Мария Ботева - Ты идешь по ковру. Две повести

А после каникул все дни у меня стали сливаться в один день. Сливаются и сливаются, ничего не могу с этим поделать, хоть плачь. Такой длинный день, когда надо успеть поучиться в школе, прибежать домой, поучить уроки и в это же время посмотреть из окна, как гуляют дедушка Витя и Спальник, потом быстро гнать на тренировку, с тренировки — домой, дома — доучить уроки, почитать дедушке на ночь, погладить Спальника. И только после этого лечь спать. Конечно, я старалась экономить время, например, читала дедушке географию, историю или литературу. Попробовала химию, но он только расстроился из-за всех этих реакций, да и я всё равно ничего не поняла.

Спала я в это время так мало или так крепко, что не замечала ночи совсем, мне казалось, что я прилегла на секундочку и вот уже начинается новый день, а может быть, это продолжается старый: школа, тренировки, дедушка. Где-то там, в этом дне, появлялись Колька Терентьев, Наташка, Петька Воронцов, Борисыч, Елизавета. Мне кажется, родители в этот длинный день забегали даже реже, чем одноклассники или Петька Воронцов. Или просто я их замечала гораздо меньше. Во всяком случае, меньше, чем дедушку, это уж точно. Я всё думала, что вот закончится учебный год, пройдут соревнования, нет, сначала пройдут соревнования, а потом закончится учебный год — и вот тогда снова у меня будут разные дни, может быть, даже не очень короткие, вот тогда поживём. Но оказалось, что это ещё не всё, не предел. Скоро дни стали проноситься с такой скоростью, что я перестала замечать хоть какие-то отличия среды от пятницы, а четверга от вторника или понедельника. Пожалуй, только выходные ещё оставались выходными, но я и их почти не видела, я спала.

Это случилось внезапно; наверно, такие вещи всегда бывают неожиданными. Я учила уроки и поглядывала в окно на дедушку и Спальника. Снег сошёл, всё вокруг развезло, и они гуляли по деревянным тропинкам, ходили к дровяникам и обратно, ходили рядом с дровяниками. Туда-сюда, туда-обратно, я их всё время видела, если смотрела не в тетрадь или учебник. Иногда получалось видеть разом и задание в учебнике, и деда с собакой — у меня хорошо развито одновременное зрение, часто я могу делать несколько дел сразу. Но тут я решала задачу по алгебре, ничего не замечала. И вдруг я очутилась на улице, потому что услышала, как Спальник завизжал что есть силы. Раз — и уже там! Не сразу получилось у меня взять пса на руки, потому что он не давался, убегал, старался укусить. А ещё потому что из глаза у него текла кровь, руки отдёргивались сами собой, вот не знала, что так бывает. Оказывается, не так-то просто видеть свою собаку, если в это время у неё течёт кровь. Потом я поняла: чем дольше он тут скулит, тем меньше становится. Только что почти доставал до колена, и вот он уже где-то чуть выше ботинка. Если бы я успела надеть ботинки, а не побежала прямо так, в носках. Наконец я его схватила и утащила домой, посадила в ванну, открыла воду, душем промыла глаз, оба глаза. Ну, и всего его, конечно, замочила. Просто он не давал дотронуться до своего глаза, ни пораненного, ни здорового, пришлось действовать без рук, только водой. Замотала пса в полотенце, положила у батареи — его колотило от холода и от собственного стона. Кровь продолжала идти, не так много, как мне показалось сначала, но она шла.

И тут я вспомнила, что оставила дедушку на улице! Выскочила на крыльцо — деда не было. Я накинула отцовскую штормовку, влезла в резиновые сапоги и пошла его искать. На улице его не было. За дровяниками — не было. Добежала до железной дороги — пусто. Во дворах двухэтажных домов его не было, в подъездах — тоже не было. Понеслась к пятиэтажке, заскочила в магазинчик в цокольном этаже — пусто, нету дедушки. Поплелась домой. Спальник по-прежнему лежал у батареи, постанывал. Деда не было. Прибежала мама, я ей рассказала по телефону, пока искала. По дороге она тоже не видела ни дедушку, ни признаков дедушки. И тут позвонил Терёшка.

— Слушай, это самое, — сказал он, и мне захотелось повесить трубку, но я почему-то не повесила, — там не твой дедушка возле Автодрома ходит? Я сейчас шёл мимо, вроде похож.

— Не отпускай его! — крикнула я и сорвалась с места. Мама побежала за мной.

Это был он, мой дедушка! Он стоял и разговаривал с Колькой на скользкой весенней дороге у гаражей. Терёшечка, родной мой сосед по парте, уже готов был согнуться под грузом странных мыслей и слов, которые слышал сейчас. Во всяком случае, побледнел он здорово, издалека было видно его белое лицо. Когда мы подбежали, дедушка рассказывал, как тяжело жить в Японии — и не то чтобы наводнения каждый день, а какое-то всё нерусское. Терёшка героически держал дедушку за руку, не давал скатиться по грязи в лужу.

— Отец! — строго сказала мама. — Давай-ка домой!

А я не могла ничего сказать, ни деду, ни Кольке. Кольке хотелось сказать спасибо, но не получалось, я просто подошла и подержалась немного за его руку. Потом вспомнила про Спальника и тут же смогла даже кричать.

— Колька! Пошли в ветеринарку! У Спальника глаз!

И мы побежали сначала домой, потом, с Мелким, в ветеринарную клинику. Всё же у меня самый лучший дом в городе, всё близко, и ветеринарка тоже.

— Спальник Мальцев! — крикнула я, как только прибежала в больницу. Спальник сидел у меня на руках, я уже почти не ощущала его — такой он стал маленький, почти как тогда, когда появился у нас. Дожидаться, пока найдут его карточку, было некогда, я сразу побежала в комнату для приёмов.

— Жить будет, — пообещал доктор после осмотра. — Похоже, напоролся глазом на какой-то сучок. Как это произошло?

Если бы знать. Врач сделал Спальнику два укола и отпустил домой. Теперь каждый день мне нужно приносить пса на уколы, утром, днём и вечером капать ему в глаза антибиотики. Ну, и следить за общим состоянием. Но это ничего — жить будет.

Как ни странно, дедушка чувствовал себя очень даже неплохо после такой прогулки. Поначалу. Потом оказалось, что лучше бы он, конечно, не ходил так далеко один. Без перерыва на обед говорил он про Японию, каждый день пытался убежать за калитку, я еле удерживала его. Кончилось тем, что мама решила: лучше дедушке сидеть целыми днями дома, а выходить на улицу только с родителями. Но как его не выпустишь? Он же взрослый человек, хоть и больной. И даже если об этом не думать, а просто закрыть дверь, то она очень просто открывается. Прятать одежду? Он может и так пойти, хоть совсем голый.

Мама взяла отпуск на работе и сидела дома, отвлекала дедушку разговорами, ходила с ним гулять, а когда он пытался убежать, держала за руки. Однажды дедушка толкнул её и побежал, но быстро выбился из сил. И после этого он сам уже не особенно рвался на улицу, сник, ослабел, мало вставал с постели, стал плаксивым и вредным, как ребёнок, говорят, что все дети такие в три года. Так жалко было деда, кто бы знал. Тут бы пригодилась способность Спальника лечить, но он сам сидел грустный, иногда подходил к деду, тыкался головой в руки, не прыгал в окошко, ел без желания, чуть-чуть, таял на глазах. В больнице говорили, что это нормальное явление, надо перетерпеть, но у меня не хватало терпения. Каждый день я капала ему в глаза, каждый день водила на уколы. Каждый день сидела рядом, разговаривала с ним, гладила. Но он оставался грустным. На улице не лаял ни на кого, шёл опустив хвост. Спальника тоже было жалко. Всех жалко.

Вот когда все дни слились в один. Я не хотела ходить на тренировки, но мама настаивала, и даже Елизавета напоминала каждый день, давала дополнительные задания, чтобы мне побыстрее учебный год закончить. Когда-то давно, когда мы только пришли в пятый класс, она мне понравилась, а потом я об этом забыла, может, потому что она очень уж строгая, не знаю. Но если так подумать посидеть, сейчас она тоже строгая, и алгебру с геометрией я не люблю по-прежнему, но классная мне всё равно снова нравится.

Как Петька угадал, я не понимаю, но он угадал. Это действительно было то, что нужно. В город приехал оркестр, скоро будет концерт, и я, конечно, об этом не знала, никогда не интересуюсь подобными вещами. Так бы и не узнала, если бы не Петька Воронцов.

Мы с ним поссорились, даже не поссорились, а я сказала грубость, и он перестал приходить за мной после тренировок. Мне всё время хотелось побыть одной. А вокруг всегда люди, люди: дома, в школе, на тренировке. Правда, я ни с кем не разговариваю в последнее время: с отцом — потому что боюсь сказать что-нибудь и поссориться, с Наташкой — из-за того что она всю зиму сама со мной не говорила ни о чём, с Терентьевым — не знаю почему, наверно, просто отвыкла. Не то чтобы я люблю одиночество, мне просто хотелось подумать, только я сама толком не понимаю о чём. И никто ко мне не цеплялся, я ни с кем не разговаривала, вроде бы была одна. Но сосредоточиться ни на чём не могла. Даже когда ложилась спать, я всё время слышала, как отец что-то бубнит маме, а мама ему отвечает. Я примерно представляла, о чём они говорят: отец никогда не любил дедушку, у них какие-то разные политические взгляды, хорошо ещё, что сейчас они не спорят, как раньше. Но отец постоянно маме говорит, в чём дедушка неправ. Дедушка уже себя не помнит, а отец ему забыть чего-то не может.