Йован Стрезовский - Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой

А вчера получаем от него письмо. Вот послушайте: «Привет, ребята! Как видите, пишу вам из Италии. Здесь я временно нахожусь в лагере для переселенцев. Собираюсь ехать дальше, в Америку. А сделал я это потому, что отец наотрез отказался взять меня с собой в Австралию. Что до лагеря, так ничего примечательного в нем нет: спим в бараках, едим в столовой, есть еще спортивная площадка. Вы, наверно, думаете, раз лагерь, значит, как те, что в войну были? Ничего подобного. Люди здесь не задерживаются — выправляют документы и разъезжаются кто куда. Каждого новичка в лагере спрашивают, как его зовут, из какой страны он прибыл, какая у него семья, куда хочет поехать и с какой целью, — и все записывают.

Когда доберусь до Америки, обязательно вам напишу и пошлю все, что попросите. Я бы уже и сегодня разгуливал по Америке, не произойди со мной одна история. Дело было так. Приехал я в Италию и в Генуе на пристани увидал американский пароход, на который грузили какие-то ящики. Затесался в толпу грузчиков, снес на пароход два-три ящика и, когда на палубе никого не было, залез под лавку и притаился. Но один матрос меня все же заприметил, выволок на свет божий и давай расспрашивать, кто, мол, да откуда. А как скумекал, что перед ним иностранец, отвел в полицию. Там вызнали, куда я лыжи навострил, и велели дожидаться своего череда в лагере вместе с прочими переселенцами. Вот я и жду, когда пройдут положенные три месяца, а там — не поминайте лихом — махну в Америку. Скорей бы уж! А вас, как друзей, прошу: до поры до времени никому ни слова. Ладно? Чао!»

Ах ты шельма, смотри куда его занесло! Мы только диву давались. Ну скажите, разве не счастливчик наш Гино-Гино? Мир посмотрит, нагуляется в свое удовольствие!

Гино-Гино стал знаменитостью нашего села. На всех углах только о нем и судачили. Строились всевозможные догадки. Зачастили в село милиционеры из города, выспрашивали у родственников про Гино-Гино, всю подноготную хотели знать: да как он себя вел, да что говорил, да по какой такой причине за границу подался?

Бедная мать Гино-Гино от горя совсем голову потеряла. Встретит нас, плачет:

— Где мой сынок, где мой сынок?

Невмоготу было видеть, как она убивается, выложили мы ей все, что знали.

Мать Гино-Гино тут же собралась и уехала в Италию. Несколько дней назад она вернулась домой вместе с сыном.

Мы, по правде говоря, опасаемся ему на глаза показываться: кто знает, как он нам отплатить надумал?

Всякий раз, когда я читаю письма отца, мама с бабушкой плачут. Но сегодня заплакали и мы с сестрой. Читаем, перечитываем письмо и все плачем-заливаемся. Бабушка и мама — от горя, мы с сестрой — от радости. Отец писал, что скучает без нас и хочет, чтобы мы переехали к нему в Австралию. Просит без долгих проволочек готовиться в дорогу. Как тут не радоваться?

— Вот уж накатаемся так накатаемся! — ликовала сестра. — А на чем мы поедем, Роме? На автобусе?

— На автобусе, — как можно серьезнее отвечаю я, хотя самого так и распирает от счастья.

— А на поезде? — не унимается сестра.

— И на поезде.

— А на пароходе?

— И на пароходе.

— А на самолете?

— И на самолете.

Сестра смеется и кружится по комнате. Мама с бабушкой утирают слезы:

— Виданое ли дело дом родной бросать? А что за жизнь на чужбине?

— Писал же отец, что многие живут там с семьями, — пытаюсь успокоить женщин. — И веселее всем вместе, и денег больше…

Но у бабушки текут и текут по щекам слезы:

— Вам-то, молодым, легко. А зачем вы меня, старуху, в земли заморские тащите? Я уж одной ногой в могиле стою, не ровен час, помру на корабле, куда вы тогда со мной? В море, поди, акулам бросите?

Мы подавленно молчим. Тишину нарушает бабушка.

— Отпишите отцу, — решительно заявляет она, — что я отсюда ни ногой. Здесь буду свой век доживать. Где родилась, там пусть и похоронят.

В одной потрепанной книжке рассказывается о том, как в незапамятные времена люди расселились по всему земному шару. Где только не живет человек: и на равнинах, и в труднодоступных горах, и в безводных пустынях, и в заболоченных местах, и в тропических джунглях, и в холодных полярных краях. В зависимости от условий и места обитания люди строят себе самые разнообразные жилища — от примитивных нор, вырытых в земле, до небоскребов.

Эскимосы живут в районах вечной мерзлоты, где почти круглый год не тает снег и нет ни деревьев, ни камней, ни травы. Поэтому они строят свои дома из глыб слежавшегося снега, который эскимосы режут большими ножами, складывают одну глыбу на другую, а вместо цементного раствора используют воду. При замерзании вода намертво скрепляет снежные «кирпичи». Чтобы тепло в таких жилищах из снега дольше сохранялось, эскимосы проникают внутрь ползком через узкое отверстие, которое тут же закрывают. В этих домах они готовят себе пищу, спят и заготавливают впрок выловленную рыбу.

В саваннах и джунглях жилища делаются из веток, листьев, тростника и травы. Иногда это просто крыша без стен. В этих краях стоит вечное лето, поэтому людям нет нужды прятаться от холода, подобно эскимосам, а крыша защищает их от палящего солнца и проливных дождей.

Тем, кто живет по берегам больших, часто разливающихся рек, приходится строить свои дома на высоких сваях или на деревьях.

И по сей день живущие на степных просторах кочевники, перегоняя свои стада с места на место, не обзаводятся постоянным жилищем. Убежищем им служат юрты, которые можно быстро собрать и разобрать.

В отдаленных уголках Центральной Азии, Северной Африки и Центральной Америки люди иногда селятся в вырытых в холмах пещерах.

Наконец, встречаются даже такие племена, которые обходятся и вовсе без жилищ. Так, немногочисленные группы бушменов, населяющие самые отсталые районы африканских пустынь и промышляющие охотой, ночуют в кустах или зарывшись в горячий песок.

Интересно, какой дом будет у нас в Австралии? И какие там вообще строят дома, похожи они на наши или нет? А пища? Что мы там будем есть? Где-то я прочитал, что пища должна быть разнообразной и богатой витаминами А, В, С, Д, Е, К и PP. Потом предлагалось вспомнить, что я обычно ем и достаточно ли в моей пище витаминов. Ну что тут вспоминать? Чаще всего мы едим: фасоль, перцы, лук, чеснок, помидоры, баклажаны, лук-порей, капусту, рис, брынзу, яйца, молоко, шпинат, мясо, грибы, улиток, щавель, пироги… А вдруг в Австралии не будет фасоли и перцев? Дома-то мы и дня без фасоли прожить не можем. Бабушка говорит, что фасоль — пища, благословенная богом. Сдается мне, что так оно и есть. Когда в доме остается всего одна пригоршня фасоли, мы бросаем ее в горшок и варим похлебку. И растягиваем эту «благословенную пищу» на целый день.

Человек, купивший у нас коня, пришел покупать и наше поле. Меряя его шагами вдоль и поперек, он то и дело придирается:

— Ишь сорняков-то сколько! Почему не выпололи?

— Некому, — вздыхает мама.

— Почему канавы не прорыты?

— Рук на все не хватает, — отвечает мама.

— А почему деревья вокруг поля не посажены?

— Ты зачем сюда явился — поле покупать или огрехи выискивать? — не выдерживает мама.

Покупатель, как геолог какой, берет в руку комок земли, растирает его пальцами, разглядывает и качает головой:

— Гм, гм…

Мама, бледная от волнения, ждет, какую покупатель назначит цену. Я держу ее за руку и стараюсь ободрить:

— Не переживай, сколько бы ни дал — все хорошо, лишь бы руки нам развязал. Мука одна с этим полем. Сначала вспаши его, удобри, засей, потом хлеб сожни, зерно на мельницу свези…

Не дослушав, мама вырывает свою руку из моей и говорит в сердцах:

— Вот когда будет у тебя свое поле, продавай его, как знаешь, а я свое за так не отдам. Одному богу известно, сколько горя мы с отцом хлебнули, прежде чем его купить смогли.

Оставался у нас один ягненок. Ягненок был маленький, и мы торопились его откормить, чтоб было чем попотчевать гостей, которые придут нас проводить. А родственников и друзей у нас много, почитай все село.

Сегодня на луг, где мы с сестрой пасем ягненка, пришла мама и спрашивает:

— Ведь правда, дети, ягненка можно пасти и в другом месте?

— Правда, — настораживаемся мы. Глаза у мамы заволокло слезами.

— И корысти нам от этого луга никакой, — как-то неуверенно говорит она.

— Никакой, — эхом отзываемся мы.

— А помнишь, дочка, когда ты была совсем махонькая, тебя на этом треклятом лугу змея укусила?

— Помню, мама.

— Одни несчастья нам от него, правда?

— Правда.

Мама заплакала навзрыд.

— Что с тобой, мама? — забеспокоились мы с сестрой.

— Пропади он пропадом, этот луг, продала я его. Она крепко прижала нас к себе и еще горше заплакала.