Дядюшка-флейтист - Клавдия Владимировна Лукашевич

— Это у нас сиротка, племянница мужа живет. Нельзя бросить — вот и растим, воспитываем, жалеем, — нежным голосом отвечала тетя Маша.

— Вас Господь наградит за то, что сироту не покидаете, — говорили гости и снова гладили Наташу по голове, иногда даже целовали в щечку.

Других ласк девочка не видела в жизни и после таких вечеров долго находились как бы в тумане — под влиянием радостного воспоминания.

Сидя за диваном или засыпая вечером, Наташа перебирала в своей головке нескончаемые мечты и желания. «Когда я вырасту большая, — фантазировала она, — я найму себе точно такую же квартиру, как у тети Маши, и куплю себе точно такую же мебель, посуду и фортепиано и все… Стану играть “Приер дивиер” и петь “Люди добрые, внемлите печали сердца моего”… И позову к себе много-много гостей…»

Девочке очень не хотелось бы приглашать тетеньку и Липочку, но на такой своевольный поступок она не решалась.

«Приглашу к себе в гости дядю Петю, тетю Машу и Липочку, куплю поджаристого ситного, ливерной колбасы и варенья — черной смородины… много-много… Липочка любит», — мечтала Наташа.

Она хотела в будущем поразить родственников своей щедростью — вероятно, оттого, что ее всегда обделяли сладкими кусочками.

Впрочем, детские мечты не шли дальше обыденной жизни, в которой растет маленький человек. За последнее время Наташа мечтала более всего о том, что, когда она вырастет большая, первым делом возьмет к себе жить «почтенного дядюшку», будет его сытно кормить и позволит спать на диване в зале, а не в кухне. «Куплю ему такое же пальто и шляпу, как у дяди Пети», — твердо решила Наташа.

Совершенно неожиданно для себя и для других «почтенный дядюшка» вскоре все-таки был водворен на жительство в кухне Петровых. Случилось это вот как. Раз ночью Наташа, спавшая очень чутко, услышала какой-то странный шорох в прихожей: кто-то осторожно шевелил ручкой и будто что-то строгал. Девочка испугалась, приподнялась на диване и стала прислушиваться… Да, положительно кто-то дергал дверную ручку…

— Тетенька! Тетя Маша! Дядя Петя! — замирающим от страха голосом окликнула Наташа, спустив с дивана босые ноги.

Ответа не последовало. Девочка ощупью пробралась в комнату тетки и, дрожа, как в лихорадке, зашептала:

— Тетя Маша, проснитесь!

— Что случилось? Чего тебе не спится? — послышался недовольный сонный голос.

— Тетенька, там в прихожей… Там кто-то стучит!..

— Кто еще стучит? Чудится тебе!

— Нет, правда… Вот послушайте сами…

Обе замолчали. В прихожей явственно слышались какое-то глухое царапанье и осторожный стук.

Хозяйка быстро вскочила с кровати, надела туфли, накинула капот и на цыпочках пошла к мужу.

— Не шуми, — сказала она Наташе.

В комнате Петра Васильевича чиркнула спичка и засветился огонь. Наташа как тень скользнула в залу и увидела, что дядя, в халате и со свечой в руках, прошел в прихожую.

— Кто там? — громко спросил он у двери. Никто не ответил.

— Кто же там? — повторил он еще громче. Опять молчание.

Петр Васильевич быстро отворил дверь в длинные узкие сени и, держа перед собой свечу, прошел до выходной двери.

Тетка и Наташа остались в прихожей.

Петр Васильевич обернулся назад. И тут произошло нечто ужасное. Дядя Петя внезапно остановился, побледнел как полотно, его рука со свечой сильно дрогнула. Широко раскрытыми глазами он уставился на что-то страшное, скрывавшееся за дверью и не видное стоявшим в прихожей.

В то же мгновение мимо Петра Васильевича шмыгнул рослый детина-оборванец, вырвал у него подсвечник, толкнул дядю Петю в грудь и скрылся.

Марья Ивановна и Наташа вскрикнули. Из спальни прибежала Липа. Петр Васильевич опомнился. Началась невообразимая суматоха: стучали к соседям, бегали за дворником, судили да рядили, а оборванца, конечно, давно и след простыл. Было ясно, что не с добрыми намерениями хотел этот человек проникнуть ночью в запертую квартиру: ручка двери оказалась попорченной, а замок почти выколочен. Впрочем, на этот раз — благодаря чуткому сну Наташи — все обошлось благополучно.

Петровы не могли заснуть до рассвета и всю ночь только и говорили об ужасном происшествии. Сердце Марьи Ивановны смягчилось, и она сказала мужу:

— Петр Васильевич, пожалуй, пусть уж твой брат переедет к нам. Устроим его в кухне… Ты часто по вечерам ходишь в канцелярию. А если опять заберется вор? Страшно ведь!.. Конечно, будет нелегко: взрослый человек в семье дорого стоит… Ну да что уж делать! Доброе дело вознаградится…

На том и порешили. Даже Липа не возражала, так она была перепугана ночным происшествием.

На другой день к вечеру в кухне поселился новый жилец.

Наташа видела, как при шел Николай Васильевич, — с небольшим узелком в руках, в порыжелом, заплатанном, узком пальто с короткими рукавами; на шее был намотан темный шарф, на голове — поярковая[6] шляпа с широкими полями. Вид у него был крайне сконфуженный, и он на цыпочках пробрался в кухню.

— Что же, Машенька, Коля будет в кухне обедать? — спросил Петр Васильевич жену.

Та сделала изумленное лицо:

— Вот вопрос?! Конечно. Не сажать же его с собой за стол!

И вот в маленькой квартирке потекла новая жизнь, за которой внимательно следили любознательные детские глаза.

Наташа часто подолгу рассматривала «почтенного дядюшку».

У него были грустные глаза; голова — всегда набок, что придавало ему умоляющий вид; на шее постоянно намотан большой шарф. Какой он был тихий, безответный, услужливый! С какой готовностью он делал все, что ему приказывала Марья Ивановна: ходил в лавку, убирал посуду, ставил самовары, колол и носил дрова, мыл полы, даже стирал в корыте белье.

Марья Ивановна относилась к нему с обидным пренебрежением, Липа всегда смотрела на дядю со злой, презрительной гримасой. А Николаю Васильевичу так хотелось услужить им. Если Липа собиралась уходить, он стремглав бежал подать ей пальто.

— Чего вы бросаетесь?! Вас не просят! Оставьте! — не глядя на него, говорила девушка, вырывала пальто и отдавала матери:

— Мама, подержите.

Николай Васильевич, сконфуженный, уходил в кухню.

Что бы ни сделал Николай Васильевич, все было не так, все скверно, глупо… То начадил, то грязно вычистил посуду, то не мелко наколол дрова, то порвал, стирая, полотенца… Марья Ивановна каждый вечер пилила мужа: «Да, послал нам Бог наказание в лице твоего братца. Это такой идиот, ни к чему не способный. Только грязь разводит. С ним нужно ангельское терпение… Моего не хватает!»

Петр Васильевич обыкновенно не возражал.

Когда Марья Ивановна бывала в хорошем расположении духа, то шутила с дочерью:

— Смотри, Липочка, твой любимец, «почтенный дядюшка» идет!

— Не