Мишель Пейвер - Пожиратель душ

Распустив ворот парки, Торак сунул руку за пазуху и коснулся пальцами подсохшего шрама на груди.

«Сумею ли я когда-нибудь показать это людям Ворона? — думал он. — Смогу ли признаться им во всем, ведь они так мне доверяли? Как же мне показать им этот знак — острый трезубец для ловли душ?»

Ведь эта метка означала, что и он, Торак, тоже стал Пожирателем Душ!

Фин-Кединн разбудил Торака еще до рассвета и предложил сходить вместе с ним к реке, чтобы проверить рыболовные снасти. Выбравшись из жилища, Торак увидел, что его поджидает и Ренн. Она стояла рядом с дядей, и по их лицам он догадался, что она уже успела рассказать вождю племени о том их разговоре во время пира.

Они молча шли по еще спавшему Лесу. В долине лежал густой туман, на берегу реки этот туман казался чуть розоватым из-за множества переплетенных голых ветвей ольхи. Торак заметил, что Волк тоже неслышно следует за ними, скрываясь среди деревьев. Все вокруг было окутано тишиной, которую нарушало лишь громкое журчание воды подо льдом, там, где река впадала в озеро Топора.

В низменной, болотистой части долины река разливалась, образуя множество рукавов и бочагов. Через эти бочаги люди Ворона натянули веревки, сплетенные из лыка, с веревок свисали, уходя в воду, лески с крючками и наживкой.

Улов был хорош, и вскоре на берегу уже высилась небольшая горка окуней и лещей. Фин-Кединн поблагодарил духов добычи, потом воткнул рыбью голову в развилку на ветвях большой ели — для ворона, покровителя племени, — и они развели небольшой костер под исхлестанным ветрами старым дубом. Устроившись вокруг костра, все трое принялись потрошить выловленную рыбу и счищать с нее чешую; это была весьма неприятная работа — рыба была ледяной, и руки немели от холода. Каждую вычищенную рыбку они надевали на прут и подвешивали повыше на ветви дуба, чтобы Волк не смог ее достать.

Поднялся ветерок. Дуб спал слишком крепко и холодного дыхания ветра не чувствовал, а вот чуткие березы горестно вздыхали, и ольховины тоже дрожали от холода и даже во сне стучали своими черными семенами-шишечками, словно зубами.

Ласка в белой зимней шубке поднялась на задние лапки и стала нюхать ветер. Волк насторожил уши и куда-то побежал, опустив голову и чуя добычу.

Фин-Кединн посмотрел ему вслед, потом повернулся к Тораку и спросил:

— Помнишь, я как-то рассказывал тебе о большом пожаре, который сломил могущество Пожирателей Душ?

Ренн так и замерла, держа в одной руке недочищенную рыбину.

Торак тоже насторожился и ответил:

— Конечно, помню.

И лишь нож Фин-Кединна из оленьего рога продолжал мерно поскрипывать, сдирая рыбью чешую.

— Это ведь твой отец тогда пожар устроил, — сказал он.

У Торака мгновенно пересохло во рту от волнения.

— А этот огненный опал, — продолжал вождь племени Ворона, — который был основой могущества Пожирателей Душ, твой отец забрал и расколол на куски.

Ренн положила, наконец, свою рыбину и недоверчиво переспросила:

— Отец Торака расколол огненный опал?

— Да, — спокойно кивнул Фин-Кединн. — А потом устроил страшный пожар. — Он немного помолчал и прибавил: — Во время этого пожара один из Пожирателей Душ погиб. Точнее, был убит, когда пытался добраться до одного из осколков опала.

— Седьмой Пожиратель Душ… — пробормотала Ренн. — А я все думала, что с ним произошло!

А Торак, не отрывая взгляда от алой сердцевины костра, думал об отце. И о том, что, оказывается, это его отец устроил в Лесу тот великий пожар.

— Значит, отец не просто сбежал от них… — сказал он, как бы требуя подтверждения своим мыслям.

— О нет! Трусом он никогда не был, — откликнулся Финн-Кединн. — И был очень, очень умен. Он все обставил так, словно и он, и его жена погибли в огне. А на самом деле они скрылись в Сердце Леса.

— В Сердце Леса… — пробормотал Торак. Прошлым летом он достиг его границ и хорошо помнил, какие густые тени лежали там под таинственными, настороженными деревьями. — Там им и надо было оставаться! Там им ничто бы не угрожало!

Фин-Кединн помешал ножом потухающий костер, возрождая его к жизни. В отблесках вспыхнувшего пламени его лицо показалось Тораку высеченным из гранита.

— Им надо было остаться в племени твоей матери, вот что я тебе скажу! То, что они ушли в лесную чащу и стали жить одни, их и погубило. — Вождь племени Ворона внимательно посмотрел на Торака. — Впрочем, их ведь предали. Брат твоего отца узнал, что они еще живы. И с тех пор на них велась настоящая охота. А твоя мать… — Он как-то судорожно вздохнул. — Твоя мать не желала подвергать опасности родное племя, оставаясь среди своих. В общем, поэтому они и ушли. — Финн-Кединн снова помешал догорающий костер. — И следующим летом на свет появился ты.

— А она умерла, — сказал Торак.

Вождь молчал. Казалось, он смотрит в прошлое, и в его ярко-голубых глазах плескалась боль.

Торак отвернулся, березы вокруг них, точно в горестной мольбе, тянули голые ветви к холодному небу.

Вернулся Волк, из пасти у него торчала задняя лапа зайца. Плюхнувшись в сторонке, он сперва высоко подбросил заячью лапу, а потом, явно красуясь, высоко подпрыгнул и поймал ее в воздухе.

Ренн первой нарушила молчание.

— А тот огненный опал… — неуверенно спросила она. — Ты говоришь, он был расколот на куски, да?

Фин-Кединн подбросил в костер топлива и повернулся к ней.

— Скажи мне, Ренн, — ты ведь сама держала его в руках, — какой он тогда был величины?

Торак нетерпеливо дернул плечом:

— Да какая разница! Разве теперь это имеет значение?

— Примерно с утиное яйцо, — сказала Ренн. И вдруг охнула: — Значит, это был всего лишь осколок!

Вождь кивнул:

— Да. Целиком тот опал был не меньше твоего кулака.

Воцарилась тишина. Волк лежал на берегу, тихо терзая заячью лапу. Даже ольховины перестали стучать своими шишечками, беседуя друг с другом.

— Значит, опал, который упал в пропасть вместе с Повелительницей Летучих Мышей, это всего лишь осколок? Значит, могут найтись и другие осколки? — сказал Торак.

— Да, они наверняка существуют, — кивнул Фин-Кединн. — Ты сам подумай, Торак. Есть по крайней мере один, о котором нам давно известно. Я имею в виду тот, что хранится у Пожирателя Душ, живущего за Морем. Только с помощью такого осколка этот колдун мог вселить злых духов в медведя, убившего твоего отца.

Торак с трудом заставил себя спокойно все это выслушать, а потом спросил:

— Сколько же их всего, осколков этих?

— Не знаю, — признался Фин-Кединн.

— Три, — очень тихо сказала вдруг Ренн. — Их всего три.

Торак и Фин-Кединн изумленно уставились на нее.

— Три красных глаза в темноте… Я это видела во сне. Один забрало Море. Один — Повелительница Летучих Мышей. А еще один… — Голос у нее сорвался. — Где же еще один?

Фин-Кединн беспомощно развел руками:

— Этого мы не знаем.

А Торак, подняв голову, снова стал смотреть на искривленные голые ветви дуба и высоко-высоко — так высоко, что до сих пор он этого и не замечал, — увидел клубок побегов омелы. Значит, этот дуб все-таки не спит, догадался он. Там, в вышине, бьется его маленькое, вечнозеленое, вечно бодрствующее сердце. Интересно, подумал он, сколько же тайн известно этому старому дубу? Знает ли он о нем, Тораке? Видел ли он метку у него на груди?

Сунув руку за пазуху, он коснулся свежего шрама. Эта метка уже сама по себе способна была навлечь опасность на тех, кто с ним рядом: она воздействовала на окружающих точно так же, как татуировки в виде молний у Ренн на запястьях. Только Ренн они защищали. Торак понимал, что где-то в Лесу, или на Дальнем Севере, или за Морем трое оставшихся в живых Пожирателей Душ плетут сейчас очередной заговор, ибо им необходимо найти последний осколок огненного опала, как необходимо заполучить и его, Торака, с его блуждающей душой…

— Ренн, — сказал Фин-Кединн, и Торак, очнувшись от своих мыслей, вздрогнул от неожиданности. — Ступай прямо сейчас на стоянку и расскажи Саеунн об огненном опале.

— Но я хочу остаться! — запротестовала Ренн.

— Ступай. Мне нужно поговорить с Тораком наедине.

Ренн вздохнула и поднялась на ноги.

И Торак вдруг почувствовал, что ему очень важно, прямо-таки совершенно необходимо поговорить с ней до того, как она уйдет.

— Ренн, — тихо сказал он, отведя ее в сторонку, чтобы Фин-Кединн не услышал, — я должен кое-что рассказать тебе.

— Что еще? — сердито спросила она.

— Нечто очень важное, о чем я тебе никогда еще не рассказывал. Но непременно расскажу!

Он даже удивился, потому что Ренн не стала, как всегда, нетерпеливо закатывать глаза, а нахмурилась, помолчала, теребя тесемку своего колчана, и по-прежнему сердито буркнула: