Астрид Линдгрен - Дети с улицы Бузотеров

— Нет! Но, Юнас, как же это произошло? Юнас сидел на лужайке, а на лбу у него вскочила громадная шишка.

— Мы с Миа-Марией поспорили, кто дальше может высунуться из окна, и я выиграл, — ответил Юнас.

Но пока мы спорили, Лотта обнаружила на диване вязание тетушки Берг. Тетушка Берг вяжет джемперы и кофты, которые у нее охотно покупают те, кто сам не умеет вязать. И подумать только! Эта дурочка Лотта вытащила спицы и распустила все, что связала тетушка Берг. Лотта сидела на диване, совершенно запутавшись в нитках, которые она дергала и рвала, и тетушка Берг закричала:

— Нет! Но, Лотта, что ты сделала?

— Джемпер, — ответила Лотта. — Нитки стали совсем лохматыми.

Тут тетушка Берг сказала, что нам, пожалуй, лучше пойти в сад — есть вафли, а потом, пожалуй, лучше пойти домой.

Мы сидели в саду тетушки Берг, пили какао и ели много-премного вафель, посыпанных сахарным песком. На солнце было так хорошо, вокруг нас прыгали воробушки, и мы бросали им крошки! Но потом тетушка Берг устала и сказала, что нам пора домой. И тогда мы с Юнасом перелезли через забор, а Лотта проползла через ямку. Дома мы сразу пошли на кухню, посмотреть, что у нас на обед.

— У нас — тушеный окунь, — сообщила мама.

Тогда Юнас сказал:

— Вот здорово, что мы съели столько вафель!

— Значит, вы были у тетушки Берг? — спросила мама. — Она обрадовалась?

— Да, еще как! — ответил Юнас. — Она обрадовалась два раза. Сначала обрадовалась, когда мы пришли, а потом, когда ушли.

Тетушка Берг — самая добрая на свете!

Однажды папа сказал:

— В воскресенье у нас — пикник!

— Ура! — закричали мы с Юнасом.

— Ура, у нас пикник! — закричала Лотта.

В воскресенье мама встала рано: испекла блины и наготовила бутербродов, налила в термосы какао, а для себя с папой — кофе. Мы взяли с собой и лимонад.

Когда папа подъехал к дому на машине, он сказал:

— А сейчас посмотрим, хватит ли места в этом маленьком жалком автомобильчике?! Посмотрим, сможем ли мы погрузить туда и маму, и Большого Грома, и Малого Грома, и Маленькую Грозу, и двадцать шесть блинов, и неизвестно сколько бутербродов…

— И Бамсе, — добавила Лотта.

Бамсе — большой розовый матерчатый поросенок, игрушка Лотты, и она хочет, чтобы поросенок всегда был с ней. Она думает, что он медведь, и поэтому называет его Бамсе — Мишкой.

— Он же поросенок и всегда был поросенком, — говорит Юнас.

Тогда Лотта кричит, что нет — он медведь.

— Разве медведи бывают розовыми?! — говорит Юнас. — А как ты думаешь, он белый медведь или обыкновенный медведь?

— Он не белко-медведь, а поросенко-медведь, — отвечает Лотта.

Лотте разрешили взять с собой и ее поросенко-медведя на пикник. А когда мы уже сидели в машине, она спросила:

— Мама, а у поросят бывают детки?

— Ты говоришь о Бамсе или о настоящих поросятах, которые живут у дедушки и бабушки за городом? — спросила мама.

Тогда Лотта ответила, что говорила о взаправдашних живых поросятах, а не о таких мишках, как Бамсе. Мама сказала: настоящие живые поросята, конечно же, могут иметь детей.

— Нет, не могут, — заявил Юнас.

— Конечно, могут, — возразила мама.

— Нет, детей они иметь не могут, — снова заявил Юнас, — они могут иметь только маленьких поросяток.

Тут все вместе засмеялись, а папа сказал, что нет на свете более хитрых на выдумку детенышей, чем Большой Гром, Маленький Гром и Маленькая Гроза.

Мы подъехали к небольшому озеру. Папа поставил машину на лесной дороге, и мы перенесли все наши припасы к озеру. Там были длинные мостки, уходившие в озеро, и мы с Юнасом и Лоттой захотели пойти на мостки и посмотреть, нет ли рыбы в воде. Мама сразу же легла на траву и сказала папе:

— Я буду лежать здесь целый день, и не пытайтесь меня поднять, а ты присмотри за детенышами.

Папа пошел с нами на мостки, и мы, лежа на животе, досыта насмотрелись на мелких-премелких рыбешек, которые так быстро плавали в воде. И папа сделал нам удочки из длинных палок, которые нарезал в лесу, и привязал к ним веревки, а к веревкам — крючки. И мы нацепили хлебные крошки на крючки и долго удили рыбу, но ни одной не поймали.

Тогда мы поднялись на берег и пошли в лес, хотя мама не велела нам далеко ходить.

Мы увидели маленькую птичку, которая залетела в кустарник, а потом вылетела снова. Тогда мы пошли туда и посмотрели, а там среди веток, почти у самой земли приютилось птичье гнездо с четырьмя маленькими голубыми яичками. О, это были самые хорошенькие яички, которые мне только доводилось видеть! Лотта хотела остаться здесь и все время смотреть на птичье гнездо. И она поднесла к нему Бамсе, чтобы он тоже все увидел. Но мы с Юнасом знали, что совсем рядом есть хорошее дерево, на которое можно вскарабкаться, так что Лотте пришлось пойти с нами, хотя ей и не хотелось.

Я не боюсь карабкаться на деревья, и Юнас тоже. А вот Лотта — боится. Мы помогли ей чуточку-пречуточку вскарабкаться на дерево, но тут она закричала:

— Спустите меня вниз, спустите меня вниз!

А очутившись внизу, сердито-пресердито посмотрела на дерево и сказала:

— Только балды могут карабкаться на такие деревья!

Затем мама крикнула, чтобы мы шли завтракать, и мы побежали обратно к озеру. А она расстелила клеенку на траве и даже поставила там в стакане первоцветы, а также разложила бутерброды, и блины, и все-все…

Мы сидели на траве и ели. Это — гораздо веселее, чем сидеть за столом. Блины были такие вкусные — с джемом и с сахарным песком. Бутерброды тоже были вкусные. Я больше люблю такие, которые с фрикадельками. Юнас предпочитает такие, которые с яйцом и икрой, так что мы с ним поменялись. Ему достался мой бутерброд с яйцом и икрой, а мне его бутерброд с фрикаделькой. Лотта больше любит всякие бутерброды и ни с кем не хочет меняться. Она столько ест, эта Лотта! Только один раз, когда она была больна, у нее не было аппетита, и мама так огорчалась из-за того, что она не хочет есть. И тогда как-то вечером, когда Лотта читала свою вечернюю молитву, она сказала:

— Милый добрый Боженька, сделай так, чтоб я снова захотела есть. Но только не рыбные фрикадельки!

Нам с Юнасом и Лоттой дали по бутылке лимонада. Лотта взяла немножко песку внизу у берега и насыпала его в свой лимонад. А когда мы спросили ее, зачем она это сделала, она ответила, что только хочет попробовать, вкусно это или нет.

После еды папа растянулся на траве и сказал:

— Как чудесно на солнышке! Посплю-ка я немножко, а вы, дети, сами за собой присматривайте! Но, чур, на мостки не ходить, так и знайте!

Мы не пошли на мостки. Но чуть подальше у озера была высокая скала, и мы отправились туда. Юнас сказал, что покажет нам, как папа ныряет.

— Вот так! — сказал Юнас, подняв руки вверх и слегка подпрыгнув. И — подумать только! — он тут же рухнул в озеро, хотя вовсе туда не собирался. А вдобавок мама сказала, что купаться нам еще нельзя, потому что вода слишком холодна…

Юнас упал, а мы с Лоттой закричали так, словно нас резали.

Но я взяла ветку, лежавшую на камне, и когда Юнас снова поднялся на ноги, он ухватился за нее и держался изо всех сил, Лотта расхохоталась, а тут как раз прибежали папа с мамой и вытащили Юнаса из воды.

— Юнас, что это тебе вздумалось? — спросила мама, когда Юнас, совершенно мокрый, оказался на берегу.

— Он только хотел показать, как ныряет папа, — неудержимо смеясь над Юнасом, сказала Лотта. — Потому что у него такие смешные штаны, — добавила она.

Юнасу пришлось снять с себя всю одежду, и мама развесила ее сушиться на дереве. Но когда мы собирались домой, одежда еще не высохла, так что Юнаса пришлось завернуть в одеяло. И это вызвало смех Лотты. Но потом ей было уже не до смеха. Потому что, когда мы собрались ехать, исчез Бамсе. Его искали, искали повсюду, но найти не могли, и мама сказала, что придется ехать без Бамсе. Тут Лотта заорала еще громче, чем когда Юнас упал в озеро.

— Бамсе проведет прекрасную и спокойную ночь в лесу наедине с самим собой, — сказал папа. — А завтра утром я вернусь сюда и отыщу его.

Но Лотта кричала без умолку, а потом сказала:

— А если явится какой-нибудь старый тролль и испугает Бамсе?!

— Если Бамсе встретится с каким-нибудь старым троллем, то, очевидно, гораздо страшнее станет старому троллю, — сказал папа.

— А ты не помнишь, когда видела Бамсе в последний раз? — спросила мама.

Лотта немножко подумала.

— В двенадцать часов, — сказала она.

Хотя Лотта ни капельки не смыслит во времени и в часах, так что все это — одни враки. Папа говорит, что Лотта — отчаянная вруша, которая мелет все, что ей приходит в голову.

Но я вспомнила, что Лотта держала Бамсе, когда мы были возле птичьего гнезда. Все вместе мы пошли к дереву, на которое карабкались. Ведь мы с Юнасом знали, что птичье гнездо совсем рядом с ним.