Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь

Он сумел не застонать. Но, видно, лицо его сделалось таким, что Маринка тотчас сказала:

– Что?.. Больно?

Он хотел улыбнуться и не смог.

– Пей сок… – она его всё ещё никак не называла. Обычным "Николай" как-то язык не поворачивался. А звать его "Коля" или "Коленька" она не умела.

Пробыла она недолго; уходя, ткнулась губами и носом в его небритую щёку, но Бывший Булка уже не решился двигаться, лишь улыбнулся и посмотрел на неё как только сумел нежно… А после её ухода долго лежал с закрытыми глазами, отдыхал.

В животе бедокурил гранатовый сок. Как потом узнал Бывший Булка, гранаты сразу после операции нельзя.

Приходил Павел, его хирург. Смотрел температурный лист, кивал, подмигивал. Глаза его при этом оставались внимательными, как у шахматиста. Хирургическая сестра под его надзором меняла на ране тампоны.

На пятый день, когда он впервые сел на кровати, вдруг вошёл Павел, словно только и ждал этой секунды. Вид такой, будто пять минут назад выиграл первенство мира.

– Сидишь? – сказал он. – Молодец. А пора ходить!

Бывший Булка сделал гримасу: мол, где уж нам…

– Нет, милый, так у нас дело не пойдёт! Был поединок – это законно, ты ранен, соболезную… Но дуэль-то выиграна! Ткани у тебя чистые, мне сейчас анализ показывали! Так что распиваем с тобой поллитру!

Бывший Булка растерялся и задним числом испугался: ну конечно, ведь могли же быть метастазы… И от растерянности этой он ляпнул невпопад:

– Я вообще-то… не пью…

Павел засмеялся счастливым смехом:

– Ужас, до чего же ты правильный! Я, между прочим, тоже не пью!

Он внимательно осмотрел рану. На минуту глаза его вновь стали серьёзными:

– Сильно болит? – Но в голосе чувствовался подвох.

– Да нет, – ответил Бывший Булка не очень уверенно.

– И не может болеть! Потому что как операция сделана! Филигрань! – Он снова полюбовался Булкиной раной, словно перед ним была картина какого-нибудь Шишкина. – А то некоторые любят, – продолжал он задумчиво, – любят так называемое "с запасом". Полчеловека отрежут -это у них с запасом!.. А ты у нас мужчина молодой. Это всё тебе самому пригодится.

В палату вошла сестра. Вопросительно посмотрела на Павла: видно, он её вызывал.

– Забирай, Софья, кавалера – и на прогулку. До зимнего сада. Отдохните. И обратно… Ну, ты сама все знаешь…

"До зимнего, – подумал Бывший Булка, – зачем же отдыхать?" Но когда добрёл до дверей палаты, то понял, как огромен предстоящий ему маршрут!

– Лида!.. Лидка, бессовестная! Опять пропадаешь, да? Опаздываешь… – Она говорила таким несвойственным ей голосом, не то шутливым, не то суетливым.

Лида боялась посмотреть ей в глаза.

Они встретились у памятника Пушкину – такое популярнейшее в Москве место… А им-то с Надей оно просто удобно – как раз на полдороге между их домами.

– Куда пойдём, Лид?.. Пойдём на Красную площадь. Я там не была, наверно, лет сто.

Надя позвонила ей: давай повидаемся. А Лиде – ну так не с руки, прямо до ужаса: контрольная по-французскому, и батянька может позвонить, и Севка может позвонить. Но когда два раза отказываешься, в третий – невозможно! А Надя, наверно, почувствовала её голос такой сомневающийся. Конечно, почувствовала! И вот теперь между ними была эта неловкость.

– Лид, ты можешь ненадолго, да?.. Ну, можешь часа на полтора? – Народ на улице Горького, как всегда, валом валил. Надя взяла её под руку. – У твоего папы как дела? Ты, Лид, если можно, передавай ему от меня привет.

"Милая моя Надя! Как просто дружить: Севка, ты, я. А получается – невозможно!

Ты сама же видишь… И эти недомолвки раз за разом -про Севку, про Севку. Как будто его на свете не существует. А он-то существует! Только ты не думай, что я тебя предаю под благовидным предлогом. Я тебя, Надь, в том-то и дело, что очень люблю!.." Она оглянулась на свою мысленную речь. "Видишь, как я говорить научилась: стройно, логично. Ты так говоришь, и я так говорю. Надя!" Они уже дошли до Советской площади, до Моссовета. Впереди хорошо было видно огромное низкое блюдо – Манежная площадь, и сразу за ней тот холм, крутой и весь одетый в камень, на котором стоит Кремль. "Надя! Я с тобой буду дружить сколько смогу, и потом, Надь, я тебя никогда не забуду!"

Она повернулась к подруге. Надя, оказывается, уже давно смотрела на неё:

– Лидка, ты меня не слушаешь… Ты меня совсем разлюбила, Лид?

Он выздоравливал, да. Он набирался сил, и притом быстро. Болезнь делает человека беспомощным, похожим на маленького ребёнка. Теперь Бывший Булка как бы снова взрослел.

Он не любил переедать. Сейчас у него был волчий аппетит. Причём не только к обедам-завтракам-ужинам – к солнцу, воздуху, к Маринке и Лидке.

Целыми днями его не покидало ощущение счастья. Бывший Булка хорошо знал это чувство, оно возникало у него в субботу утром, когда ещё всё впереди, когда ещё можно строить бог знает какие планы и знать: времени хватит на любой.

Он давно уже не выходил на улицу и, смотрясь во время бритья в зеркало, понимал, что выглядит неблестяще. Но не боялся этого, чувствовал: в нём нарастает здоровье, как за окном, в природе, всё более нарастала весна.

Приходили Маринка и Лидка. В новой палате Бывший Булка стал чемпионом по посещаемости, ему даже было неловко.

Лидка немножечко как-то присмирела. Теперь в их семейных отношениях снова царствовала Маринка. Стесняясь, но придавая своему голосу всю возможную взрослость, она говорила Лидочке:

– Ступай, у тебя ведь ещё уроки. А я с папой побуду…

И Лида, тоже до ужаса взрослая, вставала через несколько минут, никак внешне себя не выдавая. Только движения её становились более резкими и подчёркнутыми. Она уходила на тонких своих складненьких ножках. И у Бывшего Булки не было сил остановить её. Хотелось побыть с Маринкой наедине. Кто же мог заменить её? Да никто!.. Как и Лиду, конечно.

– Коля… Я, наверное, должна объясниться… – Голос её неожиданно падал, она быстро промокала слезу в уголке глаза – и театрально, и очень естественно, как умела одна только она, Маринка. – Я обязана…

Он отрицательно качал головой. Ему не хотелось ни говорить о том времени, ни вообще помнить его. То время осталось в прошлом, навсегда отчёркнутое резкой полосой операции.

В эти же дни "весенней субботы" произошло у него два расставания. Выписывался Старик, а несколькими днями позже выписался Снегирёв.

После операции Бывший Булка, конечно, виделся с ними, но это уж было не то. Да и как иначе: раньше жили в одной палате, теперь лишь заходили друг к другу. И разговоры получались уже какие-то куцые. Снегирь не откровенничал больше и не бранился налево и направо, Старик в основном помалкивал.

И вдруг он явился сам – без Снегиря, без приглашения. Торопливой, такой несвойственной для него походкой приблизился к Бывшему Булке, протянул руку. Да вспомнил, что правую-то не годится (у Бывшего Булки она всё ещё была прибинтована к телу). Протянул левую – выходило неестественно. Ах ты господи!.. Схватил своей правой левую Булкину:

– Меня выписывают, Николай Петрович! Говорят, здоров!

Тут и Булка начал трясти его руку.

– Вы подумайте, дорогой мой, я второй раз здесь, а ножа близко не видел – всё на лекарствах! Доктор говорит: "Теперь до ста лет доживёте!" А я, извините, совсем умирать не собираюсь! – И, застеснявшись, рассмеялся…

После, на осмотре, Бывший Булка сказал Павлу, что вот, мол, о ком диссертацию-то писать.

– В цирке – да, можно его показывать! – резко ответил Павел. – А в диссертации – не поверят.

– Так чего не поверят! Факт!

– Скажут: значит, не злокачественная… Да-с… – Он нахмурился. – А ведь секрет прост. У этого деда исключительная сила духа. Вам бы, молодым, поучиться!

Так говорил он, хотя сам вряд ли был старше Бывшего Булки.

А ещё через два дня пришёл прощаться Снегирь. Он был уже в нормальном человеческом платье и оттого не походил на самого себя.

– Выписываюсь по собственному желанию. Так что будь здоров, дорогуша!

– И ты будь здоров, Снегирь.

– Нет, я здоров уж не буду! – Он покачал головой. – Всё болит, Коля!.. Жру лекарства утоляющие, а то бы орал… Лечили от почки, а теперь болит грудь. Понял, куда метастазы дал?.. В общем, выписываюсь, не буду Павлу статистику портить.

– Слушай, – сказал Бывший Булка ровным голосом, – ну, если побаливает, куда спешить-то. Вон Старик наш, смотри: съел свои пять килограммов таблеток…

– Ладно, кончай! – Снегирёв вяло махнул рукой. – Я пришёл к тебе попрощаться, так что нечего мне тут… Телефон мне дай. На похороны тебя позовут. Приедешь?

– Кончай болтать, комментатор! – Бывший Булка записал в снегирёвской книжечке свой телефон. – А ты мне?