Владислав Крапивин - Пять скачков до горизонта

Двинулись в дорогу мы около восьми часов утра. Было прохладно и солнечно. «Баром э тр» предсказал ясную сухую погоду, и у меня не было никаких дурных предчувствий. И вообще была на душе сплошная радость – предвкушение дальней дороги.

У нас оказался попутчик – незнакомый мне дядька, сослуживец отчима. Какой-то бесцветный и неинтересный. Ну и ладно! Лишь бы не лез ко мне с разговорами, как взрослый к маленькому. Через недолгое время вышли мы на улицу Республики и дошагали по ней до двух мостов – через Лог с речкой Тюменкой и через нашу многоводную (как мне казалось тогда) Туру. С высокого берега я увидел заречные дали, которые замыкал настоящий горизонт – сизая грань земли, отороченная гребешком еле различимого леса. Ну, эту картину мне приходилось видеть и раньше, не первый раз был у реки. Но ведь теперь-то мой путь лежал дальше видимой грани – за горизонт. По крайней мере, так мне хотелось думать. И укрепиться такой моей мысли помог отчим.

– Смотри, вон деревня Парфеново, а левее и дальше Новые Юрты…

– За которыми те самые поля?

– Не сразу, но вскоре…

Возможно, это было свойство моего детского зрения, но за Новыми Юртами (как стало понятно позже, через несколько лет – совсем недалекими) я не разглядел никаких полей. Деревня показалась мне уходящей дальним краем к самой кромке различимой местности. Это лишний раз убедило меня, что поля уже за чертой горизонта. И сердце сбивчиво затюкало…

Мы вышли на мост. Далеко внизу желтая вода вертела у быков-ледорезов неторопливые воронки (попробуй-ка туда попасть – ой-ёй-ёй…) Отчим хотел взять меня за руку, но я самолюбиво дернул локтем – не маленький. Хотя, по правде говоря, шагать у шатких деревянных перил, по жидкому дощатому настилу было страшновато. Ну, ничего, перешли. Двинулись по одноэтажным улочкам З а реки, что раскинулась на низком, заваленном сосновыми плотами берегу. Орали петухи… Взрослые шагали неторопливо: то ли понимали, что мне трудно поспевать за ними, то ли просто незачем было спешить (работа – не волк…) Говорили о своем. Отчим жаловался, что никак не может наскрести деньжат, чтобы купить хотя бы совсем небольшую лодку-плоскодонку для охоты на ближних озерах и заводях. Это была его давняя «занозистая» мечта. Я вспомнил, что даже в конторской стенгазете по этому поводу был помещен рисунок, который назывался «дружеский шарж» – в шуточном разделе «Кому что снится». Длинноносый понурый отчим сидел на берегу и с завистью смотрел, как счастливые обладатели лодок вдалеке палят из ружей по растрепанным перепуганным уткам. И надпись была:

Как вкусн о

Утиное мяск о ,

А лодочки нет…

Белобрысый спутник в парусиновой фуражечке понимающе кивал и говорил, что постарается найти человека, у которого можно приобрести одноместный дощаник «совсем за гроши».

Кстати, через несколько лет отчим все-таки купил легонькую плоскодонку у какого-то заречного пьяницы. Но охотился на ней не часто – ведь надо было искать машину, чтобы перевозить лодку то на одно, то на другое озеро (а в ближних речных заливчиках, куда можно добраться «своим ходом», дичи становилось все меньше). В конце концов плоскодонкой завладел я, оснастил ее мачтой и парусом и с двумя друзьями-девятиклассниками (да еще с собакой Султаном) совершал на этом одноместном суденышке плавания по родной Туре. Как не потонули, уму непостижимо. Впрочем, где-то я уже писал про это…

По деревянной дороге – лежневке – мы наконец миновали заречную слободу, через засохшие болотца добрались до деревни Парфёново и по ее краю зашагали к Новым Юртам – они к Парфёнову почти что примыкали. Я вертел головой – здесь были для меня совсем неведомые края. Правда, раньше я видел эти деревни, но издалека, с высокого тюменского берега, а это все равно, что на картинке…

Нынче Парфёново и Юрты стали частью города, но в ту давнюю пору они были совсем отдельными поселениями. И вот я, пацаненок, никогда не покидавший своего города, оказался в «другом населенном пункте». Это факт представлялся мне полным особого значения и крайне важным для моей биографии (такое слово – «биография» – в ту пору я уже знал).

Улицы двух деревень были такие же, как на окраинах Тюмени, но я надеялся, что обязательно увижу что-то особенное, такое, чего в «нашем городе» нет. И… увидел! Удивительный дом!

Вообще-то он был такой же, как другие, разве что чуть побольше остальных. Обшитый потемневшими досками, с мятой железной крышей и кривыми водосточными трубами. Но над ним поднималась узкая остроконечная башня с круговым балкончиком и тонким полумесяцем на воткнувшемся в небе длинном шпиле.

Я задрал голову.

– Ой, это что?!

– Это мечеть, – сказал наш попутчик почему-то назидательным тоном. А отчим разъяснил:

Татарская церковь. Христианские храмы всегда с крестами, а здесь, видишь, молодая луна. Такой у мусульман символ.

А башня называется «минарет», – добавил попутчик с прежней назидательностью.

Но я уже и сам догадался! Вспомнил, что видел картинки с минаретами в книжке про Маленького Мука. И сразу представил, как сейчас медленно выйдут из-за мечети величавые верблюды с ковровыми тюками, на которых восседают невозмутимые дядьки в громадных чалмах. Но вышла обыкновенная босая девчонка с русским обличьем, лет десяти, с тощей косой, грязными коленками и в замызганном зеленом сарафане. Она тащила куда-то на веревке клочкастого пса, который упирался всеми лапами. Девчонка посмотрела на меня и показала язык. Я ответил тем же. Но этот эпизод не разрушил во мне сказочного впечатления от мечети. Все равно это был «настоящий минарет», словно где-нибудь в Багдаде. Я оглядел его от ржавой крыши до полумесяца в монокуляр. В оптическом приближении жестяной полумесяц оказался слегка помятым, но это не испортило ощущени сказкиния. Я поправил многочисленные лямки и зашагал за мужчинами.

Шагалось легко. Я храбро помотал головой, когда отчим спросил, не устал ли, обогнал его и попутчика и затопал впереди. Широкие голенища чиркали меня по ногам и при этом шуршали, словно бормотали что-то то веселым шепотом. Вода во фляжке ободряюще булькала. Пилотку я снял и сунул под лямку на плече, как солдат в жаркий день сует ее под погон.

За деревней опять потянулась болотистая пустошь, и казалось, что уж здесь-то не увидишь ничего интересного. Однако слева от дороги, метрах в ста, я разглядел непонятные строения. Было похоже на приземистый деревянный кремль с частоколом и кривыми башенками.

– Это что?

– Видать, лагерь какой-то был… – как-то неуютно отозвался попутчик.

– Пионерский? – наивно уточнил я.

– Уж куда как пионерский, – хмыкнул попутчик. – Для зэк а лагерь, мальчик. Видишь, вышки и проволока…

Тут я и сам сообразил. Вот балда! Ведь и у нас в Тюмени, совсем недалеко, на Ялуторовской, был похожий «кремль» – высокий частокол с колючей проволокой и вышки под острыми четырехскатными крышами. И все знали, что это городская тюрьма (и говорили про это неохотно, вполголоса). И что такое «зэк а », я тоже знал – от отчима. Теперь отчим шагал молча и смотрел прямо перед собой. Я виновато примолк. «Швырк-швырк», – говорили мои сапожки.

Я тоже стал смотреть перед собой и увидел, что справа у дороги подымаются высокие деревья – березы и сосны. Они стояли тесно, и было их много.

– Это лес, да? – спросил я осторожно, опасаясь опять «влипнуть» с неумелым вопросом. И влип.

– Это мусульманское кладбище. Для татарского, значит, населения, – разъяснил попутчик.

Холодок прошел под моим тонким свитерком.

Раньше я никогда не бывал на кладбище. Даже рядом не был. Правда, известное всем Текутьевское кладбище всегда синело в конце улицы Герцена, где я жил до переезда на Смоленскую, но оно было в такой дальней дали, что казалось иным, нереальным миром. Так же, как деревни, видимые с откосов над Турой. А теперь этот потусторонний мир подступил вплотную к дороге и придется идти рядом с настоящими могилами. Может, не смотреть?

Но отчим, который считал, что «мальчики должны расти мужчинами», учуял мою боязнь. Взял меня за плечо и подтолкнул с обочины к подступившим деревьям.

– Смотри, вот могила. Никогда не видел, да?

Среди вековых берез поднимался из мелких синих цветов серый камень с полукруглым верхом. Плоский, без всяких изображений и надписей. Холмик еле угадывался под травой. Видать, могила была очень старая. Звенела солнечная тишина. Я сжал в себе боязнь и шагнул к камню. Даже осторожно потрогал его, понимая, что прикасаюсь к «неведомому».

Пожалуй, мои чувства не были страхом. Я не боялся смерти. Я знал, что моя старость, и даже просто взрослость еще в таких далеких будущих временах, что о них пока просто не имело смысла думать. Это будут совсем иные времена, когда на всей Земле построят коммунизм (то есть не станет продуктовых карточек и денег, в школах отменят двойки, каждый человек получит электрический автомобиль и отдельную комнату для жилья). Люди тогда станут запросто летать на Луну и на Марс, и ученые – конечно же! – придумают таблетки для бессмертия. Но надгробный камень шевелил во мне мистические ощущения иного мира. К этому миру следовало относиться осторожно и уважительно…