Владимир Добряков - Вредитель Витька Черенок

Зато иной раз, когда особенно разозлится, отругает себя хорошенько, тогда держись — все до единого упражнения переделает!

Но такие дни случались не часто. Раньше, до ухода Игоря в армию, было проще. Игорь много разговаривать не будет. Одеяло с нее стащит и командует:

— А ну, становись напротив! Живо, быстро, раз-два-три!.. Руки в стороны…

Да, с Игорем она всегда делала зарядку, а без него разленилась. И это несмотря на то, что в режиме дня, составленном по настоянию классной руководительницы, у нее во все дни недели после «подъема» неизменно значилось: «Физзарядка».

На бумаге значилось, а в действительности…

— Буду делать! Буду! — уже вслух повторила Саша и распахнула окно. Настежь распахнула.

Впрочем, ничего героического в этом не было: воздух на улице казался даже теплей, чем в комнате. Неудивительно — почти середина мая, да и солнце будто проснулось после долгого сна, жарит без стеснения. Вон как зеленеет все! Один день прошел, а деревья и трава еще зеленей стали. Неужели зеленей?.. Да, да, заметно… А что там желтенькое виднеется?.. Ну, конечно, это же цветы! «Ой, — подумала Саша, — надо побежать, нарвать. Мама и папа еще спят. Я постучу к ним в дверь и скажу: «Доброе утро! Это я — весна! Примите в подарок мои первые цветы!»

Саша от радости стала приплясывать на месте. «Сейчас оденусь и побегу!.. А зарядка? — вдруг вспомнила она и нахмурилась. — Нет, так новую жизнь начинать нельзя. Я себя уважать перестану. Ничего, все успею».

И хоть Саше очень не терпелось скорей побежать на зеленый склон, где уже высыпали желтые одуванчики, она заставила себя, не пропуская ни одного упражнения, проделать весь комплекс утренней физзарядки. А потом даже пошла в ванную комнату, открыла воду, поплескала ладошкой на шею, руки, ноги и, как учил Игорь, крепко, до красноты, растерлась полотенцем.

И ей сделалось так приятно, радостно.

Она вернулась в свою комнату, открыла дверцу шкафа с зеркалом внутри, посмотрела на свое отражение, подмигнула весело и погрозила пальцем:

— И так будешь делать каждый день! — Еще раз погрозила и добавила: — Хоть умри, а должна делать! Иначе и разговаривать с тобой не стану.

Как счастливо начался этот день! Ничто не предвещала плохого.

Она и в самом деле помчалась на склон. Вблизи склон оказался не таким зеленым, и все-таки она не ошиблась: среди еще не вошедших в силу кустиков травы там и сям желтели шубки будущих пушистых одуванчиков. Цветы были нежные, еще маленькие, и Саше жалко было их рвать. Она собрала небольшой букетик и побежала домой.

Она все сказала так, как хотела. Правда, родители уже встали, и ей не пришлось стучать в дверь их комнаты. Но все равно эффект от ее торжественной речи и преподнесенных цветов был грандиозным.

Нина Васильевна расцеловала дочь в румяные щеки, подбородок, даже носу досталось, а отец, приняв цветы, с чувством сказал:

— Спасибо, Сашенька! Спасибо, веснянка! — Он поставил цветы в стакан с водой и добавил, любуясь букетом: — И когда ты успела?

— И не только это успела, — со значением сказала Саша.

— Неужели?

— Представь себе, папочка, не только это…

— Понимаю: успела хорошо выспаться.

— Какой ты есть, папа! К твоему сведению, я сделала зарядку и даже водные процедуры.

— Не может быть!

— А вот и может! И теперь каждое утро буду так делать. А если не буду, называй меня тряпкой, размазней, обманщицей, надувалой, хвалюшкой. Как угодно называй. Даже за человека можешь не считать.

— Сашенька, Саша! — замахал руками отец. — Не надо сжигать за собой все мосты…

— Как? Ты мне не веришь? — Саша посмотрела на отца с сожалением. — Напрасно. Я ведь, папа, могу быть упрямой. Очень упрямой. Вот увидишь, я докажу!

— Да нет, я верю, Сашенька. Верю. Ведь ты у нас… как бы это выразиться…

— Опять подсмеиваешься! — строго сказала Саша. — Ну, хорошо. Вот сейчас мне очень хочется пойти гулять во двор. Да, очень. Но не пойду. Буду разбирать книги. И пока не разберу их, пока не разберу их все-все до единой, никуда не пойду!

И чтобы прекратить дальнейшие бесполезные разговоры, Саша схватила первую попавшуюся картонную коробку с книгами…

Свой книжный шкаф она заполнила довольно быстро, а вот с длинными полированными полками-ящиками, занявшими три четверти стены зала большой комнаты с балконом, пришлось повозиться часа три, не меньше. И то, спасибо, мама помогала. Вернее, Саша ей помогала. Ведь книги — это прежде всего мамино хозяйство. Она должна точно помнить место каждой книги. Любая из них может вдруг понадобиться, потому что Нина Васильевна читает в педагогическом институте курс зарубежной литературы, и ей приходится ежедневно готовиться к лекциям.

Ладно, пусть Саша всего лишь помогала маме. Это не имеет значения. Главное, что она сдержала слово: сначала — работа!

Саша отошла к противоположной стене комнаты и с удовольствием оглядела многоэтажные ряды пестрых книжных корешков.

— Любуешься? — спросила Нина Васильевна.

— А ведь правда мы хорошо поработали! — сказала Саша.

— Вы у меня молодцы — ударники! — появляясь в дверях, проговорил Семен Ильич…

Саша взглянула на него и прыснула со смеху. На отце был надет мамин кухонный передник с оборочками, на голове — бумажный колпак, а в руках он держал большой нож и поварешку. Настоящий бравый повар!

— И по-моему, — продолжал отец, — вы вполне заслужили райский завтрак. Прошу, сударыни, откушать. И оценить мое искусство.

Нет, воскресный день этот и начался и продолжался просто замечательно!

После «райского» папиного завтрака, состоявшего из жареной картошки с сардельками и черного кофе, Саша так и не успела выйти погулять во дворе. В дверь тихонько постучали. Это была Женя.

— Я решила постучать, звонить не стала. — Женя прижмурила один глаз, а другой смотрел на Сашу хитровато и выжидательно.

Саша приняла игру Жени и в тон ей ответила:

— И правильно сделала. Звонка я могла бы и не услышать.

Довольные друг другом, девочки расхохотались.

Женя оказалась очень любопытной. В Сашиной комнате она пересмотрела почти все корешки книг, говоря при этом:

— Скучная… Эту не читала… Эта для маленьких… Стихи не люблю… — И вдруг спросила, переходя на шепот: — А ты про любовь книжки читала?

Саша даже растерялась.

— А я читала, — таинственно сообщила Женя и небрежно добавила: — А тебе еще рано. Ты маленькая.

Тут Саша вполне могла бы обидеться, подумаешь, разница — один год, но не стала обижаться. Вообще этот странный разговор не нравился ей. И не очень понравилось, когда Женя раскрыла ее шкаф для одежды и, перебирая висевшие на плечиках платья, затараторила:

— Это очень миленькое… А у этого цвет — фи! К твоим каштановым волосам совершенно не подходит… Ах, какая на этом чудесная оборочка!.. Твои платья короче моих. Тебе можно короткие носить. А мне, — Женя сокрушенно повела глазами, — мама не советует. Говорит, что при моей полноте это не совсем прилично…

Саше надоела ее болтовня и, закрыв шкаф, она спросила:

— Что тебе еще показать?.. Может быть, хочешь посмотреть мои тетрадки, дневник?

— Покажи, — без особого интереса согласилась Женя.

Однако дневник поверг Женю в смятение. Она еще раз, страницу за страницей, с сентября до последней майской недели, перелистала его и убитым голосом проговорила:

— С ума сойти, хоть бы одна четверочка! Даже скучно. А в третьем классе, — спросила она, — были четверки?

— Не было, — ответила Саша и тихонько вздохнула, будто в самом деле жалела, что в третьем классе учительница не ставила ей четверок.

— И во втором — одни пятерки? — совершенно растерявшись, спросила Женя.

— Да, — подтвердила Саша.

— И в первом?

— И в первом.

— Ну хоть одна-то разъединственная была? — Женя с отчаянной надеждой уставила свои голубые глаза на Сашу.

— Не было, — едва сдерживая смех, ответила Саша.

И тогда в уголках красивых губ Жени притаилась радостная, насмешливая догадка.

— Значит, ты самая, самая настоящая зубрилка! Ну конечно, как я сразу не догадалась! Ты как Боря-зуб в нашем классе. Он даже гулять не ходит, он плавать не умеет, на лыжах с самой маленькой горки съехать не может. Ему же некогда ходить на лыжах. Только зубрит и зубрит. Мы его так и прозвали — Боря-зуб. Но все равно, даже у нашего Бори-зуба четверки бывают. Значит, ты еще больше зубришь!.. Ты, наверно, хочешь, чтобы и тебя прозвали — Саша-зуб!..

Женя в радостном волнении так спешила все это высказать, что захлебывалась словами.

Саша не знала, что делать: сердиться или хохотать. И лишь когда Женя в заключение своей горячей речи пообещала к ее имени великолепную добавку в виде «зуба», Саша не выдержала, расхохоталась.