Карл Векен - Аннемари и капитан

— Золотые слова! — одобрил Фриц. — Когда начинаем?

— Прямо сегодня!

— Ладно, придём через час!

И мы захромали домой — подкрепиться.

До вечера, до самой темноты мы пилили, кололи, пилили, кололи — всё молча. Когда стемнело, большая гора дров заметно уменьшилась, а маленькая заметно увеличилась.

— Спокойной ночи, — сказали мы друг другу, когда было уже совсем темно. — До утра!

Рано утром я пришёл к Гансику во двор. Было всего несколько минут восьмого, но Гансика я застал уже за работой. В половине восьмого во дворе звенела пила и ухал топор, как на лесоповале в лесу. К полудню от большой горы осталась только маленькая горка. А маленькая гора превратилась в большую. Когда начало темнеть, мы с Аннемари подняли у стены последнее бревно, чтобы положить его на козлы.

Что это? Смотри! Ёжик!

Он быстро пробежал мимо нас. От изумления мы застыли на месте. С бревном в руках. Мы пришли в себя, только когда увидели, что он мчится вдоль забора прямо к дыре.

— Побежали за ним!

— Держи его!

Нет, слишком поздно. Ёжик нырнул в дыру. Мы глядели ему вслед. Он бежал к противоположному забору сада.

— Лови его, Пауль! — крикнула Аннемари. Но забор на той стороне сада был с колючей проволокой.

— Некогда, — сказал я, — давайте дальше!

В первый школьный день учитель Юхт объявил нам после третьего урока:

— Наш класс сегодня после занятий собирает урожай груш на пришкольном участке. Кто пойдёт?

Раздался такой шорох, словно пролетела ракета — так быстро поднял руки весь класс. Только у нас четверых не взлетели руки с парт.

— Вы не идёте? — удивился учитель Юхт. — Даже Гансик не идет?

Но Гансик печально ответил:

— Я-то и рад бы, да руки поднять не могу…

— И как это вас угораздило? — сказал учитель Юхт.

Он оставил нас четверых после уроков в кабинете физики.

Мы удручённо молчали. Было ясно, что на этот раз мы влипли.

Гансик тяжело вздохнул, пожал плечами и поиграл с магнето, стоявшим на столе для опытов.

— Аннемари… — сказал он, покосившись на Аннемари.

По виду Аннемари никак нельзя было сказать, что она сильно раскаивается.

— Прекрати! — одёрнул я Гансика. — «Аннемари, Аннемари»!..

Этот трус решил всё спихнуть на Аннемари.

— Ерунда, — поддержал меня Фриц, — все мы виноваты! Ну и что же, что Аннемари… ведь мы-то…

— А ещё виноват случай! — подхватила Аннемари с лукавой улыбкой. — Почему это Фриц получил вдруг травму?

— Ну да, — обрадовался я, — конечно, случай! Почему это я как раз был в ссоре с Аннемари? Я бы наверняка вмешался.

— А больше всех виноват наш учитель Юхт. Почему это он как раз в тот день заболел? — строго спросил Гансик. — Ничего бы и не случилось, если бы он был в школе и на поле!

Мы рассмеялись, хотя нам было не до смеха. И учитель Юхт тоже рассмеялся. А ведь Гансик-то прав!

Вся эта неразбериха началась за неделю до футбольного матча с командой школы имени Гейне. Матч должен был решить, кто из нас выйдет в чемпионы района. Наши ребята просто на голове ходили от радости и здорово задирали нос. Я, капитан команды, играл центра нападения. Гансик стоял насмерть перед воротами — он был защитником. Но главный наш козырь был непревзойдённый вратарь Фриц.

Наш тренер Макс из «Динамо» показал нам несколько тонких приёмов. Удар по мячу, например, должен приходиться чуть-чуть пониже середины. Макс даже мелом черту рисовал и натаскивал нас на это. Мы чувствовали себя довольно уверенно. В общем, всё шло нормально. Но тут я, что называется, малость зарвался.

В один прекрасный день я зашёл за книгой к Аннемари и не застал её дома.

— Да ты пойди сам возьми, Пауль, — сказала мне её мать.

Я поднялся по лесенке в мансарду и взял с полки книгу. Случайно мой взгляд упал на кукол Аннемари. Они сидели на игрушечном столике — пережитки детства. У меня появилось какое-то дурацкое чувство, что слишком уж нахально они на меня глазеют. Особенно одна, в розовом платье и шляпке с цветочками. Я даже язык ей высунул. Лохматая кукла-мальчик и облезлый мишка, и маленький голышок вели себя ещё довольно прилично. Но эта дама в розовом явно глядела на меня с наглой улыбкой. Она просто насмехалась. Во всяком случае, такое у меня было впечатление.

И это уже не в первый раз. Так бывало и раньше, когда мы тут наверху играли и занимались, а Гоппи стоял караулил и лаял в случае надобности.

— Эй ты, Роземунда, Туснельда или как тебя там, — сказал я, — чего глаза вытаращила? Учти, я — капитан!

Поскольку она не удостоила меня ответом, я вынул из ящика стола цветные карандаши Аннемари и подрисовал ей коричневые усы. И синий нос. Получилось очень смешно. Я посмеялся, а потом ещё накрасил ей губы лиловым. Потом навёл брови зелёным и установил, что теперь она ведёт себя далеко не так нахально, как раньше. Ещё я добавил кружочки на щёчки, а потом отпустил её на место.

— И запомни, — сказал я, — на капитана так нагло не глазеют!

Я сбежал вниз по лестнице с мансарды весьма довольный собою и помчался домой. А дома весь вечер читал — происшествие с куклами было забыто. Утром в школе я хотел было поздороваться с Аннемари, но она повернулась ко мне спиной и стала разговаривать с Фрицем. Я стоял в сторонке один. Потом подошёл Гансик. Он, как всегда, жевал — откусывал то от яблока, то от бутерброда.

— Поссорились, — сказал я важно.

Гансик на мгновение перестал жевать.

— С Фрицем?

— С Аннемари.

— Из-за чего?

Мне вспомнилась наглая Роземунда. Я громко рассмеялся и рассказал про неё Гансику.

— Выходит, она до сих пор ещё в куклы играет? — усмехнулся он.

— Да ты что? Они просто так у неё там сидят!

Исподтишка я наблюдал за Аннемари и Фрицем.

Он то и дело посматривал на нас. А она с гордым видом глядела в потолок. Как принцесса. Видно, он был уже на её стороне. Поэтому я решил перетянуть Гансика на свою. Да это совсем и не трудно — он всегда ко мне пришвартовывается.

На первой перемене меня вдруг окружили девчонки из младших классов. И давай прыгать вокруг меня и выкрикивать:

— Кукломаз! Кукломаз! Кукломаз!

Я взбесился, а они орут ещё громче — крик стоит невероятный, народ собирается. И тут я сделал жуткую глупость — поймал двоих и каждой дал раза. А одна из них ещё оказалась младшей сестрёнкой Аннемари.

Ну, а уж это дело известное: если кого-нибудь шлёпнешь, хоть и слегка, тут-то всё и начинается! Где бы я ни появился, девчонки теперь орали:

— Кукломаз!

И при этом нагло хихикали — точь-в-точь как Роземунда на кукольном столике.

А тут ещё Фриц подходит и говорит с угрозой:

— Ты почему девчонок лупишь?

— Могу и тебя отлупить.

— Давай начинай!

Мы уже стояли друг против друга, как петухи, готовые к бою, но тут учитель Юхт услыхал наш боевой клич и вмешался:

— Что тут происходит?

— Ничего, ничего! — ухмыльнулся Гансик и сделал ему ручкой: — Так, детские шутки!

Школьный двор замелькал у меня перед глазами — такое бешенство меня охватило. Я расхохотался.

— Кукломаз! — кричали девчонки. Теперь это была у них развесёлая игра.

Когда я вошёл в класс, на доске было написано:

«Капитан Пауль размалёвывает кукол и бьёт маленьких девочек!»

Почерк Аннемари. Мне пришлось самому стирать это тряпкой, потому что я был дежурный. Не хватало ещё, чтобы учитель увидел.

На каждом уроке я принимал твёрдое решение: «На этой переменке я к ней подойду. Поговорю, как мужчина с мужчиной, и всё будет о'кей». Но с каждой переменкой дело шло всё хуже и хуже: девчонки дразнились, я подначивал Гансика, Аннемари меня не замечала.

На большой перемене мне до того было тошно — будто в горле какой-то ком застрял. Но я независимо улыбался и делал вид, что выкрики девчонок меня вообще не касаются. С Аннемари я был груб и развязен.

Сегодня же после школы напишу ей письмо, решил я и немного успокоился.

— Что это у тебя вид такой сердитый? — спросила меня мама. — Что-нибудь случилось?

— Да нет, ничего. Думаешь, у капитана футбольной команды мало забот перед финалом?

— А кто выиграет?

— Мы.

— Тогда тебе надо бы смеяться, а ты ходишь как в воду опущенный. Лицо — будто кислятины наелся.

Я сделал попытку улыбнуться, чтобы мама ничего не заметила. Но настроение у меня и вправду было весьма кислое.

Пять раз я принимался писать письмо и снова рвал его — всё в нём было не так: то слишком грубо, то слишком мягко, то вообще ерунда какая-то. Настоящее дружеское письмо никак не получалось. То, что я думал на самом деле, я написать не мог. И я злился на себя всё больше и больше. Вот тут-то и пришёл Гансик.