Золотая медаль - Донченко Олесь Васильевич

Нина снова дернулась, чтобы что-то сказать, но Шепель остановила ее:

— Молчи, я еще не высказалась до конца. И вот я начала размышлять над этим вопросом и пришла к выводу, что в эпоху наступления на стихийные силы природы всего нужнее соответствующая техника. Заступами не выроешь исполинских каналов. Нужны мощные машины. И вот я окончательно определила свое производственное кредо. Вам известное это слово?

— Хватит, все ясно, — в конце концов не выдержала экспансивная Нина Коробейник. — Но я никак не соглашаюсь с твоим «методом»! Ты предлагаешь просто какое-то… бухгалтерское средство, хотя и бухгалтер — тоже полезная специальность… Нет, Мария, ты только вдумайся, что она сказала!

— Не кричи, пожалуйста, — закрыла уши Шепель. — Мы на улице, и вообще я не люблю эффектных речей!

— Ты говоришь, — с задором возражала Нина, — что выбор профессии — это холодный расчет, а не дело сердца. Неправильно, Шепель! Профессия избирается на всю жизнь, и поэтому надо, чтобы она была любимой, чтобы ты горела на своей работе! В любимой работе ты будешь создавать, а в вынужденной, случайной останешься ремесленником!

Марийка горячо поддержала Нину:

— А что если у человека дарование, талант? Пусть это будет даже обычная благосклонность, любовь — скажем, к педагогической работе. Неужели этот человек должен стать не педагогом, а ветеринаром только по той причине, что ветеринары у нас, как ты выражаешься, — дефицитная профессия? Что ты на это скажешь, Лида?

— Давайте изменим тему, — зевнула Шепель. — Я остаюсь при своем мнении. И вообще, это скучно.

Они подошли к клубу, где над главным входом десятки цветных лампочек освещали красное полотнище с большими буквами: «Избирательный участок № 34».

Нина тяжело вздохнула.

— Завидую вам, — сказала она. — Скоро вы будете здесь голосовать. А я немного опоздала родиться. Всего на три месяца. Ну, разве не досадно!

На двери висело объявление, что сегодня в помещении агитпункта для избирателей будет прочитан доклад, а после него демонстрироваться кинофильм «Мусоргский».

— Пойти бы! — подумала вслух Марийка. — Давайте посмотрим фильм! Как вы? Мне стыдно признаться, но я так мало знаю про этого композитора.

И, сказав это, Полищук вспомнила, что на завтра надо сделать много уроков и, кроме того, будет контрольная работа по алгебре. Вспомнила, наверное, об этом и Нина, так как нерешительно промолвила:

— Если бы это накануне выходного дня. Знаешь что, Мария? Пойдем на «Мусоргского» в воскресенье, в кинотеатр! Пойдешь с нами, Лида?

— К сожалению, Мусоргский не ответит за меня на физике, — сухо сказала Шепель.

Марийка глянула на Нину, встретилась с нею глазами. И обеим почему-то стало неловко за Лиду.

Марийка долго думала о споре с Лидой Шепель. На первый взгляд ее слова справедливы: профессию, мол, надо избирать только такую, какая нужнее народу. Но почему, в конце концов, Шепель думает, что нам больше всего нужны только строители машин? А кто помог строителям получить образование, кто научил их строить машины? Учитель! Если так, значит, профессия педагога еще нужнее! Все дело в том, что у нас нет ненужных, бесполезных профессий.

Новая мысль поразила Марийку: не равнодушна ли Шепель вообще к любой профессии? Разве холодному сердцу не все равно, где работать: педагогом ли в школе, инженером ли на заводе? Да это уже и работой нельзя будет назвать…

Марию удивляло, что Шепель так ограничивает круг своих интересов. Разве можно так жить? Конечно, физику надо знать хорошо, но как можно советской девушке, комсомолке, не интересоваться политикой, искусством? Вспомнилось, как однажды Юля Жукова спросила у Шепель, читает ли она газеты. Шепель ответила:

— Ведь у нас каждую субботу проводится политинформация, я в курсе политических событий. Кроме того, это моя комсомольская обязанность читать газеты.

Марийка поймала себя на том, что задумалась и не сделала ни одного урока. Очень удивительно: как только она раскрывает учебник, сразу же появляется какая-то посторонняя мысль, какая-то мечта и мешает сосредоточиться. Вспомнила, что между пятерок (их так мало!) и четверок у нее затесалась даже тройка по украинской литературе. И до сих пор эту тройку она не исправила. Досадно — ведь она, Мария, имеет полнейшую возможность знать литературу. А вот в прошлом году она получила тройку даже на экзамене…

В чем же дело? Что мешает ей иметь пятерки по всем предметам?

Девушка с удивлением подумала, что никогда раньше не задавалась этим вопросом. Почему она до сих пор не задумывала над этим так серьезно, как теперь? Почему? Может, она незаметно для себя стала совсем взрослой?

Наверное, это так и есть. Впервые в этом году она будет иметь право избирать депутатов в Совет. И экзамены в этом году будут у нее особенные — экзамены на аттестат зрелости.

Знакомый стук в дверь, знакомые шаги. Мама!

Евгения Григорьевна пришла веселая, возбужденная. Дочь сразу догадалась, что у матери случился какой-либо большой успех.

— Марийка, чая! Ой, как хочу душистого, крепкого чая! А впрочем, я сама, сама!

Но Марийка уже побежала на кухню, зашипел газ, и когда через несколько минут она вернулась с дымящимся чайником, на столе уже стояли стаканы, сахарница и тарелка с кексом.

— О, кекс! — воскликнула Марийка. — Да еще и лимонный, мой любимый! Мама, ты что? Зарплату получила? Сегодня же только двенадцатое.

— Соседка долг отдала. Возьми этот кусочек, с поджаренной корочкой. Ты же любишь. У меня сегодня, дочка, хороший день. Подожди, сейчас все расскажу…

Дочь лукаво посматривала на мать, знала, что сейчас услышит от нее рассказ о каком-то удивительном зерне или об успешном опыте с новым сортом ржи.

Евгения Григорьевна работала научным сотрудником в институте генетики. Она вывела сорт засухоустойчивой пшеницы, которой на юге Украины уже было засеяно тысячи гектаров колхозных полей. На все лето мать выезжала с дочерью за город, где были исследовательские участки института.

Для Марийки это было наилучшее время. Они снимали уютную комнату в селе, на берегу небольшой речки, заросшей ивняком и камышом. За исследовательским полем на горизонте синел лес. К нему было пять километров, но Марийка часто ходила туда полевой тропой между высокими хлебами.

Любила она заплывать на шаткой лодчонке в камышовые чащи и там, затаившись, наблюдать, как на мелком плесе учатся нырянию дикие утята, как гоняются друг за дружкой длинноногие водные курочки, как деловито странствует куда-то черепаха или плывет, подняв вверх головку с желтыми пятнышками, старый уж.

Девушка вела дневник природы и в младших классах с увлечением собирала коллекции мотыльков, насекомых, составляла гербарий. Еще и сейчас можно найти между страницами книжек засушенный листок папоротника или какой-то цветок, а над этажеркой до сих пор висит искусное гнездо ремеза — пушистый шар с двумя входами: как рассказал девочке какой-то рыбак, это верный признак, что ремез и ремезиха поссорились.

Наверное, за это увлечение природой Нина Коробейник прозвала свою подругу Мавкай. (Тогда Нина впервые прочитала «Лесную песню» Леси Украинки).

Интереснее было на исследовательских участках, где работала иметь. Колосья с белыми марлевыми шляпками казались гребешками пены на игривых волнах. А как интересно было слушать рассказ матери о странных преобразованиях злаков, о гибридах, каких до сих пор не знала природа!

Целыми днями мать была в поле между колосьями, загорелая, в соломенной широкополой шляпе. В белом фартуке и с блестящим пинцетом в руке она была похожа на врача.

Марийка с чувством уважения и гордости следила за ее настойчивой работой. Чрезвычайное трудолюбие матери иногда вызвало у дочери удивление. Марийка спрашивала у себя: какая же внутренняя сила руководила матерью, что принуждало ее целые ночи просиживать в лаборатории с лупой в руках над кучкой колосков или зерна?

Неудача с каким-то опытом сообщала Евгении Григорьевне еще больше упорства и настойчивости. В такие дни она забывала, что надо есть, спать…