Анатолий Чупринский - Емеля

А царевна Яна, чуть, что не по ней, хлопнет дверью и уходит в сад. Бродит там, среди яблонь, стихи какие-то туманные наизусть вслух бормочет. Может, классика, какого, может, сама сочиняет.

Переходный возраст, одно слово.

В один из дней случилось невероятное. О чем наша бедная Яна и мечтать не могла.

Наткнулась она в собственном царском саду на… нашего Емелю. Тот лежал себе под яблоней. На спине, нога на ногу. Наблюдал, как царские яблоки с веток падают.

И опять невидимый Великий дирижер, (кстати, сидевший в этот раз на яблоне, на ветке, на самой верхотуре!), взмахнул палочкой, и… зазвучала тихая мелодия…

…Яна остановилась прямо перед Емелей. Уперла ручки в бока и принялась его сверлить осуждающим взглядом. А Емеля, ну, никак не среагировал. Скосил одним глазом, смерил ее с ног до головы и опять уставился на ветки яблонь.

— Вы чего это разлеглись? В чужом саду.… На чужой траве…

— Сама приглашала в гости. Или забыла?

— Если думаете, вы такой неотразимый, и вам все дозволено, то глубоко ошибаетесь! — презрительно, (по возможности!), сказала Яна.

Емеля ничего не ответил, только вздохнул. Тяжело с этими бабами. Вечно у них претензии. Вечно они чем-нибудь недовольны.

— Носитесь на своей печке, нарушаете правила дорожного движения! — между тем, возмущенно продолжала царевна Яна.

— И что? — спросил Емеля.

— Это характеризует вас не с лучшей стороны! — достойно ответила Яна.

— Какой русский не любит быстрой езды?

— Дисциплинированный!

— Зануда, короче.

— Я… зануда!? — вспыхнула, как шведская спичка Яна.

— И ты тоже. Папина дочка! Жизни не знаешь!

— Маменькин сынок!!! — вскричала оскорбленная до глубины души Яна.

Емеля приподнялся из лежачего положения, сел. Скрестил руки на груди.

— Была б ты парнем…

— Что в таком случае? — с вызовом спросила Яна.

— Получила бы в глаз!

— Вполне в вашем духе. Когда нет достойных аргументов…

— Слушай, это… — неожиданно удивился Емеля, — А чего это ты меня «на вы» называешь? Я тебя обидел, когда или что?

— Или как! — ответила Яна.

В этот момент Великий Дирижер стукнул пару раз своей дирижерской палочкой по самому крупному яблоку. Спелое яблоко сорвалось с ветки и полетело вниз. Упало оно, естественно, прямо на голову Емеле. У него глаза сначала съехались к переносице, потом, вообще, разъехались в разные стороны.

Яна очень испугалась, бросилась к Емеле, опустилась рядом на колени.

— Вам не больно? Давайте, сделаю примочку?

Царевна достала из кармашка платок, смочила один конец духами из маленького флакончика, приложила к макушке Емеле.

— У меня… появилась… идея! — удивленно произнес Емеля.

— Какая… идея? — затаив дыхание, спросила Яна.

Конечно, она слышала про Ньютона. Нобелевская премия и все такое.

— Хотите сделать какое-нибудь научное открытие? Как Ньютон? Хотите получить Нобелевскую премию?

— Хочу… тебя… поцеловать!

Емеля и сам не ожидал, что из него выскочит эдакая идея. Ни о чем таком он раньше и думать не думал. И мечтать не мечтал.

Сказано — сделано!

Короче, притянул Емеля к себе за плечи царевну Яну и… поцеловал.

Прямо в губы. Долго-долго. Как в самом настоящем иноземном кино. Но самое удивительное, царевна Яна даже не сопротивлялась.

Естественно, невидимый Великий дирижер в это мгновение неистово размахивал своей палочкой, как сумасшедший. Симфония любви волнами гуляла и над царским садом. И даже над всем царством государством.

Вот так оно и бывает. Очень неожиданно. И очень закономерно.

Но рано или поздно все кончается. Даже подобные поцелуи.

Емеля отодвинул от себя Яну, поднялся с травы, поправил рубаху и… вздохнул.

— Ладно… пойду я… Дела у меня…

Царевна Яна смотрела на него широко распахнутыми глазами. Лицо ее было и счастливым, и испуганным, и растерянным одновременно. Все в одном флаконе. Она, прижав ладошки к щекам, во все глаза смотрела на Емелю.

— Что так смотришь? Делов-то! Тебя никто не целовал, чтоль?

— Никто… — едва слышно прошептала царевна Яна.

— Никто, никто? Никогда?

— Никогда…

— Ладно.… Не будем делать из этого проблему. Пошел я…

— Вы… невежливы!

— Сама этого хотела! Или не так?

— Вы… плохо воспитаны!!

— Мы за границей не учились. Гарвардов и Оксвордов не кончали.

— Вы… нетактичны!!!

Из глаз царевны Яны покатились слезы. Крупные, как яблоки на ветках. Емеля, не оглядываясь, уходил вглубь сада.

— Стойте! Немедленно остановитесь! Я вам… приказываю!!!

Но Емеля и ухом не повел. Так и скрылся из вида.

Царевна Яна плашмя лицом вниз упала на густую зеленую траву. Она колотила сжатыми кулачками по земле и, безнадежно рыдая, без устали твердила:

— Вы… невежливы! Нетактичны!! Неделикатны!!!

Вокруг градом падали с веток спелые наливные яблоки. Какого сорта, неизвестно.

После этой встречи залег наш Емеля опять на старую печку. Потому вдруг тоже осознал. Он трагически влюбился в царевну Яну.

Яна всем известно кто, царская дочь. Это вам не кот начихал. Тут с плеча рубить никак нельзя. Обдумать все надобно, обстоятельно. Одной стороны, она, такая как все. С другой, особенная. Вот тут и думай, ломай голову. Каждый сверчок, знай свой шесток. Так или по-другому можно?

Короче, впал наш Емелюшка в самую натуральную депрессию.

Угрожающее иноземное слово «депрессия!» гуляло по всему царству государству. Как бацилла, гриппа какая. От дома к дому, от улицы к улице, от избы к избе. Народ в массе своей сочувственно вздыхал и покачивал головами.

День лежит Емеля на печке. Другой лежит. В абсолютной недвижимости. Только изредка шишку на голове потирает. И тяжко вздыхает. В его-то годы!?

Мамаша переживает. А соседки масла в огонь подливают. При каждой встрече доброжелательно интересуются:

— Твой-то Емеля, все лежит?

— Депрессия у него.

— Эта депрессия всем известна. В царском дворце она проживает.

И начали в два голоса в оба уха мамаше информацию сливать. Что неудивительно. Царство государство небольшое, переплюнуть можно. А сороки с длинными хвостами так везде и порхают. Вести разносят. Стало быть, все про всех все знают.

Само собой мамаша сильно озаботилась этим обстоятельством. Как водится, начала подъезжать к сыну с различными расспросами.

— Емелюшка! Тут соседки такую глупость сказали. Будто, ты с царской дочкой познакомился. Правда или врут?

— Было дело, — тяжело вздохнул Емеля.

И перевернулся на другой бок. Спиной к родной матери. Неуважительно, но что поделаешь. Молодежь нынче совершенно не та пошла. Вот раньше было.… А-а, ладно!

— А еще говорят, — не отставала мамаша, — будто она в тебя влюбилась! Вот бы, хорошо нам на ней жениться. Жили бы, горя не знали. На всем готовом.

— Мечтать не вредно! — неопределенно буркнул Емеля.

— Она хоть ничего из себя? Красивая или как?

— Или что! — раздраженно ответил Емеля.

Он опять резко перевернулся на прежний бок. Смотрел теперь на свою родную мать раздраженно, снисходительно. И даже где-то высокомерно.

— Какая она? — не унималась мать.

Емеля так глубоко вздохнул, даже занавески на окнах колыхнулись.

— Не знаю, поймешь ли… — почему-то с тоской в голосе, ответил он. И опять шишку на голове потрогал.

— Где уж мне, темной, необразованной.

— Глаза ее, конечно, на звезды не похожи.… И уста, тоже.… Уж никак нельзя кораллами назвать…

— А тело? — не выдержала мамаша, — Видная из себя, дородная?

— Что тело? — грустно сказал Емеля, — «Тело пахнет так, как пахнет тело». — Помолчал и нараспев добавил, — «Не как фиалки нежный лепесток».

— Вы уже… снюхались!? — в ужасе прошептала мать, — Правду, значит, говорят соседки?

— Это стихи, маманя-а! — сморщился Емеля, — Шекспир. Вильям. Великий английский драматург. Дуры они, твои соседки.

— Значит, свадьбе не бывать? — разочарованно протянула мать.

— Какая-то вы, маманя, утилитарная!

— Та-ак, понятно! — неожиданно разозлилась маманя, — Снюхался с царской дочкой, сразу родную мать в утиль!? Спасибо тебе, сынок!

— Я не в том смысле… — уныло протянул Емеля.

— Сходи-ка лучше за водой, Шекспир!

Емеля еще раз осторожно потрогал шишку на голове и начал слезать с печки.

У колодца та же история. Вынул бадью с водой, в бадье, как водится, Щука.

Старая знакомая. Возраст уточнять не будем. Все-таки, она женского рода.

Щука и говорит. На чистейшем русском:

— Что, Емелюшка, не весел? Что головушку повесил?

Емеля молчит, губы кусает. Видно, не может решиться.

— Наш джентльменский уговор в силе?

— А то! Ты мне колодец в безвременное пользование, я тебе любое желание. Чистый бартер.