Редьярд Киплинг - Пак с Волшебных холмов

Стояла третья неделя ноября, самый разгар охоты на фазанов. В Дальнем Лесу не смолкала пальба. Но здесь, в этой обрывистой, овражистой стороне, никто не охотился, кроме деревенских биглей, которые время от времени убегали из конуры, чтобы провести денек на воле. Дан и Уна наткнулись на пару таких вольнолюбивых псов, гонявшихся по заднему двору за кошкой. Эти бездельники были не прочь поохотиться на кроликов и охотно последовали за ребятами – сперва вдоль приречного луга, потом через ферму «Липки», где старая свинья дала им хороший отпор, и, наконец, к заброшенной каменоломне, где им удалось выгнать лисицу.

Рыжая помчалась к Дальнему Лесу, спугнув по дороге всех фазанов, спасавшихся тут от великого истребления на другом конце долины. Снова загрохотали жестокие ружья, и ребятам пришлось силой удерживать собак, чтобы они не убежали и не попали под случайный выстрел.

– Ни за что на свете не согласился бы я стать фазаном, особенно в ноябре, – сказал запыхавшийся Дан, догнав Оболтуса и ухватив его за шею. – Чему ты смеялась?

– Просто так, – ответила Уна, сидя верхом на толстобокой Флоре. – Погляди-ка! Эти глупые фазаны летят обратно в свой Дальний Лес вместо нашего, где их никто бы не тронул.

– Пока тебе самой не захотелось бы поохотиться! – Высокий старик внезапно выступил из-за кустов остролиста возле тропинки на Волатерры. Дети подпрыгнули от неожиданности, а собаки застыли в стойке, словно спаниели. На незнакомце было длинное одеяние из темного плотного сукна, подшитое и отороченное рыжеватым мехом, и он поклонился ребятам таким низким, старинным поклоном, что они невольно смутились.

– Вы не боитесь? – спросил он, глядя им прямо в глаза и слегка поглаживая свою великолепную седую бороду. – Не боитесь, что вон те стрелки, – он кивнул головой в сторону несмолкающего «пиф-паф» из долинной рощи, – могут и вас ненароком подстрелить?

– Видите ли, – начал Дан, в таких вопросах он любил быть точным, – старик Хоб… в общем, наш старый друг рассказывал, что одного из загонщиков на прошлой неделе хорошо подперчило – то есть ранило дробью в ногу. Но мистер Мейер – он любит стрелять кроликов – дал Уэкси Гарнету соверен, и Уэкси хвастался Хобдену, что за такие деньги он согласился бы и на двойную порцию.

– Он не понимает тебя, Дан! – воскликнула Уна, видя, как лицо старика побледнело и задрожало. – Не нужно было…

Она не успела договорить, как из зарослей остролиста шумно выбрался Пак и стал что-то объяснять старику длинными иностранными словами. В тот день хорошо подморозило, и на Паке тоже была длинная одежда, которая совершенно изменила его привычный вид.

– Да нет! – сказал он наконец по-простому. – Ты неверно понял мальчика. Вольный хлебопашец был только слегка ранен на охоте, по чистой случайности.

– Знаю я эти случайности! И что сделал жестокий барон? Засмеялся и проехал мимо?

– Это был не барон, а один из вашего народа, успокойся, Кадмиэль! – Глазенки Пака лукаво блеснули. – Он дал вольному хлебопашцу золотую монету, и дело было улажено.

– Еврей пролил кровь христианина, и дело было улажено?! – вскричал Кадмиэль. – Ни за что не поверю! Они его пытали?

– Никто не может быть арестован, оштрафован или казнен, пока вина его не будет доказана судом равных, – торжественно произнес Пак. – В Англии один закон и для еврея, и для христианина – закон, который был подписан в Раннимеде!

– Великая Хартия Вольностей, – прошептал Дан. Это было одно из немногих исторических событий, которые ему удалось запомнить. Кадмиэль резко повернулся, и от его колыхнувшихся одежд повеяло запахом восточных пряностей.

– Неужели и ты знаешь об этом, малыш? – воскликнул он, изумленно поднимая руки.

– Конечно, – сказал Дан и продекламировал:

Старик Хобден говорит, что если бы не она (то есть Хартия), скучать бы ему сейчас в Льюисской тюрьме.

И вновь Пак объяснил его слова Кадмиэлю на каком-то странном торжественном языке.

– Устами младенца глаголет истина, – улыбнулся тот. – Но ответь мне, и я назову тебя не младенцем, но мудрым Раввином: почему король подписал Новый Закон в Раннимеде?

Дан вопросительно взглянул на сестру. Теперь настал ее черед.

– Потому что ему некуда было деваться, – спокойно объяснила Уна. – Бароны его заставили.

– Нет, – возразил Кадмиэль, качая головой. – Вы, христиане, всегда забываете, что золото может сделать больше, чем меч. Этот славный король поставил подпись потому, что он не мог больше одалживать деньги у нас, презренных евреев. – Он нарочно ссутулил плечи, произнеся эти слова. – А король без золота – все равно что змея с перебитым хребтом; и я скажу вам, что это доброе дело, – тут брови его сдвинулись вместе, – перебить змее хребет. Что я и сделал! – заключил он торжественно, обращаясь к Паку. – Дух Земли, подтверди, что я это сделал.

Кадмиэль выпрямился во весь свой огромный рост, и голос его зазвенел, как труба. У него был на редкость гибкий голос – иногда гремящий на низких тонах, иногда возвышающийся до пронзительных, жалобных нот, но всегда заставляющий слушать.

– Многие могут подтвердить это, – ответил Пак. – Расскажи этим малышам, как было дело. Не гляди, что им мало лет, зато они не знают Сомнений и Страха.

– Я понял это, как только увидел их лица, – сказал Кадмиэль. – Но их, конечно, научили плевать в евреев?

– Кто научил? – удивился Дан. – И где?

Пак со смехом откинулся назад.

– Кадмиэль в мыслях своих еще живет при короле Джоне. В те времена с его народом обходились очень плохо.

– О, мы это знаем! – ответили ребята и сразу же уставились Кадмиэлю в рот (они понимали, что это невежливо, но ничего не могли с собой поделать), стараясь заметить, скольких зубов у него не хватает. Им запомнилось из уроков истории, что король Джон вырывал зубы у евреев, чтобы заставить их одалживать ему деньги.

Кадмиэль понял их взгляд и печально усмехнулся.

– Нет, король не вырывал у меня зубов, скорее я вырвал у него ядовитые зубы. Ну так слушайте. Родился я не в христианской стране, а среди мавров-мусульман в Испании – в маленьком белом городке у подножия гор. Да, мавры жестоки, но они, по крайней мере, научили людей безбоязненно размышлять. При моем рождении было предсказано, что я стану законодателем у народа с трудным языком и странной речью. Мы, евреи, издавна ждем прихода Царя и Законодателя. Почему бы и нет? Мои сородичи в городе (нас там было очень мало) выделяли меня как Дитя Пророчества – избранного среди избранных. Мы, евреи, всегда обуреваемы мечтами и снами. Этого не скажешь, глядя, как мы проскальзываем между кучами мусора в нашем квартале; но когда кончается день – при закрытых дверях и зажженных свечах – о, тогда мы опять становимся избранным народом!

Рассказывая, он шагал взад и вперед по опушке леса. Треск пальбы не стихал, и собаки поскуливали, припадая всем телом к сухой листве.

– Я был Царем – по крайней мере, Принцем. Представьте себе, что Принца, который отроду не слышал грубого слова, вдруг отдают сердитому, бородатому Раввину, который дергает его за уши и щелкает по носу, заставляя учиться! – учиться и учиться, чтобы сделаться Царем, когда придет время. Да, вот такой это был маленький Принц! Одним глазом он следил за мавританскими ребятишками, швыряющими камни, другим – блуждал по сторонам, стараясь отыскать свое Царство. Он научился беззвучно плакать, когда его травили и гонялись за ним по улицам. Он научился все делать беззвучно. Он залезал под стол и играл там, когда зажигали Большой Семисвечник, и он вслушивался, как вслушиваются дети, в разговор отца с его друзьями. Они прибывали из-за гор, со всех концов света, чтобы посоветоваться, ибо его отец был мудр.

Они приплывали из мест, где сражалась армия Салауд-Дина; они приезжали из Рима, из Венеции, из Англии. Они пробирались по переулку, тихо стучали в дверь, снимали свои лохмотья, облачались в чистую одежду и беседовали с отцом за стаканом вина. По всей земле язычники воевали друг с другом, и мой Принц слышал, играя под столом, как эти скромно одетые люди решали между собой, где, как и когда один король ополчится на другого короля и народ поднимется против народа. Почему бы и нет? Война невозможна без золота, а мы, евреи, знаем лучше всех, как движется золото в мире, от каких оно зависит ветров и приливов, как оно течет, кружа и петляя, то поднимаясь на поверхность, то вновь ныряя в недра земли, словно река – волшебная подземная река. Откуда это знать королям, которые умеют лишь сражаться, грабить и убивать?

Никогда не слыхавшие ничего подобного, ребята слушали с широко раскрытыми глазами, вприпрыжку поспешая за длинным шагом расхаживавшего взад-вперед старика. Он поправил на ходу отворот кафтана, и квадратная золотая пластинка, украшенная бриллиантами, на мгновение блеснула сквозь мех, как ночная звезда сквозь падающий снег.