Элинор Портер - Поллианна выросла

Миссис Чилтон почувствовала лёгкое головокружение.

– Послушай, Поллианна! С чего ты взяла, что они похожи? Всё-таки мисс Уитерби это одно, а её сестра, может быть, совсем другое, – осторожно заметила она.

– Ничего подобного, они же сёстры! – воскликнула Поллианна, широко распахивая глаза. – А родные сёстры должны быть похожи друг на друга. В благотворительном комитете было несколько сестёр. Некоторые вообще были близняшками, до того похожими, что вы бы ни в жизнь не отличили миссис Пек от миссис Джонс. Правда, потом у миссис Джонс на носу вскочила бородавка, и мы смогли легко их различать. Впрочем, бородавка совсем маленькая, едва заметная. Однажды миссис Джонс жаловалась, что люди часто путают её с сестрой и называют миссис Пек. Тогда я сказала, что если бы люди знали про эту маленькую бородавку, то смогли бы без труда сказать, кто есть кто. Однако она почему-то ужасно разозлилась. Вернее, ей не понравилось то, что я сказала. Бог знает почему. Мне казалось, она обрадуется, что теперь люди не будут путать её с сестрой. Тем более если ты председательница благотворительного комитета, очень неприятно, когда люди путают тебя с кем-то ещё и не узнают. Ведь и в церкви, и на разных собраниях председательнице положено лучшее место и всё такое… В общем, моё замечание насчёт бородавки её огорчило. Я слышала даже, что она перепробовала все средства, чтобы от неё избавиться. Даже солью присыпала и прикладывала воронье перо. Странная такая! Разве можно солью или вороньим пером свести бородавку на носу? Как вы думаете, тётушка?

– Конечно нет, дитя моё!.. Надо же куда тебя опять занесло! Только что ты говорила про благотворительный комитет…

– Ну да, говорила… Я что, вас расстроила, тётушка? – спохватилась девочка. – Простите, пожалуйста. Я даже рада, что теперь этот благотворительный комитет остался в прошлом, тётушка. Теперь мне не нужна его опека, ведь у меня есть вы, моя родная-преродная тётушка! Разве вас это не радует?

– Ну да, дорогая, конечно, меня это очень радует! – рассмеялась миссис Чилтон и вышла из комнаты.

В глубине души ей было немного неловко при мысли, что когда-то неизменное жизнелюбие Поллианны вызывало у неё раздражение.

В течение следующих нескольких дней с Бостоном шла оживлённая переписка, а Поллианна готовилась к отъезду. Желающих попрощаться с ней выстроилась целая вереница. Узнав, что на зиму Поллианна уезжает из Белдингвилля, друзья и знакомые зачастили с визитами. Все жители маленького городка, что в штате Вермонт, успели полюбить чудесную девочку и её удивительную игру. А если кто-то до сих пор не втянулся в игру, то только потому, что ещё не понял, сколько в ней радости…

Из дома в дом разлеталось известие, что на зиму девочка отправляется в Бостон. Все заранее печалились и скучали по ней – от Нэнси, горестно вздыхавшей на кухне, до мистера Пендлтона в своём громадном особняке на холме.

Что касается Нэнси, то девушка была вдвойне расстроена. Во-первых, считала эту поезду в Бостон верхом легкомыслия и так прямо всем об этом и заявляла (за исключением хозяйки, разумеется). Во-вторых, если уж куда-то ехать на зиму, чтобы миссис Чилтон могла спокойно отправиться с доктором в Германию, то разумнее было бы отправить Поллианну не в Бостон, а погостить у самой Нэнси.

Мистер Пендлтон был того же мнения и, в отличие от Нэнси, открыто высказывал его миссис Чилтон.

Но больше всех был расстроен Джимми, двенадцатилетний сирота, которого, благодаря усилиям Поллианны, мистер Пендлтон, взял жить к себе, а потом и усыновил. Джимми тоже не мог скрыть досады и с упрёком говорил Поллианне:

– Ну вот, не успела вернуться из санатория – как опять уезжаешь!

Как любой другой мальчик, он не хотел показывать, что предстоящая разлука ранила его прямо в сердце, старался напустить на себя равнодушный вид.

– Но я вернулась из санатория ещё в прошлом марте, – возражала Поллианна. – К тому же я еду только на зиму, а не насовсем.

– Хоть бы и насовсем. Мне-то что! Плевать я хотел! – говорил мальчик, пожимая плечами. – Мне только ужасно досадно, что я встречал тебя как дурак вместе со всеми, когда ты вернулась из санатория – с цветами и флагами, – а ты вот опять уезжаешь!

– Что ты такое говоришь, Джимми! – обиженно воскликнула Поллианна и, гордо вздёрнув носик, добавила: – В конце концов, никто тебя не просил встречать меня с флагами и цветами. Знаешь, ты говори, говори, да не заговаривайся.

– А то что? – фыркнул в ответ мальчик.

– Ничего, – покачала головой девочка. – Просто прошлым летом, когда я просила мистера Пендлтона взять тебя к себе, я поручилась за тебя и сказала, что ты вежливый и воспитанный мальчик.

– Хотел бы я посмотреть, какая бы вы, мисс Поллианна, были бы воспитанная и вежливая, если бы вам, как и мне, пришлось жить в этом дурацком приюте с сумасшедшими старухами и стариками.

– Знаете, что я вам скажу, Джимми Бин! – возмущённо воскликнула Поллианна, тоже переходя на «вы». – Мне ведь тоже пришлось жить с дамами из благотворительного комитета. Конечно, они были не совсем старухами, но всё равно довольно старыми… – От обиды девочка сама запиналась и с трудом подбирала слова. – И вообще…

– К вашему сведению, – резко заметил мальчик, гордо вздёрнув подбородок, – я теперь не Джимми Бин!

– Как так? Почему ты не Джимми Бин? Что ты хочешь этим сказать? – нахмурившись ещё больше, поинтересовалась девочка.

– Теперь я официально усыновлён! Мистер Пендлтон с самого начала хотел меня усыновить, только никак не мог решиться. А теперь решился. Так что теперь я – официально Джимми Пендлтон! А мистера Пендлтона мне полагается называть дядей Джоном. Конечно, я ещё не очень к этому привык. Поэтому обращаюсь к нему по-прежнему… Но это всё не важно…

Несмотря на его грубый тон, Поллианна радостно всплеснула руками, а с лица мгновенно исчезло обиженное выражение.

– Вот здорово! Теперь у тебя действительно есть семья! Есть близкий человек, который о тебе заботится! К тому же в будущем тебе не придётся никому ничего объяснять, раз у вас одна фамилия. Как я рада! Рада! Ужасно рада!

Неожиданно мальчик соскочил с каменной ограды, на которой они сидели, и молча пошёл прочь. Его щёки жарко пылали, а на глазах блестели слёзы. Его душила досада на себя самого. Ведь именно благодаря Поллианне его судьба устроилась таким счастливым образом, а он только что наговорил ей кучу обидных, неприятных слов… Он яростно пинал камешки на тропинке, словно хотел выместить на них свою досаду. Помимо его воли слёзы одна за другой катились из глаз и текли по щекам. Он остановился, поднял камешек и со всей силы швырнул его подальше. Потом развернулся и, подойдя к Поллианне, снова уселся рядом с ней на каменную изгородь.

– Спорим, я добегу до той сосны раньше тебя! – сказал он как ни в чём не бывало.

– А вот и нет! – воскликнула Поллианна, соскакивая с изгороди.

Она уже была готова пуститься с Джимми наперегонки, как вдруг вспомнила, что ей пока запрещено бегать. Как бы то ни было, все обиды оказались забыты. Джимми успокоился. Слёзы высохли, мальчик снова улыбался.

Они, как и прежде, были друзьями.

Приближалось восьмое сентября, день прибытия Поллианны, и миссис Кэрью нервничала всё больше. Она уже жалела, что нельзя взять назад своё обещание и отменить приезд маленькой гостьи. Не прошло и суток, как она всё-таки отправила сестре письмо с просьбой отменить приезд, но Делла ответила, что уже слишком поздно: она уже написала и доктору Эймсу, и супругам Чилтонам о её согласии.

Немного погодя Делла написала, что миссис Чилтон тоже дала своё согласие, но потребуется ещё несколько дней, чтобы устроить девочку в одну из бостонских школ. Таким образом, миссис Кэрью не оставалось ничего другого, как предоставить событиям идти своим чередом. Осознав это, она смирилась, но проводила дни в напряжённом ожидании. Впрочем, когда в назначенный день приехали Делла и миссис Чилтон, миссис Кэрью встретила гостей внешне спокойно. К счастью, у миссис Чилтон было много других дел, и она быстро уехала.

Как и договаривались вначале, приезд Поллианны был запланирован не позднее восьмого числа. По поводу грядущего «прибавления в семействе», миссис Кэрью испытывала странное, двойственное чувство. С одной стороны, кляла себя за то, что согласилась участвовать в «дурацкой затее Деллы», а с другой – думала, хоть бы уж поскорее это произошло.

Делла, пожалуй, догадывалась о том, какие сомнения раздирают сестру, но внешне тоже старалась держаться как ни в чём не бывало. Она твёрдо верила, что, как только чудесная девочка останется наедине с миссис Кэрью, она быстро найдёт с сестрой общий язык, и всё устроится самым наилучшим образом.