Нина Артюхова - Светлана

Наталья Николаевна уже привыкла, что ее воспитан­ники приходят к ней не только в традиционный день встречи, а и в другие дни — поделиться радостью или пе­чалью...

Она проводила Светлану до ворот.

Несколько деревьев уже стояли в ямках. Ребята при­таптывали землю вокруг них и начинали поливать. Сей­час напьются корешки, а ветки тянутся к солнцу — им хочется расцвести весной.

Оля и Славик встретили Светлану, как всегда, с шум­ной радостью, но сразу притихли, когда узнали, почему она пришла к ним сегодня.

Светлана присела у маленького письменного стола, на котором с одной стороны стопочкой лежали Олины тет­ради и учебники, а с другой — Славины.

Хорошо бы позвонить Алле. Только рано еще, она на лекциях.

Когда стали дружить, хотелось обо всем, что волнует, ей рассказать. Теперь можно и не говорить, просто по­молчать вместе — Алла и так поймет.

Оля хозяйственно взглянула на часы, повязалась фартуком и ушла на кухню.

Скоро вернулся со службы ее отец. Потом Славка опять выбежал в переднюю — открыть дверь, и сообщил достаточно громко, чтобы Костя мог слышать:

 — Светлана, твой лейтенант пришел!

 — Это вас так ребята в детском доме называли, — смущенно пояснила Светлана.

Костя посидел минут десять. Светлана чувствовала, что ему нравятся ее друзья.

 — Хорошо они живут, — сказал он уже на улице. — Ребятишки хорошие. Большие стали.

 — Да, Олечка трогательно заботится об отце.

 — И совсем не так сильно у него лицо... помнишь, ты рассказывала.

 — Так ведь... больше трех лет прошло. Тогда он пря­мо из госпиталя. И потом... Костя, он теперь совсем дру­гой, у него тогда такое страшное-страшное напряжение в лице было!

Время сгладило шрамы, но шрамы видны. Они напо­минают о войне...

 — Костя, давайте здесь перейдем.

Костя взял ее под руку. Они и прежде ходили так. Только все-таки не совсем так: или Светлана по-детски цеплялась за его руку, или Костя поддерживал ее под ло­коть с немного насмешливой, подчеркнутой вниматель­ностью. Сейчас он взял совсем по-другому — серьезно и бережно, как мог бы взять под руку сестру.

 — Напрасно мы идем. Нужно бы у них посидеть — ты такая усталая.

 — Нет, нет, мне даже хочется на воздух.

Они перешли через улицу. Отсюда была видна Мо­сква-река и темные арки моста, будто нарисованные уверенной рукой. Распахнулось окно на втором этаже, и вырвалась на улицу песня:

Молодой мужской голос пел то задумчиво, то весело, с какой-то неиссякаемой бодростью. Бывают песни — их просто слышишь, а не слушаешь, слова проходят мимо. А в других каждое слово затрагивает твои мысли...

Костя замедлил шаг — он тоже слушает.

 — Люблю эту песню, — сказала Светлана.

 — Я тоже.

Они дослушали песню до конца и медленно пошли дальше. Опять музыка из окна. Кто-то неумелой рукой подбирает на рояле аккорды.

Два голоса поют: один совсем робкий, стеклянно-тоненький, другой постарше. Громко и уверенно прозвучал припев. И аккорды стали полнее:

Ребята-ремесленники с веселым топаньем прошли по мостовой и подхватили:

Юра говорил, что он, Витя и другие ребята, которые вместе с ним ремесленное кончали, где-то в этом районе работают. Может быть, вон тот большой дом строят... Что это будет: школа, больница, просто жилой дом?

Светлана и Костя дошли до угла и остановились.

Легкий белый дымок кудрявился над белым лотком. Девушка в белом фартуке сообщала радостным голосом:

 — Есть сливочное мороженое!

Неизбежная кучка ребят около девушки и лотка. Светлана сказала:

 — Пойдемте сюда, хорошо? Здесь никого нет.

Они свернули, не доходя до моста, и пошли вдоль на­бережной.

Широкая река неслась им навстречу, сжатая светлыми каменными берегами. Смотреть на воду никогда не бывает скучно. Ее волнение успокаивает, ее спокойствие волнует.

 — Вам еще сколько осталось до поезда?

 — Часа два.

 — Давайте тут посидим.

Они сели на скамейку.

 — Светлана, — сказал Костя после паузы, — у меня к тебе просьба есть...

Он хотел заговорить об этом еще дома, потом в поез­де, но все откладывал, не зная, как начать, чтобы вышло подипломатичнее.

Светлана почувствовала неуверенность в его голосе и полувопросительно ответила:

 — Да?..

 — Видишь ли, я сейчас получаю кучу денег...

Светлана как-то вся насторожилась:

 — Что ж, это очень хорошо!

 — Но ведь я очень мало трачу, мне они совершенно не нужны!

 — Мне тоже.

Костю всегда поражало ее уменье угадывать еще не­высказанные мысли. У него было ощущение человека, об­манутого тем, как спокойно и гладенько лежат все опас­ные колючки на спине ежа, и протянувшего руку — по­гладить. И вдруг при первом прикосновении все иголочки встают дыбом под неосторожной рукой, и никакие дальнейшие попытки уже невозможны.

Костя все-таки решил попытаться:

 — Светлана, ты мне сделаешь огромное удовольствие, если согласишься, чтоб я тебе посылал сколько-нибудь! Я бы знал, что ты можешь спокойно учиться.

 — Я и так могу спокойно учиться.

 — Послушай, Света, я очень привык к тебе за эти го­ды, а тем более именно сейчас... Ты мне как младшая сестренка стала. А о младшей сестренке, естественно, хо­чется позаботиться. Необходимое у тебя есть, но мало ли что вам, девчатам, может потребоваться... Ну, какие-ни­будь лишние чулки или туфли...

Она поймала его невольный взгляд и с ярким румян­цем на щеках вызывающе ответила:

 — Может быть, вам неприятно, что у меня не шелко­вые чулки и туфли не модельные? Может быть, вам не­удобно сидеть со мной рядом?

 — Ну, знаешь!..

Он достал портсигар, но папирос уже не было. Костя с досадой защелкнул крышку и, облокотившись о колени, яростно завертел пустой портсигар. Через ми­нуту за его плечом послышался кроткий голос:

 — Костя, вы на меня не обижайтесь. Я вас не хотела обидеть. Только вы мне никогда не предлагайте таких вещей!

 — Каких вещей? Ну что, что я тебе предложил такого ужасного?

Она ответила так же кротко:

 — Деньги.

Маленькая рука осторожно и ласково завладела порт­сигаром и водворила его в карман.

 — Вы не сердитесь, Костя!

 — Я не буду сердиться, если ты обещаешь мне одну вещь.

 — Обещаю.

 — Как ты можешь обещать, когда не знаешь, о чем я хотел тебя просить?

 — Я уже догадалась.

 — Ну, скажи, если такая догадливая.

 — Вы хотели просить, чтобы если мне нужны будут... ну, эти самые деньги... так чтобы я вам об этом сказала. Да? Хорошо, скажу... Так прямо и напишу: «Костя, мне нужны лишние чулки... шелковые!» Обещаю. Теперь не сердитесь?.. Костя, ведь у меня есть шелковые чулки, я их надевала, когда вы приезжали зимой, а вы и не за­метили!

Мир был восстановлен. Светлана сказала первое, что пришло в голову, просто чтобы переменить тему:

 — Неловко вышло, я не успела вчера попрощаться с Александрой Павловной, хотя, может быть, ее и дома не было...

 — Не знаю, я к ним не заходил.

Не заходил, но пошел именно в ту сторону и порядоч­но долго пробыл там. Значит, просто походил около Надиного дома. Может быть, в беседке посидел... Что-то у них было связано с беседкой, судя по намекам Александ­ры Павловны.

Светлана опять замолчала, смущенно и сочувственно. Напрасно сказала, не нужно было про Зиминых.

 — Светлана, — вдруг сказал Костя (он сам не мог понять, как это вышло), — хочешь, я тебе покажу Надино последнее письмо? Я его еще весной получил.

Он протянул ей конверт, нетерпеливо разорванный сбоку, сложенный пополам и уже немного потертый на сгибе.

Светлана нерешительно вертела в руках конверт:

 — Мне... можно прочесть?

— Ну да, я же говорю тебе.

Он встал и пошел к реке, облокотился о каменные перила.

Сейчас она прочла письмо до половины... Теперь, должно быть, перевернула страницу... А теперь второй раз перечитывает...

Светлана перечитывала второй раз.

«Костя, тебя удивит мое длинное письмо. За последние годы мы привыкли уже писать друг другу ко­ротенькие — не обижайся! — какие-то официально-родственные письма.