Наталия Лойко - Ася находит семью

Со стороны казалось: Федя целиком ушел в созерцание диковинной синей буденовки. Но Ася знала — ему вспоминается вечер, когда она, набросив на голову теплый платок, потащила его к кухонному сараю, чтобы он знал, как пахнет земля Черных Болот, где так хорошо было гостить в детстве.

Вдвоем с Асей Федя подбирал на снегу коричневые, крошащиеся в ладонях комочки и дышал болотным запахом, слушая рассказ о Приозерском крае… И, неизвестно почему, вдруг брякнул, что Ася, в общем-то, стоящий человек — не плакса, не шпиявка и что-то там еще…

Дети толпились вокруг гостя, а он развязывал свой вещевой мешок, чтобы оделить всех южным лакомством — сладкими, мясистыми винными ягодами. Первую горсть получила жавшаяся в сторонке, погибающая от смущения Сил Моих Нету.

Жуя и смеясь, дети рассказывали приезжему о жизни детского дома, о том, каким он был поначалу, и о том, каким стал теперь. Когда началось это «теперь»? Пожалуй, со Дня Великой Порки. А дальше всего и не перечислишь. Учились, столярничали и сапожничали, мыли посуду, играли в лапту и чижика, пели и танцевали. В общем, не плохо жили…

— Гляжу я на всех вас, — сказал Андрей, — чудо! Ведь верно же, ребята, не пропали вы в трудное время? Стало быть, чудеса.

Нюша, которая, казалось, больше никогда не подаст голоса, вдруг пискнула:

— А чудотворное все от господа бога.

Андрей пережидал, пока уляжется общий смех, чтобы кое-что разъяснить этому щупленькому странному существу.

Но другая девочка, толстогубая, с крупными жесткими кудрями, опередила его.

— Самое большое чудо совершится, по-моему, тогда, — вскочила она, — когда Нюшка человеком станет. — Слова Кати вызвали новый взрыв смеха, но она продолжала говорить горячо и серьезно: — А если хотите знать, чудес кругом полно. Как началась революция, вся жизнь — одни чудеса!

Продолжать урок было бесполезно. Преподаватель анатомии сам принялся расспрашивать Андрея о будущей электростанции — большущей, работающей на торфе, посылающей ток в красную столицу.

— Вырастет станция, — сказал Андрей, — а вокруг раскинется городок. Клуб уже есть, строят школу… — Он обернулся к Асе: — Ты поняла, что я приехал к тебе насовсем? Поняла, что мы сегодня же все обсудим?

— Поняла, — ответила Ася и, перекинувшись взглядом с Катей, спросила: — Варю сейчас пойти поискать или как?..

Спросила и вдруг увидела: Андрей сделался прежним. Куда девалась его уверенность, его непривычно взрослый вид.

— Она здесь? — для чего-то спросил Андрей, хотя все время, с той минуты, как он сел в поезд, он думал о том, что Варя должна быть где-то неподалеку от Аси и что встречи, которой он так робел, не миновать.

Кухня! Большая теплая кухня детского дома! Всегда ты пахнешь капустой и дымом, всегда полна грохота и звона жестяной посуды, треска поленьев, а нет поленьев, так сучьев или шишек, жарко пылающих вместе с кусками торфа. Твоя плита пожирает топливо даже в те дни, когда нечем питать остальные печурки в доме.

Черен твой потолок, выщерблен пол, старовата и грязновата плита, и нету, да и не было никогда над этой плитой круглых, сияющих, как медный таз, часов, которые однажды придумала себе в утешение Ася. Откуда здесь быть такой роскоши? Суровая стряпуха Лукерья либо посылает кого-нибудь из дежурных, либо сама бежит в своем неизменном темном фартуке на лестничную площадку, где добросовестно тикают единственные в доме, еще не выбывшие из строя, большие часы.

Если бы не твердость стряпухи, которую даже взрослые зовут командиром, кухня давно бы стала клубом, красным уголком, а то и танцевальным залом детского дома, ибо что может быть привлекательнее тепла и съестного духа.

И все же никогда, ни единого раза не привиделось Варе в ее мечтах, что встреча с Андреем произойдет в кухне. Где угодно, но не в кухне.

Однако действительность не обязана совпадать с мечтой. В ту минуту, как Варя — дежурная по кухне — сосредоточенно делила испеченный в большущем противне картофельный, слегка благоухающий селедкой форшмак, разрезала его на множество равных частей, ватага детей доставила к ней Андрея.

Варя не обронила нож, не отложила его в сторону, а повела его дальше, следуя точно сетке, нанесенной на румяную верхнюю корочку. Почему рука ее продолжала свое размеренное движение, Варя сама не могла понять.

Будучи застигнутой врасплох, Варя выглядела более чем скромно. Розовая кофточка, что береглась «к случаю» и могла бы украсить Варю, лежала в комнате в фанерной коробке, красивые Варины волосы прибраны под застиранную косынку. А кроме всего — обстоятельство, и вовсе сразившее Варю, — вдоль пуговиц серого рабочего халатика чернел свежий, жирный след сажи.

«Ну что же… Все едино, — заставила себя подумать Варя. — Все одно — конец. — И выпрямилась. — Так даже лучше».

— С приездом, — еле выговорила Варя.

— Спасибо, — пробормотал Андрей.

От Феди ускользнула вся сложность происходящего. Он поднял с приколоченного под топкой железного листа кусок торфа и протянул его Андрею.

— Черноболотский? Как думаете?

Коричневый рыхловатый ком — частичка огромного пласта, рожденного тысячелетним созиданием природы, вобравшего в себя перегной водорослей и мхов, останки древнейших деревьев, поглощенных болотами, — лег на большую мужскую ладонь. Как ни стосковался Андрей по работе, по родным торфяным массивам, он обрадовался этому кусочку торфа более всего потому, что узрел в нем тему для разговора.

— Похоже, что черноболотский, — с деланным оживлением произнес Андрей. И, опасаясь, что вновь наступит молчание, спросил: — Как, ребята, приедете летом на Торфодобычу?

Неловко переступив с ноги на ногу, он вновь повторил приглашение, обещал показать, как добывается и формуется торф, сводить гостей на конный двор, на водокачку, продемонстрировать локомобильчик в десять лошадиных сил — первый источник электроэнергии на Черных Болотах.

Варя, казалось, не слушала Андрея, не слушала даже тогда, когда он заговорил о редкостной, «первобытной» природе Приозерского края. Он был уязвлен. Каким вниманием прежде светились эти добрые карие глаза, стоило ему начать рассказ о черноболотских лесах и озерах!

Андрей спросил:

— А ты, Варя, приедешь? Ну… на открытие электростанции?

— Конечно, приедет, — вырвалось у Аси. — Еще бы!

Варя промолчала, но отложила нож, опустилась на темную кухонную скамью. Три года назад Андрей привез ей с Черных Болот несколько пучков нежных прохладных подснежников. Они лежали в лукошке, пересыпанные клюквинами. В тот вечер, счастливейший в Вариной жизни, она впервые услышала просьбу приехать хоть на денек в гости. Приехать на лесопилку Спрыгиной — ни Торфостроя, ни Торфодобычи тогда еще не существовало.

Варе не повезло: Ася заболела корью и вырваться на Черные Болота не удалось. А после… Знал ли кто-нибудь, с какой мукой ждала Варя приглашения на Торфострой? Ждала и не дождалась…

— Вряд ли приеду, — медленно выговорила Варя. — Времени нет… Она ответила так потому, что в разлуку многое поняла и не хотела быть по-прежнему робкой, покорной Варькой. — Нет, не приеду.

— Почему? — зашумели детдомовцы. Среди спрашивающих не было слышно внезапно поникшей Аси и ее друга — все понимающей Кати.

— Это, товарищи, непорядок! — раздался громкий голос Татьяны Филипповны. — Марш из кухни, марш…

Дети примолкли, потупились: человек, вернувшийся живым и невредимым с фронта, должен был всколыхнуть горе Татьяны Филипповны. Но разве она покажет?

Она протянула Андрею обе руки:

— С приездом! Рада за Аську, за…

Застывшее лицо Вари удержало Татьяну Филипповну от лишних слов, удержало и от дальнейших проявлений радости. Пожалуй, она даже вдруг ощутила неприязнь к тому, кто издавна был причиной Вариных горестей и обид. Почему-то в памяти всплыла жалкая, встрепанная горжетка, на которую когда-то Варя наивно возлагала надежды…

— Ступай, Варя, я тебя заменю. — Татьяна Филипповна взялась за кухонный нож. Ребятам вновь был подан знак оставить кухню.

Не оглянувшись на Андрея, отстранив с дороги Асю. Варя выскочила за дверь. Следом выбежали и дети.

Андрей как стал у кухонного стола, так и остался. К этому столу, похожему на длинный прилавок, подовом заведующая детским домом. У плиты безмолвно колдовала стряпуха.

— Отведайте нашего супу, — сказала Татьяна Филипповна и заставила Андрея сесть на скамью.

Он принялся за суп, не чувствуя его вкуса, не замечая, что оловянная ложка обжигает рот.

Татьяна Филипповна с шумом придвинула к себе противень форшмака, взялась за нож и, вместо того чтобы порассказать Андрею о его племяннице, вдруг заговорила о Варе. Не удержалась, выложила все, что только можно было сказать о ней, любимице ребят и взрослых, о Варе, которая так хотела «подняться», а затем навалила на себя нелегкую ношу.