Александр Богаделин - Кикимора и другие. Сказки-притчи

Стала Кикимора к болоту этому наведываться. То кусты клюквенные проредит, то мох на кочках расчешет красиво. Удивился Водяной, кто это в хозяйстве его порядок наводить помогает. Птиц соседних порасспрашивал, те и рассказали ему обо всем. Стал он к приходу Кикиморы на поверхность выбираться. Сядет на кочку и смотрит, подходить стесняется.

Неизвестно, сколько времени он смелости бы набирался, только супруга его сразу неладное почуяла. Водяному скандал дома закатила и наверх запретила показываться. А сама гадюку болотную надула да Кикиморе её и подсунула. Та, чудище такое увидев, со всех ног бежать бросилась. Только у избушки своей и успокоилась. И ясно ей стало, что нечего больше у болота дальнего искать.

Но наутро увидала она у дверей своих цветы полевые и обрадовалась сильно. Подумалось ей, что это Водяной извиняться приходил, и не пропали старания ее даром. Но, на всякий случай, проверить решила, для верности. Сову ночную разбудила и все у ней выспросила.

Оказалось, влюбился в нее черт молодой — Стасом кличут. Уж который раз к избушке ее приходит. Всю ночь под дверью сидит и вздыхает горестно.

Молодой — это, конечно, хорошо. Только не такого мужа Кикимора себе надумала. А потому решила построже с чертом этим себя держать и надеждам его не потворствовать. Но про запас придержать все-таки, вдруг когда пригодится.

А тут, как раз сорока сплетню на хвосте принесла. Мол, живет в деревне, около леса Заповедного, Банник холостой. Хоть и не молод уже, но богатства, говорят, накопил немалые.

Решила Кикимора еще раз счастья попытать. Собралась по-быстрому, корягой дверь приперла и в деревню ту подалась.

По дороге Полевика встретила и разговор о Баннике между прочим завела.[20] Оказалось, местные рожаницы да домовицы давно уж к нему подбираются, только он пока ни на кого глаз свой не положил.[21] Обрадовалась Кикимора новости такой и к домам, вдали виднеющимся, еще быстрее припустилась.

Банник Егорий подворье воеводино облюбовал.[22] Поговаривали, спрятан у него в месте потайном клад князя умершего. А еще хранил он рубль неразменный, что дороже любого злата и серебра земного будет.

Перво-наперво пошла Кикимора с домовыми знакомиться. Наплела им с три короба, но те, хоть и пожалели её, в дом так и не пустили. Пришлось ей пока курятником довольствоваться. Но ради дела великого и потерпеть можно было.

Сговорилась она с чертом местным, что тот с Егорием ее сведет, как в третью смену духи мыться пойдут.[23] И так уж Кикимора прелестями своими крутила и эдак, только Банник пару напустил, фыркнул и за печь свою забрался. Да так до конца помывки и не показывался больше.

А тут еще хозяева неладное заподозрили — куры вдруг нестись меньше стали. Поразвесили по шесткам камни оберегные, и остался Кикиморе из всего курятника только закуточек маленький.[24] Но решила она еще потерпеть малость и с новой силой Банника соблазнять бросилась.

То при луне во всей красе своей плясать примется, то сережки хозяйские подбросит. Только никак Егория заполучить не удавалось. И надумала она сама ночью к нему наведаться. В предбанник пробралась, дверцу заветную приотворила. Тут и налетели на нее веники дубовые, под потолком развешанные. Еле ноги унесла.

Как раз в это время заглянул к духам деревенским Водяной Константин — хранитель озера леса Заповедного. Не обошел он и Банника стороной. Сидят на крылечке, тихонько дела свои обговаривают.

Испугалась Кикимора, что Водяной о жизни её лесной Егорию рассказать может. Из курятника выбралась да прямиком к ним и направилась.

— Ты чего это в деревню-то приперся, мокрятник безлапотный, — с ходу на Константина набросилась. — Озера своего, что ли, мало стало.

Водяной аж опешил от слов таких, а Кикимора не унимается:

— Ходишь, все сплетни распускаешь. Духов честных поносишь. Постыдился бы, не молодой уже.

Банник сразу сообразил, к чему Кикимора клонит. Толкнул Константина в бок:

— Ты не слушай её, — говорит. — Она у нас временами буйная становится.

От слов таких Кикимора еще больше разозлилася. Отбежала на середину двора и давай кричать. Мол, Банник в русалку мертвячную влюбился, а её честную и преданную — позорит и в грош не ставит.

Много чего она еще со злости наговорила, всех кур да гусей в округе распугав. Но Егорий с Водяным уж давно слушать её перестали.

Константин всех бедных и сирых в округе привечал.

— Ты бы с ней поласковей был, — Баннику говорит, — поприветливей. Глядишь, и она с лучшей стороны показать себя сможет.

Не выдержал Егорий после слов этих.

— А ты попробуй с ней по-хорошему. Оглянуться не успеешь — на шею сядет, ножки свешает и такие веревки вить начнет, что и рад не будешь. Тебе хорошо, русалки твои тихие, слово поперек не услышишь. А этой скажешь одно, а она тебе два в ответ норовит. Ты вон посмотри, она ж от злости до Пекла самого яму дорыть готова. В другом месте пусть мужа себе ищет, а я уж как-нибудь и без нее проживу. Может, и от скуки помру, но все не от страстей ее пламенных.

Остался Банник доволен речью своей, а вскоре и Кикимора утихомирилась немного и в курятник свой уползла.

Духи местные только о том и судачили, как Кикимора посреди двора Банника поносила. Стыдно было даже из курятника своего показываться. И поняла она, что опять у нее не вышло ничего, но с Егорием решила напоследок за обиду свою поквитаться.

Дождалась, пока тот на речку ополаскиваться пойдет, в баню затопленную пробралась, да и разбросала по углам головешки горящие. А сама припустилась со всех ног из деревни бежать, в лесу Заповедном схорониться.

Егорий, как учуял, что баня горит, тушить сразу бросился. Да и хозяева дым вовремя заметили — с ведрами и лопатами прибежали. Так что обгорел только угол один, да и то почитай самую малость.

Сообразил сразу Банник, чьих рук это дело было, и осерчал на Кикимору сильно. Хотел даже пойти, изловить беспутную и наказать строго. А потом одумался: что не делается — все к лучшему. И от бабы назойливой избавился, и у хозяев баню подновить повод есть. А там, глядишь, и новую строить надумают.

А Кикимора тем временем в лес Заповедный прибежала, мимо избушки своей пронеслась и с разбегу в озеро Константиново прыгнула. Удивился Водяной, чего это она во владениях его делает. Та и говорит: извиниться пришла, мол, за слова свои нехорошие, да и по русалкам сильно соскучилась. Но сама про себя и думает: Банник уж точно ее под водой искать не догадается, а от бани своей он надолго отлучаться не может. Пересижу здесь, пока все не успокоится.

Константин отходчив был, зла ни на кого не держал, и разрешил Кикиморе на дне озерном остаться. А той только этого и надо было.

Поняла она вскоре, что не ищет её никто, и в избушку свою воротилася. Но слухи впереди неё давно уж в лес прибежали. Ясно стало Бабе Яге, что время пришло обещание свое выполнять, пока Кикимора еще чего-нибудь спалить не успела.

У Федора — главного беса леса Заповедного, брат был родной. Терентием прозывали. Завидовал он Федору, что шерстью да копытами не вышел, а тут ещё на Лукерью-комарницу и жена сбежала.[25] Не вынесла характера его брюзгливого да скупости немереной.

Терентий обозлился на весь белый свет и стал на чертях своих отыгрываться. Чуть солнце зайдет — всех по домам да норам разгонит и до утра нос показывать не велит. А им страсть как хочется при луне поскакать, в плясках шабашных неистовство свое показывать. Когда же за провинность малую пригрозил и на Купалу не пустить, пошли черти к Бабе Яге жаловаться.

И надумала Старая одним махом два дела порешить — Кикимору за беса этого сосватать.

Только быстро дума думается, да не скоро дело делается.

Решила Яга, что Кикимору она и так уговорить сможет. Терентий, хоть и скупой был, но златом и серебром не один сундук набить успел. А вот бес, после жены сбежавшей, мог и не согласиться сразу. Надо было для верности зельем любовным его опоить.

Вспомнила Старая и рецепт подходящий. Только была в нем загвоздка одна. Кого первым после зелья этого увидишь, в того без памяти и влюбишься.

Взяла Яга водицы дождевой, бросила туда шкуру змеи линялую, жабьих лапок сушеных, трав полночных ароматных, белены от души сыпанула и еще что за печкой держала, добавила. На огне небольшом припустила, заклинаний древних наговорила, по склянкам разлила и в подпол на три дня поставила.

А тем временем велела ворону черному к Кикиморе лететь, чтоб в платье лучшем своем тотчас к ней явилася.

Та долго себя ждать не заставила и к Бабе Яге со всех ног бросилась.

А было у Старой зеркальце волшебное. Как слово заповедное скажешь, так образ пред ним стоящего сразу и запомнит.