Галина Демыкина - Мой Капитан

Рыбки плавали в четырёхугольных банках из гнутого стекла. Банки стояли у окна. На дне их был жёлтый песочек, и оранжевые цветочные горшки в воде, и зелёная вьющаяся травка.

И всё это было подсвечено лампочками, как в подводном царстве.

Рыбки были маленькие — красные и чёрные, довольно красивые, но можно было и без них.

В стекле банки отражалась комната и диван. А на диване больной мальчик Валерий. И чтобы он не заметил, что Петя всё же глядит на него, Петя стал стучать пальцем по банке, и от этого вздрагивала вода, рыбки останавливались, начинали шевелить хвостами и открывать рты.

Пете уже надоели эти рыбки. Он не глядел на них, а просто стоял спиной к больному мальчику. Но тут вошла тётя Тася и следом за ней дядя Борис.

— Ну что, познакомились? — спросила она весело. — Давайте-ка пить чай.

Тётя Тася очень быстро пододвинула к дивану стол и поставила на стол чашки и домашний пирог. Когда Нина Игоревна пекла такой пирог, она говорила:

«Глядите, пирог прямо дышит! Жаль на стол подавать!»

Петя всё не глядел на мальчика и старался ничего такого не сказать. Но говорить что-то надо было, и он сказал:

— Сегодня на рынке мясо — свежьё!

— Что-что? — переспросила тётя Тася и почему-то засмеялась.

Нина Игоревна никогда не смеялась, когда говорила про мясо.

Дядя Борис — Седьмая Вода и этот Валерий тоже засмеялись.

— Ты кушай, — вытирая глаза платком, сказала тётя Тася и отрезала ему большой кусок пирога.

Петя хотел сказать, что этот пирог прямо жалко на стол подавать, но не сказал, потому что вдруг они опять будут смеяться.

Он стал есть пирог, но пирог почему-то не проглатывался. Петя отхлебнул из чашки и обжёг язык. И чай пролился на скатерть и на коленку. Тогда Петя тихонько сполз со стула и пошёл к двери, чтобы никто ничего не заметил.

Уже в сенях его подхватили ручищи — по табачному запаху сразу можно было узнать Седьмую Воду.

— Ничего, брат, — сказал дядя Борис и шершавой ладонью вытер ему щёки и нос. — Пошли-ка потихонечку домой, а завтра снова придём.

Петя хотел сказать, что он больше не придёт, но не сказал. И они пошли по лопуховой дорожке.

На другой день было солнышко. Оно было сначала на полу комнаты, потом на крыльце, а потом и в саду — это когда Петя перешагнул колышки и пошёл по садовой дорожке.

Теперь Петя знал, что здесь ходить можно, раз он ничего не сорвёт.

За калиткой — тоже солнышко. И — пустырь. Валялись банки из-под консервов, и белые кости, и жёлтая солома. От соломы шёл пар — она просыхала на солнышке. А кругом росли толстые лопухи. Они все стояли неподвижно, и вдруг один — шук! — качнулся. А потом другой, соседний, и ещё один, будто там, под лопухами, кто-то бежал. Это точно, там кто-то бежал!

Петя приподнял один лопух — никого. Приподнял другой. А под ним сидел КТО-ТО и глядел на Петю круглыми чёрными глазами. Клюв был по краям жёлтый.

Птенец!

Птенец был серый и большой, и ещё он был удивлённый. И никуда не летел. Он весь ссутулился, а из крылышка торчало отдельно серое перо. Может, он даже мог клеваться?!

— Иди ко мне, — сказал Петя и нагнулся.

Птенец не двигался и всё глядел. Тогда Петя схватил его обеими руками.

Птенец сразу начал толкаться и вцепился когтистыми пальцами Пете в руку. Но Петя его не выпустил. И пошёл, пошёл по лопушиной дорожке в гору, по которой поднимался вчера дядя Борис. И незаметно дошёл до поваленного забора.

А около дома стояла кровать-раскладушка, на кровати лежал мальчик и — сразу было заметно — глядел на Петю.

Петя хотел убежать, но в руках у него был птенец, и Петя поднял его над головой.

— Кто это у тебя? — крикнул мальчик. И голос у него был весёлый, как у обыкновенного мальчика.

— Птенец! — крикнул Петя.

— Иди покажи! — ещё громче крикнул мальчик и приподнялся на локте.

И тогда Петя перемахнул через поваленный забор и, запутываясь ногами в траве, побежал.

— На, на, смотри! Я его на пустыре нашёл!

Мальчик взял у Пети из рук птенца и стал разглядывать.

А Петя стал разглядывать этого мальчика.

Он был намного старше Пети и какой-то не больной, не скучный, загорелый весь, и одна рука поцарапана. Мальчик как мальчик. А глаза рыжие, как у кошки или у деревянной совы, и несерьёзные. Он вертел птенца и разговаривал с ним:

— Ну как, вывалился из гнезда? А летать не умеешь. Дурак ты, вот ты кто!

Птенец глядел во все глаза, будто не совсем понимал, о чём разговор, но очень хотел понять. А когда его назвали дураком, закрыл глаза — обиделся.

Петя и Валерий засмеялись.

— Он кто? — спросил Петя.

— А ты как думаешь? — сказал Валерий.

Валерий нагнул голову и стал разглядывать Петю. Ему тоже было интересно — что это за Петя такой?

Петя подумал немного, пожал плечами. Он не знал, кто этот птенец.

— Тогда я загадаю загадку, — сказал Валерий. — Идёт? И Петя ответил, что идёт.

— Ну, слушай. У кого грудка чёрная, а крылья и голова серые?

— Я не знаю, — сказал Петя. А потом догадался: — У орла?

— Ну уж и орёл… — И Валерий опять немножко засмеялся, как вчера за чаем. Потом увидел, что Петя надул губы, и сразу перестал. — Ну ладно, ладно! А кто любит всякие блестящие вещи у людей таскать?

Петя это знал.

— Сорока! — закричал он.

— Правильно, — сказал Валерий. — Только этот, наш, — не сорока. Другие птицы тоже таскают. Знаешь какие? Которые кричат: «Карр! Карр!»

— Вороны! — ещё громче прежнего крикнул Петя. — Значит, это ворона?

— Ага, ворона… и ещё растяпа, — засмеялся Валерий и поглядел на птенца.

А птенец взял и клюнул его в палец: опять обиделся.

— Ой, кто это у вас? — Это спросила тётя Тася. Петя не видел, как она подошла.

Она была такая же весёлая, как вчера, и нарядная, только платье было голубое.

— На, держи, — сказал Валерий и отдал ей птенца.

И она стала глядеть на него и смеяться, как маленькая.

— Какой ты тёплый! — говорила она птенцу. — Ах ты бедный, ах ты рассеянный человек!

И птенец склонил голову к её большому пальцу.

— Тася! — крикнул Валерий. — Этот воронёнок, по имени Ворон, всё понимает. Его ругают — он обижается; если над ним смеются — сердится. А вот теперь…

— Нечего над нами смеяться! — сказала Тася. — А надо нас накормить. — И она понесла Ворона в дом.

А Петя всё глядел, как она уходила. Неужели она Валерию не мама?

Пете хотелось спросить, но было неудобно.

— А мне Нина Игоревна не настоящая бабушка, — сказал он, не глядя на Валерия.

— Знаю, знаю, — ответил Валерий, и Пете показалось, что он опять смеётся. — А мне Тася самая настоящая мама. Просто я её так зову.

Потом протянул Пете крепкую, загорелую руку:

— А ты занятный паренёк. Давай знакомиться. Тебя Петя зовут?

— Петя.

— Ну, а моё имя ты слышал, верно?

— Да.

— А ты знаешь, кто я?

Петя пожал плечами. Он знал, только не знал, как сказать.

— А что со мной случилось?

Петя покраснел и опять ничего не ответил.

— Ну так вот, слушай. Я капитан. Попал в кораблекрушение. Команда погибла, а меня вот выбросило на этот берег.

— А где же твой корабль? — спросил Петя.

— Вон там. — Валерий махнул рукой в ту сторону, откуда пришёл Петя. — Одни обломки на берегу.

Петя сразу вспомнил пустырь, и кости, и консервные банки. Моря он там не видел. И корабля тоже. Может, они где-нибудь ещё дальше, за пустырём?

— Как же теперь? — спросил Петя.

— Придётся здесь зиму зимовать, — ответил Валерий.

— Я тоже хочу здесь зиму зимовать, — сказал Петя.

— Тогда надо строить шалаш, — объявил Валерий.

И Петя начал строить шалаш.

Шалаш строить очень просто, надо только выбрать материал. Так сказал Валерий.

А материал — это из чего делают шалаш. Например, ветки.

— Какие возьмём? — спросил Валерий.

— Вот эти можно, — сказал Петя и показал на ёлочку: лапы у неё были длинные, очень удобные.

— Ну-ка, подлезь под неё, — велел Валерий. Петя полез. Под ёлочкой было темновато и душно.

А иголки очень кусачие. Пете все руки покололи. Травы под ёлкой почти не было, а земля сухая. И в одном месте, где корешки, — бугорок.

Петя разгрёб сверху землю, и показалась зелёно-белая шапочка гриба, вся в комочках земли.

Петя взял и выковырнул весь грибок — маленький такой, шапочка круглая, совсем почти закрытая возле ножки.

— Я гриб нашёл! — закричал он и выскочил из-под ёлки. Валерий положил грибок на ладонь:

— Это сыроежка.

— Её, что ли, сырую едят? — спросил Петя.

— Нет, — сказал Валерий. — Это только так говорят — сыроежка. А вообще это значит, что она под сырой веткой любит сидеть, раньше говорили — под «вешкой». А как тебе под ёлкой? Понравилось?