Михаил Герчик - Ветер рвет паутину

Генка свернул на углу. Даже не попрощавшись. Мы уже к этому привыкли. Мы помнили все: как он ни за что обидел меня, как потребовал переизбрать Веньку, как обманул Глафиру Филипповну и чуть не превратил нашу машину в груду металлолома. Мы все помнили, и даже то, что он перестал быть председателем совета дружины и получил за машину выговор, не могло нас с ним помирить. Помнил это и Генка. Он почти не разговаривал с нами. Так, процедит что-нибудь сквозь зубы, и все. В мастерскую он ходил только потому, что доски для кузова мы подготавливали на уроках столярного дела и за это ставили отметки. Двойка даже по труду была для круглого отличника Генки страшней всего на свете.

Он свернул, а мы облегченно вздохнули: больно уж неуютно было с ним рядом. И вдруг мы услышали пронзительный Генкин крик. Какой-то здоровенный пьяный парень ни за что ни про что сбил его с ног. Покачиваясь, парень стоял перед Генкой и примерялся, куда бы еще его ударить.

Венька и Алешка бросились к пьяному. Венька изо всех сил толкнул его в грудь, он зашатался и отступил. Алешка подхватил Генку под мышки и помог ему встать на ноги. И тут парень ударил Веньку в лицо.

Спустя несколько минут прохожие оттянули пьяного от Веньки. Какой-то военный сжал ему руки и повел, сразу присмиревшего, в милицию. А Венька встал с тротуара и выплюнул на снег вместе с кровью выбитый зуб. Потом набрал горсть снега и прижал к правому глазу, вокруг которого набухал огромный синяк.

Генкин портфель валялся на снегу, но он даже не посмотрел на него. Он подошел к Веньке и неловко стал отряхивать с его пальто снег.

— Не надо, — криво улыбнулся Венька. — Пошли, ребята.

— Постой, — схватил его за руку Генка. — Я должен тебе сказать… Я должен…

Слова застревали у него в горле, он сглатывал слюну и весь дрожал.

— Что ты должен мне сказать? — в упор спросил у него Венька, вытирая с подбородка узенькую полоску крови и моргая правым глазом, который с каждой минутой заплывал все больше и больше. — Что ты подложил мне в портфель эти проклятые детали?

Генка молча кивнул.

Мы с Алешкой замерли.

— Ты это знал? — наконец хрипло выдохнул Генка.

— Знал, — облизнув губы, ответил Венька. — Когда Сашка сказал, что нашел детали в моем портфеле, я вспомнил, как ты возле портфелей крутился, когда мы ящики на склад понесли.

— Чего ж ты сразу ребятам не сказал?

— Доказательств не было. К тому же я верил, что раньше или позже ты сам им об этом расскажешь. Расскажешь?

Венька вплотную подошел к Генке и взял его за отвороты пальто. Генка посмотрел на его синяк и угрюмо ответил:

— Скажу…

Он рассказал обо всем утром, незадолго до звонка. Стоял у стола, как всегда, аккуратный и чистенький, и крошил в пальцах расческу. Он хотел тогда отомстить Веньке за то, что тот ударил его. Ударил за меня.

— Ты мерзавец! — крикнула Тома, когда он замолчал. — Тебе надо влепить выговор и выгнать из школы. Я не хочу с тобой учиться в одном классе.

— Можете дать мне выговор, — глухо сказал Генка и сунул поломанную расческу в карман. Ни кровинки не было в его лице, но глаз он не прятал, смотрел прямо на нас. — Можете дать мне выговор, но не выгоняйте. Я учился с вами шесть лет, ребята…

Генка прикусил губу и отвернулся. Тогда поднялся Венька.

— Ты не права, — жестко сказал он Томе, потирая черно-лиловый синяк. — Он учился с нами шесть лет, даже шесть с половиной, и мы тоже виноваты, что он стал таким. Мы всегда восхищались им: ах, какой вежливый, какой хороший… А что этот «хороший», кроме себя, никого знать не хочет, этого как будто и не замечали. Теперь что ж, он уйдет в другую школу, а мы умоем руки, да? Пусть он остается в классе и в школе тоже. Я во всяком случае буду голосовать, чтобы не исключать его. Пусть он запомнит сегодняшнее утро. И мы…

…И все-таки двое ребят подняли руки за то, чтоб Генку исключить из школы. Это были Тома и Алеша. Остальные поддержали Веньку.

Это была сумасшедшая весна. Шел апрель, началась четвертая четверть. Нужно было заниматься, готовиться к экзаменам. Тогда еще экзамены сдавали в седьмом классе. А тут массу времени отнимали машина, работа на заводе, занятия автокружка. Мы совсем запарились. Однажды даже Алешка не выучил стихотворения и получил двойку. Правда, на другой день исправил, но после уроков Леня оставил нас и сказал, что занятия автокружка нужно свертывать. Есть машина, завод и подготовка к путешествию, — достаточно.

— И вообще, — он покосился на Алешу, — одна двойка — и больше никакой самодеятельности. Потому что грош нам будет цена, если кто-нибудь останется на второй год. А мы еще за звание «отряда-спутника» соревнуемся…

Разговор о машине и о походе отошел на второй план. Теперь на переменках мы разбирали правила, формулы, теоремы. Тома начала готовить уроки вместе со Славой Кирильчиком: он по-прежнему отставал по химии и немного по физике.

Алеша и Венька занимались со мной.

На завод мы ходили работать, как обычно, два раза в неделю, но Леня строго следил за тем, чтоб мы не задерживались там больше двух часов. Да еще два часа уходило на установку кузова.

Делать кузов нам помогали ребята из 7-го «Б» и из шестых классов.

Вначале Алешку это страшно обидело. Наша машина, машина 7-го «А», и вдруг стала общей, всей школы.

— Слушай, Леня, — ехидно спросил он, — а почему с первого дня вся дружина над ней не работала? Почему только на готовое хозяева находятся? Несправедливо это.

— Нет, справедливо, — отрезал Леня. — Справедливо, Алеша. Кто-то должен был это дело начать. А сейчас его поддержат все. Ну, а вам, поскольку вы поработали больше всех, будет предоставлено почетное право первыми поехать на этой машине в поход. Устраивает?

Нас это вполне устраивало. Алешу, наверно, тоже, хотя он и надулся. В конце концов, не все ли равно, будет принадлежать машина 7-му «А» или всем ребятам? Так даже лучше: может, удастся как-нибудь выйти из положения с резиной.

Резина тревожила Алешу с первых дней, когда мы только начали собирать машину. Сын шофера, он знал, что если и можно выпросить в каком-нибудь гараже или даже найти среди металлолома немаловажную запасную деталь, то резина на свалках не валяется. И действительно, сколько мы ни пытались вместе с Леней что-нибудь сделать, наша машина (теперь уже ее смело можно было назвать машиной) по-прежнему стояла на колодках. Даже директор, искренне сочувствуя нам, ничем не мог помочь: у школьной трехтонки было всего одно запасное колесо, не отдавать же его нам.

Вся наша затея повисла в воздухе. Алешка совсем пал духом.

«Где достать резину?» Теперь этот вопрос уже занимал не только нас: ведь даже первоклассники нет-нет да и подходили к машине и по-хозяйски похлопывали ее по радиатору.

В классе мы обычно собирались минут за тридцать до начала уроков. Это Венька такое правило ввел. Светало рано, а полчаса до занятий приносили всем пользу — вместе мы успевали разобраться во всех непонятных вопросах, сверить домашние задания. У нас был уговор: кроме уроков, в эти полчаса ничем больше не заниматься.

И все-таки Алеша всякий раз умудрялся вставить словечко о резине, хотя ругал его Венька за это беспощадно. Правда, после того как Алеша получил двойку, он стал снова хорошо учиться, но мы с Венькой знали, чего это ему стоит: он просиживал над учебниками чуть не до ночи. Весь день, несмотря ни на какие запреты, у него отнимали поиски этой проклятой резины.

…Так было и на этот раз. Алешка, снова вздохнув, сказал, что побывал в трех гаражах, а резины…

— Будет резина!

Как по команде, мы все обернулись к Генке Козлову. Это было так неожиданно, что Венька даже забыл прикрикнуть на Алешку за то, что он снова отвлекается. Лена Черноусик и Славка Кирильчик не решили сегодня домашние задачи по физике, и каждая минута сейчас на счету — скоро звонок.

С Генкой было трудно. Вроде и наказания ему никакого не было, как будто все сошло, но, видно, здорово грызла его вина перед ребятами. Он стал угрюмым, молчаливым. Не выскакивал на уроках раньше всех, почти все перемены сидел за партой. На заводе работал вяло, часто задумывался, прикусывал губу. После звонка тут же уходил домой. Несколько раз Леня пробовал поговорить с ним, как-то расшевелить, но потом с огорчением рассказывал мне, что разговора не получалось: Генка отмалчивался.

Мы видели, что живется Козлову очень неуютно. Никто не восхищался Генкиной коллекцией марок, никто не просил у него книг из «Библиотеки приключений», которой он так гордился, никто, кроме Веньки, не подсаживался к нему за парту поболтать. Венька чуть не силой тянул Генку на спортплощадку, но ни Томка, ни Алеша ни разу не отпасовали ему мяч. Все понимали, что долго это длиться не может. И вот сегодня Генка вдруг заговорил.

Что он скажет?