Минель Левин - Операция «Ходики»

— Мы сами видели, как к вам заходил посторонний.

— Ну, знаете ли! — всплеснула она руками. — Султан, ты слышишь?

Вопрос относился к кому-то в комнате.

— Слышу! — ответил кто-то сердито. — Сейчас выясним.

На пороге показался наш «Борода». Теперь он был в пижаме и тапочках.

— Так вы говорите, ребята, что сюда заходил посторонний? — Он покосился на женщину.

— Извините, — сказал Каримчик. — Мы перепутали дома.

— Ничего мы не перепутали, — возразил я.

— Перепутали! — упрямо повторил Каримчик.

Выходя из подъезда, мы услышали, как «Борода» недоверчиво спросил у женщины:

— А может быть, к тебе кто-нибудь приходил?

На улице Каримчик сознался:

— Мы эту «Бороду» выследили.

Милиционер хотел рассердиться, но тут Каримчик сказал:

— Жарко!

Динга сразу сняла с него шапку. Милиционер очень удивился и не стал нас ругать.

— Вот это собака! — сказал он.

— А мы шпионов ищем! — признался Каримчик.

— Ладно, — усмехнулся милиционер. — Ищите дальше.

Каримчик стал рассказывать про сына путевого обходчика, о котором даже писали в «Пионерской правде».

— Я знаю другой случай, — сказал милиционер. — Здесь у нас ребята тоже незнакомого человека выследили. И хоть его не сразу поймали, начальник пограничного отряда наградил их именными часами.

— Как не сразу? — стал допытываться Каримчик.

— Сперва он ушел, но след оставил. А потом, когда снова появился на границе, его и опознали.

— Это был шпион? — спросил я.

— Нет, — сказал милиционер. — Он от закона убегал.

— Как от закона?

— Совершил тяжкое преступление перед Родиной. В годы войны полицаем служил у немцев. Партизан вешал. Потом жил где-то в Сибири по чужим документам. Нашли гада. Вот он и решил от возмездия за границу убежать. По закону-то ему расстрел полагался.

— А почему вы у «Бороды» документы не проверили? — вдруг спросил Каримчик.

— Потому что это наш районный прокурор, — ответил милиционер.

Он пошел налево, мы — направо.

Динга несла в зубах шапку.

— Теперь понял, зачем я надел шапку? — спросил Каримчик.

Я сказал, что Динга с таким же успехом могла снять мою кепку.

— Ха! — сказал он. — Так ведь это же твоя кепка. А это — моя шапка.

Я хотел с ним поспорить, но тут он стал рассуждать:

— Чего мы к бороде привязались? Шпион не будет привлекать к себе внимания. Он будет самым обыкновенным.

Я согласился и забыл, о чем хотел спорить.

Было уже поздно, и мы пошли домой.

Потом мы опять подкармливали Дингу, а Танька жадничала. Она даже нарочно съела всю колбасу, нарезанную тоненькими ломтиками. Мы же видели, как она давилась, но ела.

А потом она съела все котлеты. Бабушка сказала, что у Таньки еще никогда не был такой хороший аппетит.

Мы свои котлеты скормили Динге и, хотя не наелись, были довольны.

После ужина Клавдия Васильевна вдруг наложила Динге целую миску мяса и еще чего-то. Мы пожалели о своих котлетах. А Танька сказала, чтобы мы их взяли у Динги обратно.

Тут приехал ефрейтор Алиев. Он рассердился, узнав, что мы брали Дингу с собой в город. Это ему, конечно, Танька наябедничала.

Ефрейтор сказал, что Динга могла сорваться с поводка и кого-нибудь покусать. Мы стали оправдываться, но он и слушать не захотел. Взял Дингу и уехал.

Отца Каримчика в тот день мы так больше и не видели. Он пришел, когда мы уже спали. А ушел опять, когда мы еще не проснулись.

Но мы тоже встали довольно рано и позавтракали без Таньки. На этот раз мы все съели сами, потому что бросать котлеты было некому.

Мы сказали Таниной бабушке, что не знаем, когда вернемся, и пусть нас особенно не ждут к обеду. Клавдия Васильевна предупредила, что на обед будет что-то исключительно вкусное, но что именно — мы не расслышали.

Полдня мы прослонялись зря. Ничего не было выдающегося. А потом вдруг мимо прошел самый обыкновенный мужчина лет двадцати пяти или тридцати.

— Он! — сказал Каримчик. — Ты как думаешь?

— Я не знаю.

— Не знаю! — передразнил он. — А у меня нюх. Понял?.. Пошли.

И мы пошли.

Мужчина шел не спеша. Я был ему за это благодарен. Оказывается, я натер ноги. Особенно давил правый ботинок, и я бы его с удовольствием скинул.

Я так и сказал Каримчику.

Он захихикал:

— А ты правда скинь. И топай в одном ботинке.

Пока мы так говорили, мужчина исчез. Вначале мы растерялись. Потом стали соображать, куда он мог деться. Была бы с нами Динга — другое дело.

Оказывается, мы стояли перед городским парком. Ну, положим, это был не парк, а так — небольшой сад или, лучше сказать, сквер.

Мы, не сговариваясь, двинулись в сквер. В нем было не так много аллеек. Каримчик пошел в одну сторону, я — в другую.

Не прошел я и сорока шагов, как Каримчик свистнул. Я бросился к нему.

Так и есть: мужчина сидел на скамейке, закинув ногу на ногу, и не то читал газету, не то обмахивался ею.

Каримчик показал на соседнюю скамейку. Мы сели и стали ждать.

Неподалеку от скамейки, на которой уселся мужчина, был киоск «Союзпечати». Там он, наверное, и купил газету. Конечно, он ее читал.

Только неужели он решил прочесть ее всю от первой до последней строки? Мы уже полчаса сидели, а он все читал, только менял ноги: то левую закинет на правую, то правую — на левую.

Я тоже закинул правую ногу, и ботинок вроде стал меньше жать. А потом нога у меня затекла. Она даже вся онемела просто. Я сказал об этом Каримчику.

Ему, конечно, тоже надоело сидеть зря.

— А ты пойди и купи газету, — посоветовал он.

— «Пионерскую правду»?

— Какая есть.

Я встал и постарался незаметно проскользнуть мимо мужчины, которого мы выследили.

Он отложил газету и поманил меня к себе. Стараясь не дышать, я подошел и остановился в двух шагах от него.

— Уж не к газетному ли ты идешь киоску, парень? — спросил он.

Я удивился: откуда он это знает?

Я кивнул.

— Тогда, братец, сделай одолжение, — оживился он. — Скажи той девочке, то есть тетеньке, которая продает газеты, что пора закрывать лавочку.

— Какую лавочку? — спросил я.

— Ну, киоск, — усмехнулся он. — Экий ты, право, непонятливый.

Я побрел дальше.

Киоскерша была молодой и красивой. У нее были большие черные глаза и длинные ресницы.

— Чего уставился? — спросила она.

Я смутился и сказал, что ей пора закрывать киоск.

— Это еще почему? — удивилась она.

Я сказал, что так велел тот мужчина, который сидит на скамейке.

— Еще чего?! — фыркнула она. — Жена я ему, что ли?

— А-а, — протянул я.

— Не «а», — сказала она. — А пойди да так и передай.

Ну, я пошел. Мне все равно надо было возвращаться к Каримчику. Не торчать же, как примороженному, у киоска.

— Она говорит, что вам не жена, — передал я мужчине.

— Ну и черт с ней! — вдруг рассердился он. Свернул газету и зашагал из сквера.

Мы с Каримчиком за ним. По дороге он меня обо всем расспросил. Я рассказал.

— Так, — сказал Каримчик. — Очень странный тип. Кажется, мы правильно его выследили.

Теперь мужчина шел быстро, по-прежнему не обращая на нас никакого внимания. Он кружил по городу, и я уже еле передвигал ноги, особенно правую.

Потом он зашел в ресторан. Мы остановились у дверей, и я вдруг почувствовал, что очень хочу есть. Даже боль в ноге куда-то исчезла.

Было уже поздно. Мы и не заметили, как наступил вечер. Пора было возвращаться домой. Отец Каримчика, вероятно, уже ищет нас.

Я сказал об этом другу.

— Ничего, — ответил он. — Подождет. У него свои дела. У нас свои. И тоже не какие-нибудь.

Я согласился.

Целую вечность мужчина сидел в ресторане, а у женя все сосало под ложечкой. Прямо всего высосало, как насосом.

— Терпи, — сказал Каримчик. — Медаль ведь не даром дают.

Теперь я тоже знал, что не даром.

Интересно, а что такое исключительное приготовила Клавдия Васильевна на обед? Наверно, пельмени, потому что я их очень люблю. Только откуда она знает, что я люблю пельмени?

— И ничего не пельмени, — сказал Каримчик, когда я поделился с ним своими мыслями. — Она приготовила люля-кебаб. Ты не знаешь, как она это здорово делает.

Люля-кебаб — это такие маленькие, длинные котлетки. Ну, не совсем котлетки, а что-то вроде молотого шашлыка, скатанного в котлетки. С жареным луком и подливкой. Вкусно, конечно.

Когда я уже больше не мог терпеть и думал, что сейчас умру от голода, мужчина вышел из ресторана и, слегка пошатываясь, куда-то быстро пошел.

Сами того не ожидая, мы вновь оказались у сквера. Мужчина вел себя странно. Неожиданно он остановился, и Каримчик толкнул меня за дерево. Он сделал это вовремя, потому что мужчина стал беспокойно озираться по сторонам. Никого не заметив, он стал, крадучись, удаляться по аллейке, ведущей к газетному киоску.