В июльский день - Анна Иосифовна Кальма

— Что такое это? — спрашиваю с подозрением.

А он объясняет:

— Когда у людей не было денег, как вот у нас с вами, Сеня, но они доверяли друг другу и хотели работать вместе, то основывали товарищество на вере. Вот я и хочу вступить с вами в такое товарищество. Идет?

Я обрадовался:

— Ух, чёрт длинный, чего выдумал! Давай, давай, жми дальше! Сейчас и Панька придёт.

Маяковский поставил ногу на каменную тумбу у тротуара, устроился поудобнее, вынул из кармана пиджака блокнот и жёлтый, блестящий механический карандаш. Вот он начал писать, и карандаш его так и забегал по бумаге. Мне это не понравилось. Может, пишет протокол или сопроводиловку, как в милиции. А после этого всегда у нас бывали неприятности.

— Что это ты пишешь? — спросил я.

— Пишу договор нашего товарищества, — сказал Маяковский. — Вот тут сказано: «Мы, Владимир Маяковский, с одной стороны, и товарищи Семен и Павел — с другой, основали сегодня, такого-то числа, товарищество на вере и обязуемся честным словом друг другу доверять и выполнять все наши обязательства». Вот. Теперь надо подписаться.

Он поставил под договором свою разгонистую подпись и протянул листок мне:

— Подпишись за себя и за товарища Паньку.

Я все еще боялся этой бумажки и ни за что не хотел подписываться.

Говорю Маяковскому:

— Я неграмотный.

— Врете вы, уважаемый товарищ Сеня, — сказал тогда Маяковский. — Позавчера я сам видел, как вы писали на заборе: «Панька дурак».

Нечего делать, взял я в руки карандаш. А карандаш такой красавец — блестит весь, и из него грифелёк выдвигается.

Я поставил под договором свою закорючку и говорю:

— Эх, какой карандаш! Вот красота!

А Маяковский смотрит на меня и говорит так серьёзно:

— Вот и первое дело нашего товарищества. Я отдаю вам этот карандаш, но и вы в свою очередь идете с моей запиской к одному моему другу. У этого друга есть очень хороший дом для таких ребят, как вы. Я попрошу, чтоб к вам там не очень придирались. Но и вы тоже обещаете мне не хамить там и не удирать, не предупредив меня. Я теперь ваш компаньон по товариществу, и вы должны сообщить мне, если соберётесь переменить адрес. Можете сказать товарищу Паньке, что и он получит от меня такой же карандаш.

Я даже вспотел весь: подумать только, у меня в руках такое сокровище!

— Говоришь, и Паньке такой же дашь! — Я все еще не мог поверить до конца.

Маяковский торжественно обещал:

— Даю честное слово. Это будет моим вкладом в наше товарищество.

— А когда ты его дашь Паньке?

— Как только получу от моего друга хороший отзыв о вас и сообщение, что вы оба стали постоянными жителями дома. Ну как, Сеня, подходит вам такой договор?

Я подумал, подумал, а потом говорю:

— Замётано. Коли мы из этого твоего дома сбежим, я тебе карандаш обратно отдам, можешь не сомневаться.

Маяковский усмехнулся:

— А я и не сомневаюсь. Ведь у нас теперь товарищество на вере.

Он поднял руку, сказал: «Рукопожатия отменяются» — и ушел. Далеко видна была его высокая фигура, помахивающая палкой.

Когда вернулся Панька, я ему рассказал весь наш разговор с Маяковским, показал карандаш и записку. Я думал, что Панька сейчас же отнимет у меня карандаш — ведь он был гораздо сильнее меня. Но он только посмотрел его, попробовал писать на том клочке бумаги, что дал нам Маяковский, а потом махнул рукой:

— Эх, все я позабыл, что учил в школе, надо опять сначала начинать учиться. Пойдём, что ли, к дружку Маяковского.

Семён Углов замолчал и стал смотреть на горы. Лицо у него сделалось задумчивое и немного грустное.

Прабабушка Радам спросила:

— Ну, что ж ты замолчал, Семён? Что ж было дальше с тобой и твоим дружком Панькой?

Семён Углов посмотрел на румяную прабабку.

— А дальше было вот что, — сказал он. — Дом, куда нас отправил Маяковский, оказался и вправду очень хорошим домом. Там ребят учили не только грамоте и счету, но и работать в мастерских. Каждый мог выбрать работу себе по сердцу. Панька увлёкся столярным делом, а я стал слесарить, разбирать и собирать разные машины. И чем дольше мы жили в этом доме, тем всё больше нам нравилось работать. К тому же мы теперь всегда были сыты, жили в тепле, нас одели в хорошую синюю форму и выдали крепкие новые ботинки. А больше всего нам нравился директор дома — товарищ Владим Владимыча Никифор Иванович. Этот человек знал ребят и умел с ними обходиться. Он нам так понравился, что мы уже никуда не хотели убегать. И даже весной, когда стало тепло, мы никуда не убежали.

Весной Никифор Иванович позвал нас с Панькой к себе в кабинет.

— Вот у меня для вас тут посылка пришла. — И он протянул Паньке сверток в коричневой бумаге.

Панька растерялся. Никогда мы с ним ещё не получали посылок. Дрожащими руками он надорвал бумагу, развернул. В длинненькой коробочке лежал блестящий жёлтый карандаш и свернутая в трубку книжка. Панька схватился за карандаш, а я — за книжку. Я уже умел хорошо читать. Это были стихи Маяковского «Кем быть». Маяковский послал нам эти стихи, чтобы мы заранее подумали и решили, кем мы хотим быть в жизни. И мы читали их вслух друг другу. И каждый выбрал себе работу по вкусу: Панька стал столяром, а я — рабочим-монтажником.

— А карандаш? — напомнил Витя.

— Карандаш был точь-в-точь такой, как этот. — Семён Углов вытащил из нагрудного кармана жёлтый толстый карандаш с отделением для запасных графитов и с выдвигающимся острием.

— Вот этот карандаш подарил мне — беспризорному сироте — сам Маяковский, — сказал он. — Я берегу его, как самую большую драгоценность. И когда мой Володька вырастет и станет дельным человеком, я подарю этот карандаш ему.

— Можно мне посмотреть его? — попросил Витя.

— И мне! И мне! — закричали кругом.

Множество рук потянулось за карандашом. Всем хотелось хотя бы дотронуться до карандаша, которым писал сам Маяковский. И жёлтый карандаш пошёл по рукам. Все его рассматривали и передавали соседу.

Семён Углов сидел на ступеньке, смотрел на горы и ждал, чтобы все осмотрели его карандаш. А карандаш всё не возвращался. Семён спросил:

— Насмотрелись? Ну, теперь давайте мне мой карандаш.

Но тут вдруг оказалось, что карандаш исчез. Только что все его держали в руках, только что