Павел Карпов - Черная Пасть

- Слушайся меня, Сережа, и давай вместе считать до трех... Я не хочу, чтоб ты был смешон. Сожми крепче кулак!

Гости оказались очень колготными и норовистыми - каждый на свой манер, - и Анна Петровна была настороже, то и дело выглядывала из чадной кухни, где на газовой плите шипело и клокотало что-то вкусное.

Перекинув через плечо старенький, латаный чулок, наполненный почти до пят луковицами, она колдовала над гусем, породистым каспийским крикуном, - начиняла его яблоками. Гирлянду лука Анна Петровна как сняла со стены для кухонной надобности, так, по забывчивости, и носила в руках.

- Рассудочные стихи, - глубокомысленно заметил Семен Семенович. - Миротворные. Пассивно созерцательные. И конструктивным холодком веет... Если уж стихами отстреливаться, то я бы прострочил очередь из автоматического оружия молодых!

- Слава те!.. - облегченно вздохнула Анна Петровна.- До стихов дошли. Сейчас такие словеса пойдут; Умаялись про соль да трубы спорить, - она поманила на кухню Нину, но та взглянула как-то безразлично, словно ничего не видела перед собой. Одиноко она стояла у окна, под широкой, порхающей от ветра тюлевой занавесью, безучастно тихая, заложив руки за голову.

Нина даже не обратила внимания на шум за окном, на чьи-то хрусткие, тяжелые шаги по ракушечнику и повернула голову только после осторожного покашливания. Утопая в рыхлом песке, перед рыбацким домиком остановился, облитый солнцем, путник в сером пиджаке нараспашку, в каких-то новомодных, бронзовых, негнущихся брюках и неизвестно каких ботинках, скрытых в песчаной перине. Голубоватая, вся в дырочках, шляпа, снятая не то от жары, не то в знак приветствия, была прижата к груди, сразу же узнав в пришельце ашхабадского литератора Пральникова, Нина тоже как-то машинально приложила руку к груди и поклонилась, напрасно силясь согнать с лица выражение безучастности.

- Виктор Степанович! - послышался из глубины комнаты голос Сергея Брагина, давно и близко знакомого с писателем. - К нам в гости?..

- У вас в гостях я уже был, - шутливо отозвался Пральников, здороваясь со всеми через окно. - И никого не нашел ни дома, ни в конторе, а теперь пришел повидать Ковус-ага.

- И его нет!.. Он на Баре, с водолазом не может расстаться, - с готовностью и виноватой улыбкой ответила Анна Петровна, для чего-то снимая с себя мешковатый, белый халат и пряча его в шкафчике. Скорей всего старушка опасалась, что приезжий человек не признает в ней хозяйку дома, а примет за подавальщицу из столовой или за больничную хожалку. А это было бы обидно, потому что гость пришел к Ковус-ага, и она должна принять его как хозяйка. - Заходите. Чего под окном-то стоять. Поди не славить пришли!.. Встреть, Нина, - засуетилась Анна Петровна, в виде залога приняв от гостя через окно жесткую, будто пропитанную клеем или крахмалом, летнюю шляпу-решето.

Первым столичному литератору пожал руку на крылечке все же Семен Семенович, не раз встречавшийся с ним до этого и на промыслах, и в Ашхабаде.

- Куда вы меня - прямо к столу! - слабо отбивался Пральников. - Я и переодеться не успел с дороги.. Вид у меня карнавальный.

- У нас не смотрины, а дружеская пирушка! - озорно подмигнув Анне Петровне, выручила гостя Нина. - Знакомьтесь.

Знакомиться-то пришлось одному Игорю Марковичу Завидному, потому что остальных гость, оказывается, уже знал по своим прежним встречам и приездам в соляные урочища Кара-Богаз-Гола. Без всяких оговорок, излишних околичностей ашхабадец Виктор Пральников был сразу же принят в компанию воскресных бражников. Его присутствие не создало больших отклонений в начатом разговоре, наоборот, накал увеличился, и причиной тому была нескрываемая заинтересованность гостя в споре. Он поддерживал Завидного и в го же время одобрял горячие наскоки чересчур откровенного и прямого практика Сергея Брагина. Казалось, что в их споре Виктор Пральников хотел не только выяснить их точки зрения, но и утвердить свою, прояснив ее, прежде всего, для себя. Потом Брагин поймет это более отчетливо, а сейчас он был просто рад чувствовать рядом понимающего и в чем-то поддерживающего его человека.

- Известно, что делают ерша из различных напитков, -без особого труда снова овладевал инициативой Семен

Семенович, - но позвольте, други, как же тогда назвать нашу разговорную мешанину?..

- От ершика, говорят, голова болит! - простодушно заметила Анна Петровна.

- Тогда восприемлем незамутненной! - с этими словами Семен Семенович налил всем столичной. И гут же подбросил тост. - За процветание и урожайность нашей Каспийской житницы!

- Будьте...-вздохнула старушка. - Чтоб не бедовала Черная пасть! И за моего Ковус-ага пригубьте.

- И за все светлое в этой Черной пасти! - добавила негромко Нина, притронувшись к стопке Сергея Брагина.

- Светлое и разумное, - ответил он кивком. Метанов в этом шушуканье усмотрел какое-то нарушение этикета и утвердил свое:

- Никаких показных тостов. За тучную ниву Каспия и ее достойных жнецов!..

- Будьте!.. - одобрила Анна Петровна. Опорожнив рюмку, старушка опустилась на табурет и заскучала. Но кручина не шла к ее курносому и хотя морщинистому, но задорному, веселому лицу. Игорь шумно отодвинул стул, снял со спинки ремешок "Спидолы" и, сразу же настроившись на нужную волну, шарахнул по всем углам комнаты джазовой сечкой... Он вызвал и напустил музыку не для того, чтобы слушать, а чтобы разговор, который он хотел продолжать, не был безответственно общим и разбродным. Взрыв джаза быстро утих, и палилась нежная, мягкая, словно шелковистая, мелодия. Музыка постепенно обволакивала, затягивала все как бы голубоватой дымкой, в которой можно у всех на виду, никуда не удаляясь, побыть с человеком наедине... Безошибочно определив, что Сергей был готов к такому "рандеву", а, значит, и к откровенно когтистому разговору, Игорь Завидный решительно подступил к Сергею. Музыкальную табакерку с золотистыми перепонками и ременным жгутиком он поставил на подоконник возле Нины. Вскоре тут образовался как бы эпицентр "джазового потрясения", вихревого и заразительного. Танцевальные позывы коснулись порозовевшего от столичной томного, игриво сдержанного Семена Семеновича. Шутки ради он пригласил на танец Анну Петровну.

- Оно бы и не грешно притопнуть и повести плечами! Только мне не до чечетки, - Анна Петровна засмеялась всем своим открытым, русским лицом, светлыми глазами, каждой морщинкой. - В духовке гусак млеет, как бы не начал гоготать. За приглашение благодарна, Семен Семенович. В другой раз - вот моя рука! - старушка поклонилась с красивой плавностью.

Закусивший с дороги на уголке стола Виктор Степанович Пральников посидел около Брагина, а потом с позволения хозяйки дома углубился в семейный альбом Ковус-ага. В пожелтевшей папке "скоросшивателя" были собраны не только давнишние фотографии старого моряка, но и разные бумаги, две грамоты и газетные вырезки, относящиеся, главным образом, к проплыву таймунщиков через Каспий до Москвы. Любопытный альбом в какой-то мере мог заменить желанную беседу с самим Ковус-ага, которого Пральников должен был непременно повидать. Застолье между тем шумно продолжалось.

Нина опрометью скрылась в другой комнате и вышла с лентой в смоченных одеколоном волосах, в черных лодочках, свежая, насмешливая и гордая. Метанов расшаркался, склонил набок голову и с маслянистой улыбкой уставился на обаятельную девушку.

- Смею надеяться!..

Они согласно, крепко обнялись в танце. И сразу же чем-то не понравилась эта пара озабоченной старушке. Взглянув сурово на Сережу, она бросила на посудник чулок с луком и громко, замутив голосом музыку, спросила:

- Семен Семенович, сударик, а какой у вас номер?

- Простите, про какой именно номер...

- Очки какие носите? Мои некстати треснули. По ободочку... Не откажите в любезности, помогите. Пока вы танцуете, я в ваших очках гуся обследую!

Нина от души рассмеялась и, касаясь грудью разгоряченного партнера, сбилась с такта.

- Но позвольте, при чем тут мои очки? - смутился чуткий Метанов под взглядом Нины, но быстро нашелся, не испортил танца. Погрозив пальцем шутливой старушке, Семен Семенович властно и порывисто обнял девушку, привлек к себе в такт музыки, и Нина тут же стала удивительно податливой, покорной музыке и кавалеру.

Танцевала Нина с упоением, целиком отдаваясь восторженному порыву, отточенной слаженности движений, взаимному чувству ритма танца.

Обособленно сидели на кушетке Брагин и Завидный, не мешая ни танцующим, ни Виктору Пральникову. С откровенным любопытством следя за Ниной, Сергей ожидал, с чего же начнет разговор Игорь, занятый своей хитроумной зажигалкой-медальончиком, сувениром какого-то заграничного фестиваля.

- Деспотизм редких вещей, впрочем, как и красивых людей, не имеет предела, но как дьявольски приятен этот гнет красивости! - восторженно жаловался Игорь. - Иная чарующая безделушка завлекает и пленит, как та искусная француженка, сказавшая откровенно: "Смелей вперед, и я - ваша!.." Вот и эта ладанка, с виду простушка, но бесценна, как раковина с жемчугом. - Игорь любовно положил зажигалку на ладонь, отвел руку в сторону и взглянул, избоченясь. - Маньяк ты, Сережа, и упрямство твое болезненное. Ты словно противишься приятному. Взять хотя бы курение... Помню, в институте, желторотиком ты выкуривал в день по две пачки едкого "Прибоя", а в дебрях Каспия, где дикарем можно запросто стать, из упрямства ты лишил себя даже этой горькой сладости.