жми на все гайки!

Пыхов Ким подобрел после еды, забыл про обиду. Он забрался вместе с Ванятой в кузов машины и принялся за дело.

— Пускай говорит на празднике что хочет, — сказал он про Марфеньку. — Провалится, будет знать! Я тебя предупредил...

А машинам не было ни конца ни краю.

Нагрузишь одну, и тут же, точно корабль у причала, стоит еще одна.

Торопись, ребята!

В два часа дня Иван Григорьевич приказал шабашить.

— Хватит на сегодня, — сказал он, — А то председатель колхоза заругает. И так уж влетело...

Председателя Ванята видел всего два или три раза. С утра до сумерек гонял он по бригадам на новеньком, недавно куп­ленном «козле». Нередко оставался на ночь в поле, при свете фонаря ладил с механиками тракторы и комбайны. Ванята слышал о молодом, прибывшем из Тимирязевки председателе и от матери, и от Платона Сергеевича, и от Сотника.

Им были довольны, и дела в колхозе шли теперь на поправку. Ванята тоже был доволен. Может, перестанут теперь в районе дразнить их «топтунами». Обидно все-таки...

Марфенька и Ванята первыми умылись возле пожарной бочки, сидели под навесом, ждали, когда закончат туалет остальные ребята.

На смену школьной бригаде пришли женщины. Лбы и подбородки у сменщиц были закрыты от солнца белыми ко­сынками. Марфенька с завистью поглядывала на колхозниц, похожих в своих платках на хирургов в белых масках.

— Им хорошо! — сказала Марфенька. — А нас кругом жмут. Только и знают: «Нельзя, уходи, дети до шестнадцати лет не допускаются!» Правда, обидно?

— Ну да, обидно, — согласился Ванята. — Ты скорее хочешь стать взрослой?

На лбу Марфеньки, возле того места, где начинаются брови, выкруглились два бугорка.

— Нет! Все хотят, а я не хочу...

— Почему?— удивился Ванята. — Ты ж сама говоришь...

— Не знаю... Так, как сейчас, лучше. Правда?

— Ну и несешь! Ты что, всю жизнь будешь «дети до шестнадцати лет»?

Марфенька сдунула с лица тонкую прядку волос, задумчиво сказала:

— Может, и буду... У меня сестра Ирка. В восьмой класс ходит, а до сих пор в куклы играет. Сама видела...

Ванята недоверчиво и с удивлением посмотрел Марфеньку, покрутил пальцем возле виска,         — Она у вас — того? — спросил он.

— Нет, не того, — просто и без всякой обиды ответила Марфенька. — Ирка — отличница... Я сама Платона Серге­евича про куклы спрашивала...

— Чудная ты! Хохотал он, наверно?

— Ничуть. Он все понимает...

— Что он тебе сказал?

Марфенька задумалась. Вспомнила во всех подробностях разговор с парторгом.

— Он так прямо и сказал... как это, погоди... ага, он вот как сказал: «Вернуться в свое детство боятся только дураки и бюрократы». Правда, здорово?

— Не знаю, — уклончиво ответил Ванята, — Я про это еще не думал...

— Нет, он у нас особенный! — сказала Марфенька, — Его вот как уважают! Только Сашкин отец...

— Что он про него говорит?

— Ерунду всякую... Он говорит, у парторга солидности не хватает. Правда, глупый?

— Может, и глупый. Я к нему в голову не лазил...

— Конечно, глупый. И злой... Платон Сергеевич, он даже вот какой серьезный! Он парторг, а сам, как самый обыкно­венный человек. Правда?

— Не знаю... Я тут недавно...

— Подожди. Еще узнаешь... Пошли, а то все умылись. Чего сидишь?

Ванята поднялся. Только сейчас он почувствовал, как ныли у него все косточки, разливалась по телу жаркая, томящая усталость. Даже на речку не хотелось идти,

Ребята собрались все вместе, поговорили и тут же, большинством голосов, решили на речку не ходить, подож­дать, пока спадет жара. Только Пыхов Ким хорохорился, грозил, что уйдет «мырять» один. Но Киму никто не верил. Он всегда норовил делать по-своему, а потом подумает — и на попятную. Такой был характер у этого рыжего, но все же компанейского человека,

Марфенька и Ванята шли домой вместе. Ребята разбре­лись по степным дорожкам. Кто вправо, кто влево, кто по глубокому оврагу, который козюркинцы называли Тишкиным яром. Марфенька и Ванята выбрали самую короткую, петлявшую по жнивью тропу. В стороне, будто айсберги, мелькали стога соломы, бороздили поля гусеничные трак­торы. По черной борозде ходили друг за другом и кланялись земле грачи.

Марфенька остановилась, посмотрела из-под ладони в степь.

— Видишь? — спросила она. — Пыхов с Сотником пашут!

— Пускай пашут...

— Какой же ты все-таки! — воскликнула Марфенька.

— Какой есть, — глядя в сторону, ответил Ванята. — Пошли! И так запарился...

— Нет, я не пойду! — упрямо сказала Марфенька. — Мне с Ваней посоветоваться надо.

— Советуйся. Я разве запрещаю!

— Значит, не пойдешь?! — с вызовом спросила Марфень­ка.

— Не хочу. Я тебе уже сказал.

— Почему не хочешь? Ты говори!

— Не видал я, как пашут, что ли... Только время зря терять.

— Нет, я знаю, отчего не хочешь, — сказала Марфень­ка. — Ты Сотнику завидуешь, вот чего!

— Сама завидуешь, а на меня сваливаешь! Я разве не знаю...

— Нет, я не так завидую, — обиженно сказала Марфень­ка. — Ты совсем иначе завидуешь! Я все понимаю... Идем сейчас же!

Марфенька потянула Ваняту за рукав, повела к чернею­щей вдалеке пашне. Они долго шли по жесткой, колючей стерне, обогнули стог соломы и снова увидели трактористов. Трактор неторопливо полз по полю. Сзади тянулась глубокая борозда; металлическим блеском отливали поднятые лемеха­ми отвалы земли.

Положив ладони на рычаги, Сотник сидел на круглом, обшитом дерматином сиденье. Пыхов, в красной майке, стоял рядом, не спуская глаз с напарника, следил за каждым движением его руки,

— Здравствуй, Ваня-а! — закричала Марфенька. — Здрав­ствуй, Сотник!

Сотник даже ухом не повел. Не расслышал из-за гула трактора или просто не пожелал смотреть на них.

— Вон как фасонит, видала? — с укором спросил Ванята.

Марфенька серьезно и сосредоточенно смотрела на прибли­жающийся трактор. Трактористы вскоре подъехали к тому месту, где стояли Марфенька и Ванята. Пыхов заглушил мотор, спрыгнул на землю и сказал напарнику:

— Иди с ребятами поговори... Я масло проверю.

Тракторист с грохотом откинул железный ребристый капот, согнувшись и отставив правую ногу, стал копаться в моторе.

Сотник подошел к Марфеньке и Ваняте.

— Здравствуй, Ваня! — сказала Марфенька. — Я тебе кричу-кричу... аж охрипла. Я к тебе вчера приходила, а тебя дома не было. Ты тут до ночи вкалываешь?

— Ничего не до ночи! Тоже выдумаешь! Полсмены толь­ко. Председатель с парторгом разнос Пыхову из-за меня устроили. Говорят — в школьной бригаде порядок, а тут... В последний раз, сказали, предупреждают...

Марфенька выслушала Сотника, лукаво сощурила глаза.

— Ты тоже — «дети до шестнадцати лет»?

— Чего-чего? — не понял Сотник.

— Это я так... Я вечером к тебе приду. Поговорить надо. Хорошо?

Сотник вытер лицо рукой. На щеке густо отпечаталась черная маслянистая полоса. Он стал сразу каким-то трога­тельно-смешным и задиристым.

Но Марфенька даже не улыбнулась. Преданно смотрела на Сотника своими голубыми, изумленными глазами.

— Будешь дома? — спросила она. — Я обязательно приду.

— Откуда я знаю? — ответил Сотник. — У нас работы еще вон сколько! Там видно будет...

Пыхов с грохотом опустил капот, обернулся к напарнику.