Георгий Мишев - Дети мира

Тут уж он мигом подлетел к нам: на руке белое полотенце, а сам так и юлит.

— Мы отмечаем сегодня день рождения моего внука Бруно, — сказал я важно, стараясь басить. — Прошу вас подать нам пять стаканов вина.

Эрвин что-то записал на бумажке и шмыгнул в кухню. Вскоре он появился с подносом. На подносе были стаканы, а в них что-то красное.

Мы чокнулись, крикнули хором:

— За твое здоровье, Бруно! — и выпили залпом.

Оказалось, это газированная вода с сиропом.

Но она была здорово похожа на настоящее вино.

Потом мы стали громко хохотать. Петер заказал еще по стакану на всех. Мы снова выпили. Тут Эрвин сказал, что и ему хочется с нами выпить. Но он же был официант, значит, ему пить нельзя.

Бруно сказал:

— Ничего, ничего! Принеси еще стакан. Когда день рождения, официантам тоже можно выпить.

Так мы выпили по пять стаканов газированного вина.

Я сказал:

— Теперь мы все пьяные, давайте плясать!

И мы стали горланить песни и плясать.

Игра и вправду получилась замечательная.

Но мама Бруно была совсем другого мнения. Мы и не заметили, как она вошла. Шатаясь, я нечаянно ее толкнул.

— Что у вас творится? — раздался ее голос.

Бруно подмигнул мне: давай, мол, играть дальше.

— Здра-а-вствуй, мама! — сказал он каким-то чужим голосом. — А винцо выс-ший кла-асс!

А я кричал:

— Эй, официант! Еще стаканчик!

Мама Бруно подбежала к столу и принялась нюхать стаканы.

— Да что же вы наделали! Вы же пьяные все!

Мы опять давай хохотать. И до чего здорово получалось у нас!

— Откуда вы вино достали? — закричала мама Бруно, усадив нас всех на диван. — И кто все это придумал?

— Мама… — начал Бруно. Он все не мог перестать смеяться. — Мама, ты себе представить не можешь… до чего это весело!

— Весело? Сейчас я вам покажу веселье!

Она сказала это так строго и сердито, что мы сразу перестали смеяться.

Тогда Бруно решил ей все объяснить:

— Мам, послушай, что я тебе скажу…

Но она не дала ему говорить:

— Бруно, сейчас же скажи мне, кто вас научил пить вино! Бруно хотел ей объяснить, что мы пили не вино, а газировку и что пьяные мы только понарошку, но она не давала ему сказать, сердилась все больше и только повторяла:

— Говори правду, Бруно! Кто вас научил?

Тогда он ткнул в меня пальцем и сказал:

— Циттербаке.

Мама Бруно вздохнула с облегчением:

— Ну конечно! Мой Бруно никогда бы себе этого не позволил. Мне сразу жарко-жарко стало: наверно, я покраснел до ушей.

У меня даже пот на лбу выступил.

— Вот видишь, вот видишь! — сказала мне мама Бруно. — Ты совсем красный от вина.

— А чего мы плохого сделали? — разозлился я.

— Чего плохого? Вот я сейчас пойду к твоим родителям и все расскажу.

Она так и не дала нам ничего объяснить, разогнала всех по домам, а сама увязалась за мной.

Я только успел погрозить Бруно:

— У-у, предатель!

Моя мама побледнела, увидев меня с мамой Бруно.

— Что-нибудь случилось? — спросила она сразу.

Я покачал головой.

— Можно мне с вами поговорить, фрау Циттербаке? — сказала мама Бруно.

Меня оставили в коридоре, но я все равно слышал, как они там в комнате друг другу жаловались.

— Вы только представьте себе: прихожу домой, ничего не подозревая, и вижу: все перевернуто вверх дном, а дети пьяны! И зачинщик — ваш сын. Нет, вы подумайте только, они пили вино!

Потом обе мамы позвали меня в комнату.

— Неужели, Альфи, это все ты натворил? — спросила моя мама с отчаянием в голосе.

— Ничего я не натворил! И никакого вина мы не пили!

Мама Бруно всплеснула руками.

— Говори правду! Я требую!

— Да мы пили…

— Так почему же ты говоришь, что вы не пили? — тихо спросила моя мама.

— Потому что мы не пили… то есть мы пили, но… — Я совсем сбился и замолчал.

— Он сам не понимает, что говорит, милая фрау Циттербаке! — сказала мама Бруно и печально покачала головой.

Я плюнул и решил вообще молчать. Мне было все равно. Но они стали выспрашивать, кто меня этому научил.

Я сказал:

— Никто меня не учил, я сам все придумал.

— Да, уж мой-то Бруно на такие вещи не способен! — обрадовалась мама Бруно.

Я разозлился и крикнул, что ее Бруно трус, что он теперь на других сваливает, а сам и пил и шатался не меньше, чем все остальные.

Моя мама сказала убитым голосом:

— Прямо не знаю, что из тебя выйдет, Альфи! Нет, нет, это у тебя не от матери!

В наказание меня тут же отправили в постель. Подумать только: из-за нескольких стаканчиков газировки меня среди бела дня уложили спать! А сколько раз я пил куда больше, и никто мне слова не сказал.

Мама, конечно, все рассказала папе. Но он только засмеялся. Она стала ему объяснять, как это опасно, но он все равно смеялся. Потом он подошел к моей кровати и велел рассказать ему все по правде. Я и рассказал ему все по правде. Что вино было не вино вовсе, а обыкновенная газировка. Папа выслушал меня внимательно, а потом так захохотал, что зеркало на стене задрожало.

Тут вбежала мама — сердитая-пресердитая. Папа ей все объяснил. Тогда и мама засмеялась. Мне разрешили встать, и я даже выпросил себе к ужину газированной воды в настоящей рюмке.

Теперь, когда я встречаю маму Бруно, я сразу давай шататься, как будто я пьяный. Я, конечно, понимаю, что нехорошо так делать, но наша учительница правильно говорит: «Зло должно быть наказано!»

РЕСПУБЛИКА ЗАМБИЯ.

Государство в Центральной Африке.

Территория — 758 тыс. кв. км.

Население — 8887 тыс. жителей.

Столица — Лусака (188 тыс. жит.).

Перевел с английского Г. Головнев.

Рис. В. Чапли.

 самый-самый счастливый мальчик в Африке, — радостно думал Тики. — Завтра начнутся мои приключения».

Он очень волновался при мысли о путешествии — ведь сколько нового ему предстоит увидеть и испытать!

А началась вся эта история еще на прошлой неделе, в тот день, когда учитель Кафунди получил из Большого города письмо.

Само собой, все тут же узнали об этом — в деревню очень редко приходили письма, и каждое письмо было настоящим событием.

— Я должен прочесть это в одиночестве, — важно проговорил Кафунди, — так, чтобы никто мне не мешал.

И с письмом в руке он удалился в пустую хижину, где обычно занимался со своими учениками.

Пока он читал, возле хижины стал понемногу собираться народ. Впрочем, какой уж это народ — одни старики да женщины с малыми детьми. А все, кто могли держать мотыгу в руках, работали на маисовом поле.

Солнце пекло вовсю, но никто не уходил — все стояли молча и ждали, когда Кафунди появится снова. Всем хотелось поскорее узнать, что же написано в письме?

Прошло довольно много времени, пока Кафунди наконец вышел из хижины.

Он с важностью оглядел всех, потом снял очки, но тут же нацепил их снова и уткнулся носом в листок бумаги, который держал в руке.

— Ну, что там? — раздался нетерпеливый возглас из толпы.

Кафунди опять снял очки и откашлялся.

— Это письмо, — объявил он, — от директора Средней школы из Большого города. Оно касается того, кого вы хорошо знаете. Оно касается Тики…

Все разом оживились и зашумели. Какое дело может быть у такого важного человека, как директор, — и живет-то он так далеко отсюда! — к маленькому деревенскому мальчику Тики?..

Кафунди снова обвел всех взглядом: он был доволен впечатлением, которое произвели его слова.

— В этом письме говорится, — продолжал он, когда шум утих, — что Тики учился лучше всех в нашей школе и поэтому должен учиться дальше, в Средней школе. Там он узнает много наук, станет ученым человеком и прославит нашу деревню.

Все громко захлопали в ладоши и стали оживленно переговариваться. Вот ведь какую новость принесло письмо из Большого города!

А уж про Тики и говорить нечего. Он, конечно, очень обрадовался, когда узнал о письме: здорово все-таки, что именно его, Тики, выбрали из всех деревенских учеников, чтобы пригласить в Среднюю школу!

И он не стал дожидаться вечера, когда мать с отцом вернутся с поля. Он тут же со всех ног помчался к ним, чтобы сообщить необычайную новость.

Тики бежал напрямик, через чащу, к реке, на другом берегу которой лежали маисовые поля.

Он перебрался на другой берег по висячему мостику и вскоре увидел отца и мать: они тяжело вскидывали к небу и опускали на землю свои мотыги.