Иштван Фекете - 21 день

Время текло медленно. Тени за порогом сарая постепенно стали клониться к востоку, стало быть, перевалило за полдень, и Ката сидела неподвижно и ждала, когда же появится человек и свершит над ней свой суд.

Но вместо человека в сарай проскользнула воробьиха и негромко, хотя и весьма оживленно зачирикала:

— Чик-чирик, чик-чирик, сейчас все новости выложу вмиг… Собака хотела привести сюда старуху и выдать Кату, но хозяйка не поняла, в чем дело. Собака обозлилась и поклялась большой черной собакой, что больше в сарай и не ступит даже если здесь объявится хорек…

Ледяное безмолвие в сарае было настолько ощутимо, что воробьиха растерянно умолкла.

— Иль беда какая случилась? — воробьиха озиралась по сторонам.

— Пожалуй, пронесло, — стукнула колесом телега. — Но до беды было недалеко… Большое тебе спасибо, Чури. Мы тебе очень благодарны…

— Ах! — задыхаясь раскрыла клюв старая курица. — Ах! — вздохнула она снова — и на сей раз с облегчением.

— А еще собака говорила, что, по всей видимости, старуха сама усадила сюда Кату. Ну, что скажете? — торжествующе чирикала бойкая воробьиха. — Умею я добывать хорошие вести?

— Умеешь, умеешь! — громыхнула телега всеми тремя колесами. — Вот если бы ты их сообщала не так громко…

— Я… — несмело кудахтнула было курица.

— Помолчи! — гулко отозвался ветерок в тыкве-цедилке. — Покуда мы не решили, как с тобой поступить, ты лучше попридержи язык!

— Просто я хотела поблагодарить воробьиху… В прошлый раз я ей сказала…

— Нас это не интересует! — щелкнули грабли своими редкими зубьями. — Никому до этого дела нет!

— А я бы послушала! — пискнула мышь. — В конечном счете…

— Вот как? — возмущенно зашуршало сено. — Погоди ужо: забредет сюда кошка, ведь я тоже в конечном счете могу прошуршать так, будто по мне бегает мышь, и тогда-то уж кошка не уйдет не солоно хлебавши…

— Прошу прощения! — отчаянно запищала мышка. — Я хотела сказать, что… в конечном счете вам решать. Но после того я бы послушала, что, собственно, тут произошло, а то я так крепко разоспалась…

— Тогда нечего вылезать вперед старших! И вообще ты — врунья, грязнуля и вонючка. В прошлый раз налила тут лужу, а потом корова от меня нос воротила… А хозяйка так и вовсе заявила: плохое сено, совсем порченое стало. Придется, видно, покос перепахать и…

— Хватит! — решительно скрипнула телега. — Сейчас о курице речь, а не о мышиных делишках.

— Куда же мне деваться, коли приспичило? — жалобно запищала мышь.

— Хватит! — снова скрипнула телега непривычно строго. — А теперь пусть Ката скажет свое слово.

Старая курица, возбужденно дыша, смотрела перед собой.

— Я переворачивала яйца и ничего не слышала… Никто меня не предупредил…

— Весь сарай тебя предупреждал…

— Но я не слышала… и ничего не заметила. Мне — хоть умри — необходимо переворачивать яйца…

— Это верно, — чирикнула воробьиха. — Я тоже переворачиваю яйца, без этого не обойдешься.

— По-моему, воробьиху никто не спрашивал, — язвительно присвистнула коса. — Переворачивала, не переворачивала — разве в этом суть дела?

— Суть дела в том, — громыхнула телега колесами, — что Ката не сдержала обещания. Она пренебрегла всяческой осторожностью, приманила сюда собаку, а собака — человека… Впрочем, тут есть одно смягчающее обстоятельство…

— Одно — как дно!.. — гулко отозвался в углу чей-то голос. — Братья, друзья мои, не ссорьтесь! — рокотал бочонок со сломанным обручем. — Ах, какой чудесный сон мне приснился!.. Но вот что именно снилось — убейте, не помню.

— Пьяный, что с него возьмешь! — шепотом пискнула мышь. — Весь насквозь вином пропитался. Как-то раз я сунулась было посмотреть, что там внутри, так потом насилу до дому добрела…

— В вине — истина! — зычно изрек бочонок. — А применительно к данному случаю истина в том, что на дне у меня оставался осадок, вот эта недотепа и напробовалась… Давайте-ка лучше поспим, братцы мои. Вразумите Кату, и пошли все на боковую…

В бочонке отозвалось эхо, но негромко, едва слышно, и чем-то оно напоминало сонный храп.

— Уже спит! — с завистью вздохнула кастрюля. — Самое милое дело: либо спит, либо пьян в стельку. Трезвым я его и не видела…

— Видела, не видела! — ворчливо перебила ее телега. — Хватит болтать попусту. Мы должны решить: останется здесь Ката или ей подыскивать себе другое место.

— Верно! — шевельнулся щербатый топор, и на солому тонкой пыльцой посыпалась ржавчина. — Коса — родственная душа — правильно высказалась. Подсекай там, где дерево надломилось и стружками не крошится. Но, конечно, следует учитывать и место, и обстоятельства… Кстати, речь шла о каких-то смягчающих обстоятельствах…

— Беда в том, — осела крыша, и все балки заскрипели, — что Ката сидит хвостом к двери, и тут хоть стог соломы войди в сарай, она не заметит.

— Я развернусь головой к двери, если мне будет позволено остаться, — очень тихо кудахтнула старая курица.

— Ты смотри на меня, Ката, — негромко отозвалась одна из балок, та, которая находилась над дверью и поддерживала матицу, — я всегда отмечаю перемены во внешнем мире. Когда светит солнце, по мне движутся тени, а если погода пасмурная, то, случается, и покряхтываю. Да оно и не удивительно, если подумать, какую тяжесть мне приходится на себе выдерживать.

— Я буду очень внимательна, — кивала головой Ката. — Обещаю вам: больше этого не повторится…

— Ну и хитрюга эта старая курица! — грабли ядовито осклабили в ухмылке свои немногие уцелевшие зубья. — Рассуждает так, будто мы ее уже простили. А между тем я…

— Может быть, вначале выскажусь я? — вмешалась телега. — По праву моего почтенного возраста и положения, какое я занимала в прежней жизни…

— Выслушаем телегу! — прогудел ветерок в тыкве.

— Что ж, выслушаем, хотя у нее одного колеса не хватает! — Это замечание, конечно, принадлежало граблям.

— Зато она свет повидала! — сердито блеснул отвал плуга. — И четвертого колеса в трудах, а не в безделье лишилась. Конечно, труд труду рознь, иные всю жизнь только и знали, что навоз сгребать да разный мусор…

— Опять поехали, кто в лес, кто по дрова! — насмешливо присвистнула коса. — А граблям бы следовало помнить, что их черед — за мною. Всегда так было — и на жнивье, и на покосе. Но вот навозом попрекать нечего: что бы грабли ни сгребали, а трудом занимались. Кому другому, а уж плугу ли не знать, что добрый навоз для хлеба на вес золота ценится…

— Ну, Ката, видно, до тебя очередь так и не дойдет! — тихонько пискнула мышь. — Теперь, судя по всему, придется выслушать лекцию о пользе навоза…

— Мышь права! — весьма раздраженно скрипнула телега. — Нам надо решать, как поступить с Катой… Одно только хочу добавить: четвертое колесо у меня сломалось из-за того, что бондарь обманул моего старика-хозяина. «Обод поставил ясеневый, он прочнее железа, ему сносу не будет!» — уверял мошенник, потому как знал, что хозяин к старости стал слаб глазами. А дерево было вовсе не ясень, а бук, да и тот не на горе вырос. Вот колесо и получилось хлипкое, точно у бузины сердцевина. А потом… Ката, ты никак спишь?

— Что ты, какое там «спишь»! — встрепенулась старая курица. — Просто я, по вашему велению, повернулась головой к двери, и свет прямо в глаза бьет.

— Хотя под такую сказку и уснуть не мудрено, — у грабель от широкой ухмылки чуть зубья не выпали. — Трогательная сказочка о четвертом колесе, которого, видно, и впрямь не хватает.

— У меня и нет в нем нужды! Я свою службу с честью отслужила и теперь могу себе роздых позволить.

— Верно, верно! — согласно кивала Ката.

— А теперь обращаюсь я ко всем вам: как вы считаете, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, может ли Ката и впредь оставаться с нами?

— Конечно, может! — качнулись грабли под порывом ветра. — Иной раз сболтнешь лишнего, да оно и не удивительно: наше дело — сгребать все, что под зубья попадется, будь то сено, солома, навоз или мыслишки какие завалящие… Пусть себе остается Ката, если, конечно, другие не против.

— Мне кажется, все не против! — скрипнула телега. — Значит, Ката останется здесь, если ее вместе с крышей ветром не унесет. Быть непогоде!

— Это я мог бы предсказать еще вчера, — засуетился паук, укрепляя нити паутины. — Сети мои провисли, а при такой влажности грозы не миновать — это каждому пауку известно…

— Спите спокойно! — скрипнула крыша. — Грозы бояться — крышей не бывать… К тому же я — не буковой породы, на меня акации не пожалели. А ты, ветерок, смотри не лопни от натуги. Лягушке сроду не стать коровой, как она ни надувайся…

Еще несколько часов назад стоял дивный, погожий денек, а сейчас на всю округу обрушилась разбушевавшаяся весенняя гроза.