Елена Шолохова - Звезда

Первым к окошку раздевалки сунулся Сачков, сразу со стопкой номеров. Мать увидела меня, оглядела всех и вдруг высказалась:

– А вот не дам. Нечего с уроков сбегать.

– Не имеете права! – возмутилась Голубевская.

– Я вот сейчас позову Ирину Борисовну, и обсудим мои права и ваши обязанности.

– Ты чё, тётка? Берега попутала? А ну быстро выдала нам одежду! – крикнул Сачков.

Мальцев подтолкнул Яковлева, и тот добавил:

– Одна уже тут выступила. Теперь дома сидит. Тоже хочешь?

– Идите на урок, бесстыжие, – тихо сказала мать. На меня даже не посмотрела. И закрыла окошко.

– Ещё нам всякая поломойка указывать будет! – фыркнула Голубевская.

– Сейчас сама пойдёшь отсюда, коза! – влез Яковлев и смачно плюнул на стекло. – Вот сука! Ты…

Он не договорил, потому что я всадил ему апперкот в челюсть. И вдогонку – мощный тычок в кадык. Рухнул как подкошенный, распахнул рот и закашлялся, корчась на полу.

– Это тебе за козу, – рявкнул я. – А это – за суку.

И от души врезал ему в пах ногой. Яковлев взвыл на всю школу.

– Отпусти его, ненормальный! – закричала Голубевская.

Ко мне подбежали Сачков и Мальцев – поначалу-то они остолбенели, теперь же пытались схватить за руки.

– Решетников, ты чего творишь? Ты с ума сошёл?

– На хрен пошли! – я оттолкнул их, и снова ринулся к Яковлеву: – Вставай, урод! Извиняйся сейчас же перед моей матерью!

Я поднял его за шкирку и подтащил к окошку. Разбитыми губами он чуть слышно пролепетал извинения.

– А теперь вытирай за собой. Рукой вытирай, а то сейчас твоей мордой вытру! Вот так.

Мать всё это время стояла сама не своя. Потом прибежала Ирина Борисовна. Её кабинет – первый по коридору от гардероба.

– Так! Что здесь происходит? Одиннадцатый «А», в чём дело?

– Решетников избил Яковлева, – не моргнув глазом, слил меня Мальцев.

– А следующий ты на очереди, – крикнул я ему всё ещё в запале.

– Олег! – воскликнула Ирина Борисовна. – Тебе мало было неприятностей с Сорокиным? И так с трудом удалось замять дело! Ты хоть понимаешь, что второй раз с тебя совсем другой спрос будет? Ты пойдёшь уже как рецидивист и так легко не отвертишься. Да и вообще, что ты творишь? Создаётся впечатление, что ты…

– Ирина Борисовна, – подала голос мать, – Олег, конечно, не сдержался, но он просто заступился за меня. – И передала всё слово в слово.

– Ах, ну конечно, мамаша что угодно скажет, чтобы выгородить сынка, – влезла Голубевская. – Не было ничего такого. Врёт она.

– Ну ты и тварь, – прошептал я.

– На себя посмотри, – прошипела Голубевская в ответ. – Какая ты звезда? Ничтожество. Сын поломойки.

– Ну и дальше что? Заглохла? Пошла отсюда.

– Олег! – одёрнула меня завуч. – Никто никуда не уйдёт. И вы не беспокойтесь, никто на вас напраслину возводить не будет. С нового года у нас тут установлена камера, так что мы сейчас всё посмотрим. Пойдёмте со мной.

Все уныло поплелись за ней. Я – в самом хвосте. Голубевская на полпути остановилась и обернулась ко мне. Весь её запал уже иссяк.

– Даже не думай, что после всего я ещё буду с тобой встречаться, – процедила она.

– Да я только счастлив, – засмеялся я. – Меня от тебя уже тошнило.

– Ну так беги к своей Дубине! Идеальная парочка получится – хромой сын поломойки и убогая.

– Этой убогой ты и в подмётки не годишься.

– Конечно, – самодовольно усмехнулась она.

Ни за что бы ей этого не сказал, если бы не эта самовлюблённая улыбочка, которую так захотелось стереть с её лица.

– Она всегда мне очень нравилась. И Сорокина я бил из ревности. И, если бы мы с ней не рассорились, я бы на тебя даже не взглянул. Я и ходить-то с тобой начал от скуки и чтобы ей досадить.

– Сволочь! – зло выплюнула Голубевская, развернулась и побежала за остальными. Но улыбочка-то сползла…

С матерью мы помирились, а за разбитую яковлевскую физиономию мне ничего не было. Так, только пожурили, вправили мозги, что называется. Типа, словом надо бить, а не кулаком. Но моей бывшей компашке тоже промывку мозгов устроили. Правда, прибегал в школу папашка Яковлева, тряс кулаком, грозил связями. Но Ирина Борисовна быстро его угомонила, уж не знаю чем. Папашка-то угомонился, а вот Яковлев – нет.

Через неделю меня подкараулили по пути из школы он, Мальцев, Сачков и ещё три незнакомых рожи. Вшестером на одного, круто! Однако не всегда количество переходит в качество. Я резко метнулся к Мальцеву, те и глазом не успели моргнуть. Словил кучерявого и выкрутил ему руку. Он издал дикий вопль.

– Считаю до десяти, если увижу после этого хоть одно рыло ближе чем на сто метров, ломаю ему кость.

И для наглядности завёл руку посильнее. Мальцев тут же отозвался новым воплем.

– Раз, два…

Они растерялись. Стоят, переглядываются.

– Три…

Первым рванул Яковлев, следом – остальные. Бить Мальцева я не стал, только дал под зад такого хорошего пинка, что тот завалился коленями в грязь.

– Слушай сюда, на первый раз прощаю. Но ещё раз подобные фокусы повторятся, и ты – калека. И мне плевать, кто всю эту фигню придумал. Больно будет тебе.

Я и не предполагал тогда, что Яковлев решит отомстить по-другому.

Однако ещё до этого успела отличиться и Голубевская. То, что она растрепала всем в классе, что я – сын поломойки, мне уже было без разницы. За спиной, может, они посмеивались и кости мне мыли, но в глаза-то всё равно никто ничего сказать не смел. Но эта дрянь вызнала каким-то образом про отца. Через пару дней после неудачной попытки побить меня Голубевская вдруг окликнула:

– Олег!

Была перемена. Сидела Наташка теперь, естественно, не со мной. И до этого дня делала вид, что в упор меня не замечает. Однако я отозвался:

– Тебе чего, Голубевская?

– Просто хотела спросить, зачем ты нам наврал, что твой отец какой-то там директор, когда он у тебя зэк? Я точно знаю. Надёжные источники поделились.

Я почувствовал, как густо краснею. Тем не менее процедил:

– Ну раз знаешь, то должна понимать, что связываться со мной – себе дороже. Наследственность и всё такое.

Она подошла ближе.

– Ого, как мы заговорили! Может, тоже с кулаками на меня кинешься?

– Скачи отсюда, коза!

– Сам ты… козёл, – прошипела она, но отошла подальше.

А на следующей же перемене, выбрав момент, когда весь класс уже собрался в кабинете, Голубевская наигранно невинным тоном крикнула Потаниной:

– Вер, а ты попроси Чибисова, пусть он с тобой позанимается. Он не откажет, правда, Чибис?

– А вдруг откажет? – кокетливо подыграла ей Потанина.

– Не-не, он же тебя любит. Я точно знаю. Информация, можно сказать, из первых рук.

Чибисов моментально вспыхнул и так на меня посмотрел, что хоть под парту лезь. А Голубевская не унималась:

– Чибис, что молчишь? Хочешь заняться с Веркой этим… ну… как его… русским?

Весь класс ржал, как табун боевых меринов. Макс подорвался и выскочил из класса.

– Ну и тварь ты, – сказал я Голубевской.

Та в ответ лишь рассмеялась.

Пусть мне Чибисов не друг, но всё же препогано получилось. Я предал, растрепал его самую сокровенную тайну. Да ещё кому! Как ни крути, а поступок сволочной. И Дубинина так и обожгла меня взглядом, а через минуту прислала эсэмэску. Номер её я помнил, хоть и удалил из контактов. Так что, увидев на конце три семёрки в строке отправителя, сразу понял – от неё. Текст был кратким, но ёмким: «Какой же ты подонок!»

Классная пыталась галопом пройтись по заданиям, особенно по тем, на которых большинство засыпалось во время пробного ЕГЭ. Но разве можно за несколько уроков объять необъятное? Я, конечно, волновался, но не так, чтобы с ума сходить. А как не волноваться? Всё-таки до двадцать седьмого мая, когда у нас будет реальный тест по русскому, оставалось всего ничего. Но! Во время пробного теста я умудрился набрать шестьдесят семь баллов, а минимальный порог – почти в два раза меньше. Так что, по теории вероятности, я хоть как должен был справиться.

Интересно, но классная, наш мужественный Иван Валентиныч, мизантроп в целом и детоненавистница в частности, вдруг воспылала ко мне добрыми чувствами. Изменила своё отношение ко мне сразу после травмы. То есть до – на дух меня не переносила и всячески придиралась, а после – резко стала обращаться по-другому. И говорила ласково, насколько возможно, и откровенно вытягивала. Например, сначала интересовалась, готов или нет. И если я отвечал, что готов, то спрашивала дальше. Если признавался, что нет, сообщала, что спросит на следующий день. Я готовился и получал пятак, на худой конец – четвёрку. Так что в последней четверти по её предметам у меня всё было в ажуре. Все просто недоумевали: «Что стало с нашим беспристрастным Валентинычем?» Меня подкалывали – каким это образом я её подкупил. А уже позже мать сказала мне, а той – Ирина Борисовна, что у Валентины Ивановны сын тоже занимался спортом. Когда-то. Не футболом, атлетикой вроде. Но получил серьёзную травму, долго восстанавливался, ходить начал, но в спорт так и не вернулся. Вот, видимо, и сочла она меня другом по несчастью.