Нил Шустерман - Здесь был Шва

Проблема только в том, что красавица далека от совершенства, и стоит тебе только выпрыгнуть из автобуса и представиться ей, как ты замечаешь, что у неё искусственный зуб, который уже начал потихоньку зеленеть, что изо рта у неё попахивает, что на лбу у неё прыщ, притягивающий к себе твой взгляд, словно чёрная дыра. Эта девушка и есть правда. Она не так уж хороша, не так уж красива. Но потом, когда ты узнаёшь её получше, все эти недостатки становятся несущественны. Кроме разве что запаха изо рта, но для чего придуманы мятные пастилки?

Шва больше всего в жизни хотел узнать правду. И теперь ему приходилось иметь дело с плохими зубами, нечистой кожей и скверным запахом.

Я знаю, что случилось той ночью в моём доме, но события у Шва могу лишь вообразить. Мне известны только их последствия. Радиоактивные осадки, так сказать. Однако у меня было достаточно времени, чтобы представить, что же там происходило. Наверняка вот что:

Шва заходит в дом и обнаруживает отца — встревоженного и растерянного, совершенно беспомощного. Отец так извёлся, что даже не в состоянии играть на гитаре, потому что впервые за долгое время заметил, что его сына нет дома. Возможно, он даже плакал, потому что в их доме всё не так, как у людей: Шва-младший — что-то вроде отца, а Шва-старший — что-то вроде ребёнка.

Шва заходит, видит отца, но ничего не объясняет. Ждёт, чтобы тот заговорил первым.

— Ты где был, ты хотя бы соображаешь, как я беспокоился бла-бла-бла…

Сын, сунув руки в карманы, пережидает поток упрёков, а когда отец выдыхается, Шва, не вынимая рук из карманов, спокойно спрашивает:

— Где моя мама?

Отец выбит из седла. Он колеблется, затем произносит:

— Какая разница, где она. А вот ты — где ты был?

— Где мамины фотографии? — спрашивает Шва. — Я знаю, у нас есть её снимки. Где они?

Отцу становится страшно. Это совсем другой страх, не такой, с каким он ожидал сына домой, но он некоторым образом ещё хуже. Шва тоже напуган. Его страх сродни тому, что ощущаешь, выскочив из автобуса и остановившись напротив прекрасной/безобразной девушки.

— И не вздумай сказать, что не помнишь, — говорит Шва-сын. — Почему нигде нет её фотографий?

— Фотографии есть, — наконец признаётся отец. — Просто я их спрятал, вот и всё.

— Почему?

— Потому что она бросила нас! — кричит отец.

— Она бросила тебя! — кричит Шва в ответ.

— Нет, — говорит отец, на этот раз мягче. — Она бросила н а с.

И как бы Кельвин ни стискивал зубы, он не может отрицать уродливую зеленозубую правду. Мать бросила и его тоже.

Мгновение отец и сын смотрят друг на друга. Шва-младший понимает: если этот момент продлится слишком долго, тем дело и кончится. Отец захлопнет свою раковину, и всё станет, как раньше. Но мистер Шва, к его чести, не стал медлить.

— Пойдём, — говорит он и ведёт сына в гараж.

Там, в углу, спрятанный под кучей всякого хлама, лежит чемодан. Отец вытаскивает его, открывает, вынимает коробку из-под обуви и протягивает её сыну.

Шва не сразу решается открыть её. Но он должен. В коробке лежат конверты — штук пятьдесят. Адрес на каждом написан одним и тем же женским почерком. Все письма адресованы одному человеку, и ни одно из них не вскрыто.

— Они адресованы мне, — говорит Шва.

— Если бы она действительно хотела поговорить с тобой, она бы пришла сама. Я ей так и сказал.

— Ты разговаривал с ней?!

— Она звонила… по временам.

— И ты никогда мне не говорил!

Лицо отца каменеет.

— Если бы она хотела поговорить с тобой, — повторяет он, — она бы пришла сама.

Шва не знает, что хуже: то, что выкинула мать, или то, что сотворил отец. Да, она бросила их, но это отец сделал так, что она и с ч е з л а.

— Когда начали приходить письма? — спрашивает Шва-младший.

Отец больше ничего не утаивает. Не может, даже если бы и попытался.

— Через несколько недель, после того, как она пропала.

— А когда пришло последнее?

Отец отвечает не сразу. Ему трудно. Наконец, он произносит:

— Не помню.

Он не в силах взглянуть своему сыну в лицо, но Шва-младший не даёт ему отвести глаза.

— Я потратил все наши сбережения, чтобы арендовать рекламный щит, — сообщает он. — С огромным изображением моего лица.

Отец не понимает.

— Зачем?

— Чтобы доказать, что я не невидимый.

Шва уже своё отплакал, а вот его отец… Слёзы градом катятся по его щекам.

— Ты вовсе не невидимый, Кельвин.

— Если бы только я понял это раньше!

Шва идёт в свою комнату, закрывает дверь и перебирает письма. На некоторых есть обратный адрес, на других нет, но это неважно, потому что он каждый раз иной. Почтовый штемпель — вот что существенно. Пятьдесят писем, не меньше; пятьдесят штемпелей — и все из разных штатов.

В понедельник Шва пришёл в школу с коробкой из-под обуви, полной писем. Урок ещё не начался. Я стоял у своего шкафчика, Шва подошёл и сунул мне коробку, но прочитать какие-либо эмоции на его лице я не смог. Похоже, что мой друг коренным образом изменился. Это как с яйцом: варёное, оно снаружи ничем не отличается от сырого, зато внутри… Я не знал, на что сейчас смотрю — просто на Шва или на Шва, сваренного вкрутую.

— Можно почитать? — спросил я.

Он забрал коробку обратно.

— Они для меня.

— Ну ладно, тогда, может, хотя бы расскажешь, о чём она пишет?

Он немного поразмыслил над вопросом, потом пожал плечами, не глядя на меня.

— По большей части о местах, в которых ей довелось побывать. Чуть ли не в каждом письме: «Ах если бы ты был здесь!»

— Но… она не пишет, почему она так поступила? Почему ушла?

Шва снова пожал плечами, по-прежнему не глядя на меня.

— В первых письмах говорила. Написала, что ей страшно жаль и что это не имеет никакого отношения ко мне.

Больше Шва на этот счёт ничего не сказал. Затем показал мне одно письмо:

— Это последнее. Написано примерно полгода назад.

Я взглянул на конверт. Обратного адреса не было.

— Оно из Ки-Уэста, Флорида, — сказал Шва. — Штемпель видишь?

Я попытался рассмотреть буквы, но Шва убрал конверт.

— Я ей напишу.

— Куда же ты напишешь без адреса-то?

И снова Шва пожал плечами.

— Ки-Уэст не такой уж большой. Может, на почте её знают. А если не получится, то я найду её как-нибудь по-другому.

Я мог бы пуститься доказывать, что, мол, это почти невозможно, но кто я такой, чтобы убивать мечту Шва? Если этот парень умудрился раздобыть скрепку с самого «Титаника» и украсить своей физиономией огромный рекламный щит, то ему вполне по силам найти собственную мать. Шва был человек настырный — вот, наконец, слово, которое я на диктанте сумел написать правильно.

Он долго всматривался в почерк на конверте.

— Когда-нибудь я скажу ей прямо в лицо, какой дрянной номер она отколола. И пусть она тогда мне в лицо скажет, как ей жаль.

Я отвернулся к своему шкафчику, закрыл его, повернул ключ в замке…

— Удачи, Шва. Я искренне желаю тебе найти свою маму.

Но когда я оглянулся, Шва уже и след простыл.

Придя домой после школы, я нашёл жилище пустым. Во всяком случае, мне так показалось. Я дважды прошёл мимо отца, сидящего в гостиной, не заметив. На третий раз я всё-таки сподобился увидеть его: он тихо, словно тень, сидел в кресле, ничем не выдавая своего присутствия и глядя потухшими глазами куда-то вдаль.

— Пап?

— А, Энси, — тихо сказал он.

— Что-то ты рановато с работы.

Он долго не отвечал.

— Да вот подумал, хорошо бы отдохнуть и отвлечься.

Что-то здесь не так.

— Как на работе? — спросил я. — Пробуете усовершенствовать Дранни? В смысле Манни.

— Работа-то в порядке, — ответил отец. — А вот я — нет. Меня сегодня уволили.

Я хохотнул — отец-то у меня, оказывается, шутник! Но он и не думал смеяться.

— Как это — уволили? Не может быть!

— Это называется «сокращение штатов».

— Так они кучу народа уволили, что ли?

Нет, как хотите, этого я понять не мог. Сколько я себя помнил, отец работал на «Пистут Пластикс».

Он покачал головой.

— Только меня.

— Вот гады!

Он шевельнул бровями.

— Впрочем, мне дали неплохой парашют.